– Ты имеешь в виду теорию Множественных миров? – спросила Алисия.
– Вы о ней слышали? – удивленно вздрогнул я.
– Конечно. Как любой ученый.
– Она справедлива?
– Многие физики в нее верят, – пожала плечами Алисия.
– В параллельные вселенные? И как, черт возьми, это работает?
– Ну, это не моя область, но, насколько я понимаю, принципы квантовой механики образуют странный парадокс. Согласно им, элементарные частицы способны одновременно существовать в двух различных состояниях. Однако, когда бы мы на них ни посмотрели, мы увидим только одно состояние. Вот в чем проблема.
– Так, дайте-ка я сам скажу, – перебил ее я. – Это парадокс кота Шредингера.
– Я приятно удивлена, Дилан, – улыбнулась Алисия.
– Ну, я смотрел «Теорию большого взрыва».
– И ты прав. Эрвин Шредингер для объяснения парадокса использовал случай с котом. В ящике сидит кот с ампулой яда, который может распространиться или не распространиться в воздухе в зависимости от того, распадется ли один-единственный атом. Квантовая теория утверждает, что до тех пор, пока наблюдатель не откроет ящик и не проверит, кот одновременно и жив, и мертв. Вот только мы прекрасно понимаем, что это абсурд. В общем, ученый из Принстонского университета по имени Хью Эверетт предложил ответ: когда ящик открывается, вселенные расщепляются. Один наблюдатель видит кота по-прежнему живым, а в параллельной вселенной другой, в точности такой же наблюдатель, видит, что кот мертв. Это и есть теория Множественных миров.
– Это же какое-то безумие, – пробормотал я.
– Нет, если верить принципам квантовой механики. А они весьма основательные. Именно благодаря им у нас есть такие вещи, как атомная бомба.
– Ну, я не кот в ящике, так как же мне быть? – покачал головой я. – Я потерял все и вот теперь не могу даже доверять собственному рассудку.
– Постарайся не зацикливаться на этом, – сказала Алисия. – Я не могу объяснить, почему с тобой происходит такое, но я надеюсь, что, по мере того как ты свыкнешься с горечью утраты, галлюцинации закончатся.
Мне хотелось поверить ей, но у меня перед глазами неумолимо возникал образ моего двойника из музея. Его лицо. Мое лицо. То, как он смотрел на меня.
– Знаете, что больше всего пугает меня в этом другом Дилане?
– Что?
– То, что я увидел у него в глазах. Я ощутил исходящее от него облако угрозы. Он способен на все. И он – это я.
– Дилан, он не ты. Его не существует в действительности.
– Я именно таким кажусь окружающим? Опасным?
– Нет. Вовсе нет.
– Шериф назвала меня человеком необузданным, – напомнил я.
– Ну, это не так.
Я снова взял со стола фотографию ее сына.
– Вы уверены? Алисия, будьте со мной откровенны. Мы ведь оба знаем, что Роско погиб из-за меня.
Я наконец протрезвел.
В четыре часа утра залог за меня был внесен, и Роско вез меня в клинику своей матери, где она уже ждала, чтобы сделать рентген и дать мне что-нибудь от боли. Я был уверен, что, когда я позвонил Роско, он крепко спал. Я знал, что день у него выдался трудный, потому что неподалеку от его церкви снова была перестрелка. В Чикаго всегда где-нибудь стреляют. Но Роско сказал, чтобы я не беспокоился: он обязательно за мной приедет. И он приехал.
По дороге я почти ничего не сказал. Роско не принуждал меня говорить, по крайней мере сначала. Мы ехали по Монтроуз-авеню, встречая на всех перекрестках зеленый свет, и летающие в воздухе опавшие листья хлестали по лобовому стеклу. В эту холодную октябрьскую ночь в машине было тепло и уютно. Роско был в белом воротничке, положенном его сану, болтавшемся на его тощей шее. Он всегда надевал воротничок, когда ему предстояло общаться с полицией. Он говорил, что полицейские не любят спорить со священнослужителями.
– Ты скажешь мне, что произошло? – наконец спросил Роско, когда стало очевидно, что сам я не заговорю. Оторвав взгляд от дороги, он посмотрел на меня, спокойный и серьезный, как всегда. В его очках отражались огни фонарей. Даже в этот поздний час Роско был гладко выбрит, за исключением аккуратных усиков и бороды на подбородке.
– Ну же, дружище, – настаивал он. – Говори!
– Я перепил. Ввязался в драку.
– Ты несколько месяцев капли в рот не брал. С чего это ты вдруг сорвался с цепи?
– На работе было сущее безумие. Я как раз закончил дела с конференцией, которая продолжалась целую неделю. Возвращаться домой я был еще не готов, поэтому отправился в бар на Мейфэр.
– И это все?
Я долго молчал, перед тем как ответить:
– Ну хорошо, еще сегодня годовщина.
– Так, кажется, я начинаю понимать.
– Если бы я вернулся домой, я бы думал об этом, а вчера вечером мне этого не хотелось.
– Почему ты не позвонил мне? – покачал головой Роско.
– Мне нужно было разобраться со всем самому.
– Нет, не нужно. Сколько раз я уже говорил тебе это? Впрочем, неважно. Ты был один, ты напился. Что произошло дальше?
– Там в баре был один парень, – сказал я. – Он дерьмово обращался со своей подругой. Я сказал, чтобы он от нее отвалил.
– Уверен, дальше все прошло гладко, – сказал Роско.
– Угу. Он выплеснул мне в лицо свой коктейль. Девица сказала не лезть не в свое дело.
– И ты его ударил?
– Нет. Я сказал: «Спасибо, мне нужно умыться». И все. Они ушли. Я допил свой виски и вышел из бара, минут через пятнадцать. Но эти двое все еще стояли на улице и орали друг на друга. Я постарался не обращать на них внимания. Я стоял на автобусной остановке и не собирался вмешиваться.
– Но?
– Но он ударил ее, Роско! Этот подонок просто врезал женщине по лицу! И я не сдержался. Я подошел к нему и повалил его на землю. После чего сел на корточки и принялся выбивать из него душу. Так продолжалось до тех пор, пока не подоспела полиция.
Какое-то время Роско молчал.
Он остановил машину, потому что впереди Монтроуз была перекрыта. Ночью в самом разгаре были строительные работы. Странно, когда вспоминаешь все мелочи, сыгравшие свою роль. Маленькие детали, изменившие всё. Если бы какой-то чиновник выбрал для строительства любой другой день, Роско остался бы жив. Если бы мы вместо Монтроуз поехали по Ирвинг-Парк, он остался бы жив.
И самое главное, если бы я в баре сохранил спокойствие, мой друг остался бы жив.
В двух кварталах от Хорнер-Парк Роско свернул в усыпанный опавшей листвой переулок. Мы поехали мимо убогих домов. По обеим сторонам стояли машины, загораживая нам обзор. Роско вел машину медленно, сосредоточенный на моем рассказе. Ему следовало быть внимательнее, но это была пустынная улица среди ночи.
– Я – это он, – сказал я.
– Кто?
– Мой отец.
Вздохнув, Роско остановился на знак. О том перекрестке я запомнил только то, что угловой дом был выставлен на продажу. Здание из золотистого камня, на лужайке перед ним стоял плакат.
«Чанс недвижимость»
Я запомнил это, поскольку этот плакат заставил меня подумать о случае[6]. Случай правит всем. Случай решает, кто будет жить, а кто умрет.
– Я – это он, – повторил я. – В ту ночь мой отец потерял контроль над собой. То же самое происходит со мной.
Роско шумно вздохнул. Я никак не мог знать, что для него это был практически последний вдох.
– Почему? – спросил он.
– Что?
– Почему ты напал на того парня? Почему подошел к нему?
– Потому что он ударил свою девушку.
– Вот именно.
Роско поставил ногу на педаль газа и выехал на перекресток. Его мысли были заняты другим, и он забыл посмотреть вправо. Если бы он посмотрел, то увидел бы свет фар грузовика, который мчался по улице с односторонним движением и проскочил знак, требующий обязательной остановки. Я был погружен в собственный мир и также не увидел грузовик.
– Дружище, ты не твой отец, – сказал Роско.
Это было последним, что я запомнил до того, как очнулся и увидел лицо Карли.
Глава 5
Вот как мы с ней познакомились.
На рябине у перекрестка до сих пор оставались следы аварии. Грузовик ударил нас с такой силой, что машину Роско выбросило через бордюр и закрутило вокруг дерева. Я провел пальцами по неровным шрамам на коре – единственному свидетельству того, что здесь произошло что-то страшное.
На самом деле я не собирался сюда возвращаться, однако кабинет Алисии находился неподалеку. Стемнело, и мне в лицо хлестал дождь. Я поднял взгляд на старое здание на углу. То самое здание, которое тогда было выставлено на продажу, и Карли им занималась. Это была одна из первых ее сделок. Ей только-только исполнилось двадцать пять лет, и она была полна решимости выручить максимальную цену, чтобы произвести впечатление на свою мать. Карли заработалась допоздна в пустой квартире и заснула, ее разбудил шум аварии. Она сбежала вниз, выскочила на улицу и обнаружила в машине меня, окровавленного, с множественными переломами.
Эта прекрасная незнакомка пообещала не бросать меня, и она сдержала свое слово.
Карли сопровождала меня в карете «Скорой помощи». Она оставалась со мной в больничной палате, а затем ухаживала за мной уже у себя дома. На протяжении нескольких недель она собирала воедино осколки человека, винившего себя в гибели своего лучшего друга. Я влюбился в нее практически сразу же, но не мог понять, почему и она полюбила меня. Чем ближе мне она становилась, тем настойчивее я гнал ее прочь от себя.
В своей жизни я совершил слишком много ошибок, сделал слишком много неправильных выборов. В глубине души я считал, что эти неправильные выборы совершенно незаслуженно привели меня к такому ангелу, как Карли. Я ждал, что рано или поздно она разглядит мою истинную сущность, и это станет концом наших отношений. Когда Карли переспала со Скотти Райаном, я решил, что она наконец доказала мою правоту. Я не желал никаких объяснений. На протяжении всех выходных, пров