Мне захотелось узнать, как давно мы с Тай женаты. Как я сделал ей предложение? Где? Что привело меня к мысли, что Тай – та самая женщина?
На ночном столике лежали запонки с монограммой, которых у меня никогда не было. Рядом стоял флакон одеколона, которым я никогда не пользовался. У Дилана, живущего здесь, был такой же в точности планшет, как и у меня в другой жизни, но когда я включил его и ввел свой пароль, система не загрузилась. Ну разумеется. В качестве пароля я использовал дату рождения Карли, а в этой жизни никакой Карли не было. Однако я знал дату рождения Тай, и когда я ее ввел, планшет загрузился. Я пролистал фотографии, глядя на снимки Тай, на фото, сделанные в танцевальном зале «Ласаль плаза», и несколько селфи, сделанных на берегу озера. Было болезненно очевидно, что на этих фотографиях не я. Выражение лица было совершенно другим: никакой радости, никакой ярости, никакой жизни. В моих глазах была лишь унылая пустота.
Я решил, что этот Дилан Моран мне бы не понравился. Он казался стерилизованной версией меня, человеком, усвоившим из смерти своих родителей не те уроки. И не то чтобы я гордился своими поступками – пьянством, драками. Но, по крайней мере, я жил. Я любил, я по уши влюбился в Карли. Даже если я совершал ошибки, даже если я потерял ее в реке, она все равно была в моей жизни. Я не мог себе представить, что этот Дилан знал, что такое любовь.
В то же время я гадал: где он?
Это был его дом. Он жил здесь вместе с Тай. Это он куда-то пропал два дня назад, не я. Он вышел в парк одновременно с Бетси Керн и не вернулся домой. Я понимал, что он может вернуться в любой момент и это станет столкновением лицом к лицу материи и антиматерии.
– Дилан, в чем дело?
Обернувшись, я увидел в дверях Тай. Я был голым, и первым моим порывом было прикрыться. Но она была моей женой, и я позволил ей увидеть меня таким.
– Ни в чем, – ответил я.
– Я тебе не верю.
– Тай, я рад бы объяснить, но не могу.
– Ты мне изменяешь? У тебя есть другая женщина? Вот где ты пропадал?
– Я тебе не изменяю.
Какое-то время Тай молчала, затем прошла в комнату и села на кровать под балдахином, накрытую бледно-лиловым кружевным покрывалом.
– Это ты ударил ту женщину?
– Ты серьезно? Как ты только могла подумать такое! Нет!
– Ты такой замкнутый, – покачала головой Тай. – Порой мне хочется узнать, что ты прячешь внутри. Ты похож на кастрюлю-скороварку, которая вот-вот взорвется.
– Это не я, – возразил я, но, быть может, это действительно был я. Тот я, который жил здесь.
– Мне просто хочется, Дилан, чтобы ты открылся. Ты говоришь мне, что любишь меня, ты женился на мне, ты спишь со мной, но ты никогда мне ничего не рассказываешь. Я всегда принимала тебя таким, как есть, и любила тебя, несмотря ни на что. Однако теперь мне кажется, что я совсем тебя не знаю.
– Извини. Я этого не хотел.
– Знаешь, Роско предупреждал меня об этом, – продолжала Тай. – Он говорил со мной накануне свадьбы. Наедине. Роско сказал мне, что, если меня не устраивает то, какой ты, лучше не продолжать. Сказал, что если я надеюсь на то, что женитьба тебя переменит, то окажусь с разбитым сердцем. Все дело в том, что я была готова рискнуть, потому что любила тебя. Теперь ты должен сказать мне честно: я была не права?
Это было то самое мгновение, когда отношения зависли в неустойчивом состоянии и могут качнуться в ту или другую сторону в зависимости от того, что ты скажешь. Не ответив Тай, я рисковал разбить ее жизнь вместе с этим другим Диланом. Это было жутко несправедливо с моей стороны, но я не мог сосредоточиться ни на чем другом, кроме имени, которое она произнесла.
– Роско.
– Понимаю, он твой друг, но он пытался мне помочь. И даже так я никогда не сомневалась в том, что поступила правильно, выйдя за тебя замуж. И это правда.
Схватив одежду, я принялся поспешно одеваться. Бордовая рубашка, которую я оставил незаправленной. Черные брюки.
– Тай, я должен идти.
– Прямо сейчас? Нет, Дилан, не уходи от меня!
– Я должен поговорить с Роско.
– С ним ты можешь встретиться в любое время. Ты должен поговорить со мной!
– Я говорил тебе, это трудно объяснить, но я должен увидеться с ним прямо сейчас.
Увидев на столике ключи от машины, я сунул их в карман. Я уже направлялся к двери, когда остановился, услышав за спиной характерный звук. Тай плакала. Опустив голову, закрыв глаза. Я застыл в нерешительности, затем вернулся и встал перед ней на колени. Я погладил ее по щеке.
– Извини, – снова сказал я. – Я понимаю, что ты ждешь ответов. Я сам хотел бы тебе их дать.
– Ты меня любишь? – спросила Тай, поднимая лицо и вытирая слезы. – Ты когда-нибудь меня любил?
Я ничего ей не ответил, что было худшим из всего того, что я только мог сделать. Мне хотелось сказать Тай то, что ей нужно было услышать, но я не мог заставить себя солгать. В тишине она снова уронила голову и заплакала.
– Ты тут ни при чем, – пробормотал я. – Виноват я один. Поверь мне, я также сам никогда не знал, кто я такой. Но сейчас я стараюсь это выяснить.
Глава 17
Католическая церковь, в которой служил Роско, представляла собой столетнее здание из красного кирпича с большим витражом на фасаде. Я бывал здесь неоднократно, помогая ему с благотворительными лотереями, книжными ярмарками и бесплатными обедами, но после его похорон четыре года назад не приходил сюда ни разу. Религиозным я никогда не был, и мне было трудно стоять рядом с изображениями Бога после того, как тот отнял у меня моего лучшего друга.
Когда я добрался туда, уже вечерело, и летнее солнце цеплялось за верхушки деревьев. Я вошел в массивные двустворчатые двери. Внутри было прохладно, как всегда, и мои шаги гулким эхом отразились от высоких сводов. Я прошел по центральному проходу. Я был здесь один – лишь я и церковь. Белые колонны уходили ввысь. На стенах тускло сияла разноцветная мозаика, в полумраке теней мерцали огоньки свечей. Подсвеченный сзади Иисус на алтаре распростер руки в стороны, приветствуя меня.
Я сел на скамью в первом ряду. Именно здесь я сидел на похоронах, близко, чтобы подняться на кафедру под пристальными взглядами святых и ангелов и сказать Роско прощальное слово. Я тогда был после аварии на костылях. Мне помогала Карли. Я до сих пор помнил слова, произнесенные сквозь слезы, о том, каким бесконечно бескорыстным человеком был Роско, о том, как он всеми способами старался спасти своего лучшего друга, в то время как у меня не было желания быть спасенным.
Мне так его не хватало. После его смерти в моей жизни образовалась пустота, которую я так и не смог заполнить.
И тут, восставший из мертвых, появился он. Я его увидел. Роско вышел из северного придела в черной сутане, держа в руке Библию и маленький блокнот в кожаной обложке. В это мгновение я впервые поверил, поверил по-настоящему, без каких-либо сомнений, что все происходящее со мной – это реальность.
Роско подошел к алтарю и преклонил колени, затем поднялся на кафедру, встал на приступку, чтобы быть выше, и начал делать заметки в блокноте, листая тонкие страницы Библии. Несомненно, он готовился к вечерней проповеди. Сосредоточенно опустив голову, он не замечал меня. Я хотел окликнуть его, но мне сдавило горло, и я не смог выдавить ни слова. Роско почти не изменился по сравнению с тем, что сохранилось у меня в памяти. Быть может, он поправился на пару фунтов и потерял еще часть волос, но и только. Его очки с толстыми стеклами были все в той же самой черной оправе. Бородка образовывала аккуратный квадрат вокруг рта. Работая, Роско напевал себе под нос, как обычно, – негромкая мелодия, разносившаяся по всему залу благодаря прекрасной акустике.
Составляя свою проповедь, Роско постучал кончиком карандаша по губам, затем задумчиво поднял взгляд. Только тут он наконец увидел меня, сидящего в первом ряду. Его лицо расплылось в теплой улыбке, и мне пришлось приложить все силы, чтобы сдержаться и не расплакаться. Для Роско это был самый обыкновенный момент – друг детства нанес ему неожиданный визит. Для меня это был подарок, лишь изредка являвшийся на несколько мгновений во сне. Мой товарищ, мой преданный друг, который поддерживал меня в трудную минуту, снова был со мной.
– Дилан, какая приятная неожиданность! – произнес Роско низким голосом, который никак не вязался с его щуплой фигурой.
Он вышел из-за кафедры. Для человека невысокого Роско всегда ходил быстро. Я встал, и он меня обнял. Как любил повторять Роско, его объятия долгие, потому что жизнь коротка. Затем он обхватил меня руками за затылок и поцеловал в обе щеки. Эта привычка появилась у него после лета, проведенного в Италии, и он с ней никогда не расставался. Я никак не мог предположить, что мне доведется еще раз ощутить его приветствия.
Мы уселись рядом на скамью. Я смотрел на Роско, как на ожившую фотографию, и он так же пристально разглядывал меня. Всмотревшись внимательнее в мое лицо, он удивленно прищурился. Почему-то я заранее чувствовал, что мне не удастся скрыть от него правду. После Карли этот человек знал меня лучше, чем кто-либо другой, и, словно родитель абсолютно одинаковых близнецов, он должен был сразу же определить, что перед ним не тот человек, которого он знал.
Я был не тем Диланом Мораном, вместе с которым вырос этот Роско Тейт. Он сам не смог бы объяснить, в чем дело, но он мгновенно почувствовал что-то неладное.
– Странно, – пробормотал Роско.
– Что странно?
– Ну, ты изменился. И я не могу понять, в чем дело.
– Это я, Роско.
– Нет, – покачал головой он. – Нет. В тебе определенно что-то не так.
– Когда мы с тобой виделись в последний раз? – спросил я.
– Кажется, два месяца назад. Конечно, давно. Но дело не в этом.
– Тогда в чем?
Поглаживая свою аккуратную бородку, Роско тщательно обдумал свой ответ, как всегда.
– У меня в приходе есть один столетний китаец. Мы с ним ведем поразительные беседы. Я узнал от него много невероятных вещей. Полагаю, он сказал бы, что твоя «ци»