Финн распахнул помятый багажник и положил в него покупки, опасливо поглядывая на проходящую рядом дорогу и въезды на парковку. Он ничего не ответил честному бедняге, который, ломая руки, топтался рядом и продолжал извиняться. Потом несколько раз хлопнул крышкой багажника, пытаясь закрыть ее, но она была настолько помята, что замок никак не удавалось защелкнуть. Взволнованный водитель «Сабербана» замолчал на полуслове, озадаченно нахмурившись. Я сунула стодолларовую купюру в нагрудный карман мужчины, похлопала его по плечу и села в машину. Финн изо всех сил захлопнул багажник, и, к счастью, на этот раз замок сработал. Через секунду он уже сидел за рулем.
– Эй! Э-эй! Вам разве не нужны контакты моей страховой компании? Вы же не можете так просто уехать! Я испортил вам машину!
Мы вырулили с места и проехали мимо шокированного мужчины, который вытащил из кармашка купюру и уставился на нее, расправив в руках. На улице, ведущей к парковке «Волмарта», появилась полицейская машина. Она проскользнула мимо, а потом для нас загорелся зеленый свет, и «Чарджер» смешался с потоком других машин, направляясь к ближайшему шоссе.
– Едет вроде нормально, – оптимистично произнесла я.
– Медведю сама расскажешь, – отозвался Финн.
– Я никак не могу с ним связаться. Написала сообщение, оставила голосовую почту. Наверное, придется купить ему новую машину, когда все закончится. Как думаешь, нам не пора сменить транспорт? – Я прикусила губу, но Финн протянул руку и кончиком среднего пальца коснулся ее, заставляя меня разжать зубы и на мгновение забыть о том, что мы едем с помятым бампером и чертовски заметными номерами.
– На что? Этот чувак на «Сабербане», конечно, назвал полиции наш номер. Но он виновник столкновения и, судя по тому, что мы видели, возьмет вину на себя. Полиция проверит номера и выйдет на Медведя. Именно поэтому нам нужно его предупредить. А он разберется. – Теперь Финн взял на себя роль оптимиста.
Я вздохнула с облегчением.
– И что дальше?
– Вегас.
– Далеко еще?
– Точно не знаю. Думаю, сегодня проедем по северной границе Техаса и доберемся до Нью-Мексико, только сперва нужно заправиться. Потом достанем все необходимое из багажника, спланируем дорогу и поймем, сколько еще ехать.
С помощью карты на моем новом телефоне Финн выяснил, что до Лас-Вегаса мы доберемся за четырнадцать часов, а оттуда останется еще четыре до Лос-Анджелеса. Мы заправились на стоянке грузовых автомобилей и зашли в туалет, чтобы переодеться в чистые вещи. Обедать в придорожном кафе мы не рискнули, да и вообще решили выходить из машины по очереди: вдвоем нас было бы проще узнать. Мы оба нервничали и торопились убраться подальше от людных мест – теперь, когда наша история привлекла внимание всей страны. Я привыкла к тому, что мое лицо мелькает на обложках, но для Финна это было впервые, и я не хотела, чтобы он видел их на каждом углу. Даже я, прекрасно зная, на что способны очумевшие репортеры, не могла понять, что происходит. Почему всех так интересует моя жизнь? И что заставило таблоиды писать обо мне и Клайде? От этих мыслей страх вернулся. Почему я так боялась потерять того, с кем познакомилась совсем недавно? Не прошло и недели, а для меня ничто, кроме него, уже не имело значения.
Мы провели в дороге следующие четыре часа. День был солнечный, воздух прогрелся, напоминая о том, что февраль на исходе, а мы добрались до пустыни. Финн прослушал все мои альбомы, время от времени высказывая комментарии и внимательно, жадно вслушиваясь в слова. Песни со сложными мелодиями и затейливой инструментальной обработкой он пропускал. Его больше привлекали баллады, чистый вокал без сопровождения и песни с сюжетом. Мне было немного странно слушать саму себя на протяжении нескольких часов. Но Финн так сосредоточенно внимал моему голосу, что это было почти сексуально. Я откинулась на спинку сиденья, глядя на него и думая о своем.
В прошлом году я провела конец февраля с сестрой, приехала домой, чтобы вместе с ней отметить наш день рождения. Минни опять проходила химиотерапию и снова лишилась волос. Теперь я уже не могла побрить голову с ней за компанию и чувствовала себя виноватой, но Минни сказала, что все это глупости.
– Ты не обязана во всем походить на меня, Бонни. Слишком много заморочек, задолбаешься. И потом, ты сейчас выглядишь намного лучше меня. Если ты побреешься, сходство только подчеркнет разницу, и мне будет неприятно.
– Неприятно? – Я не знала, почему меня это расстроило, но ничего не могла с собой поделать.
Заметив мою обиду, Минни взяла меня за руку и улыбнулась.
– Мне всегда нравилось, что мы похожи. Это было здорово. И потом, ты такая красивая. Это утешительная мысль. Ведь если ты красивая, значит, и я тоже, – попыталась успокоить меня сестра.
– Я бы тебе сказала, что ты действительно очень красивая, но боюсь показаться самовлюбленной. – Я легла на кровать рядом с ней, все еще держа ее руку. Мы помолчали минуту-другую.
– Почему мы отмечаем день рождения в Грассли? – вдруг пожаловалась я. – У меня куча денег, нам двадцать один год. Могли бы поехать хоть в Атлантик-Сити!
– Нет, лучше в Вегас. Я всегда хотела побывать в Вегасе.
– Правда? – Я тут же начала строить планы, как бы нам поскорее туда съездить.
– Ага, – задумчиво кивнула Минни. – Мечтаю станцевать в одном из этих шоу, где у девушек перья на голове…
– И голая грудь? – перебила я, приподнявшись, чтобы сестра увидела мою ухмылку.
– Это отличный способ расслабиться! – возразила Минни. – Просто танцуешь, машешь ногами…
– И трясешь буферами, – снова встряла я, подпрыгивая и раскачиваясь на кровати.
– Да там у всех столько побрякушек и макияжа, что меня было бы не узнать! Никто бы не понял, какие из сисек мои! – хихикнула она, с трудом удерживаясь на кровати, которая покачивалась от моих прыжков.
– Я бы поняла! У тебя сиськи точь-в-точь как мои! – закричала я, смеясь.
– Ха! Теперь нет.
Минни задрала футболку и посмотрела на свою съежившуюся грудь. Мне сразу расхотелось прыгать и смеяться. Я упала рядом с ней на кровать, не в силах справиться с ужасом и горем и скрыть свои чувства. Я окинула сестру взглядом – всю целиком – и увидела то, что так долго отказывалась видеть. Она была права. Ее грудь стала совсем непохожей на мою. Все ее тело изменилось. Даже лицо, угловатое из-за потери веса, сильно отличалось от моего. И мне захотелось закрыть глаза, разбить все зеркала, чтобы сохранить в памяти привычный образ нас обеих. Я почувствовала, что Минни понемногу ускользает от меня.
– Минни. О, Минни Мэй. – Я обняла ее, не сдерживая слез. – Я отвезу тебя в Вегас, милая. Вот только грудь отрастет, и тогда мы поедем туда вместе и будем танцевать без одежды, на каблуках и с перьями на голове, и ба просто охренеет.
Минни не заплакала вместе со мной. Просто позволила себя обнять и положила голову мне на плечо, а я гладила ее по спине.
– Да, охренеет. Но, если мы будем круто танцевать, она же первая позвонит репортерам. Анонимно, разумеется, – прошептала сестра, и я засмеялась сквозь слезы.
Это была чистая правда, одновременно смешная и очень грустная. Минни еще немного полежала в моих объятиях, потом отстранилась, серьезно и с надеждой глядя мне в глаза.
– Все не так плохо, как кажется, Бонни Рэй. Я чувствую себя довольно хорошо. Вот увидишь, я поправлюсь. В следующий раз, когда ты вернешься в Грассли, я отращу огромные сиськи, такие, каких ты никогда не видела. У тебя волосы как у Долли Партон, а у меня будут сиськи, как у нее. И не вздумай раздобыть себе такие же! Никаких «ну мы же близняшки»! Когда мы поедем в Вегас, я хочу, чтобы все смотрели только на меня.
Я окажусь в Вегасе уже завтра. И Минни со мной не будет. Я так и не пронесусь в танце по ярко освещенной сцене вместе с сестрой, без одежды и с перьями на голове. Мне придется танцевать без нее, я сама стану одиноким перышком на ветру, и мир, разноцветный и пустой, пронесется мимо меня. У меня закружилась голова, и я прикрыла глаза. Финн протянул руку и коснулся моей щеки.
– Где ты была, Бонни Рэй? – ласково спросил он.
– О чем ты? – Мне нравились его прикосновения. Я прижалась щекой к ладони Финна, и головокружение прошло.
– Иногда ты со мной, на поверхности, полная жизни, безумная и такая красивая, что больно смотреть. – Его глубокий голос звучал печально, и я понимала, что это моя вина. – Но порой, вот как сегодня, – тихо продолжил он, – уходишь глубоко в себя, и твое лицо напоминает притихший дом. Свет не горит, окна и двери закрыты. Я знаю, что ты там, но тебя нет со мной. Может, в такие минуты с тобой Минни. Но нет, мне кажется, ты там одна. И я мечтаю, чтобы ты меня впустила.
Преодолев расстояние между сиденьями, я скользнула к нему на колени и положила голову ему на плечо, обвила его руками как можно крепче, вдохнула знакомый запах. Я открыла ставни дома, который Финн так точно описал, и позволила ему заглянуть внутрь. Он коснулся моего лба губами и продолжил вести машину, правой рукой держась за руль, а левой обнимая меня.
– Завтра наш день рождения, – произнесла я ему на ухо. Мне не хотелось говорить громко. – Иногда я так по ней скучаю, что мне ничего не остается, кроме как запереть двери и забиться в темный угол.
– Ох, Бонни. Мне так жаль, – прошептал Финн.
– Тебе тоже тяжело отмечать день рождения? – спросила я.
– Мы с Фишером родились с разницей в два часа. Он появился на свет первым, в одиннадцать вечера седьмого августа. А я – восьмого, чуть позже часа ночи. Так что у каждого был свой день рождения… Но да. Дни рождения – это тяжело. – Финн помолчал. – Значит, когда ты становишься такой тихой и печальной… это из-за Минни?