– Наверное. – Отсюда же он, по-видимому, знал, например, и настоящий цвет марсианского неба. – Так русские были здесь первыми, на этом Марсе?
– Конечно! Наши флаги, наши гимны. Но мы помогаем Уиллису. Почему нет? Людям нужно держаться вместе в этом большом холодном мире. Теперь он будет исследовать Бесконечный Марс. И что найдет – тем поделится.
Возможно, подумала она.
– Слушай, Виктор. Когда мы сюда только прибыли, ты сказал, что Переходник работает. Что это за Переходник?
Он снова усмехнулся.
– Что, папка не рассказал? Вон, сзади. – Он кивнул на груду хлама за сиденьями.
Повернувшись, она порылась в нем – ее неприятно трясло, пока грузовик скакал по крупным камням при малой гравитации, – и нашла пластиковую коробку, которая была пристегнута к поясу Виктора, когда они впервые его увидели. Салли сдвинула пару защелок, и та легко открылась. Увидев внутри клубок проводов и электронных деталей, она узнала схему Переходника, приспособления, дававшего людям способность к переходу – по крайней мере, большинству людей, даже если у них не было таких природных способностей, как у нее и Джошуа. В целом коробка выглядела тем самым изобретением ее отца. Единственным ее отличием от тысяч коробок, что она видела раньше – от тех, что мастерили подростки, и до пуленепробиваемых моделей, выпускаемых для полиции и военных, – было отсутствие картошки, такой земной и почти комичной детали, питавшей устройство. Вместо нее оказался серо-зеленый шарик.
– Что это?
– Марсианский кактус. Местное растение. Мой коллега Алексей Крылов придумывает забавные латинские названия. Этот используется здесь вместо картошки. Хотя и картошку мы, конечно, тоже выращиваем. Нельзя же делать воду из кактуса. Сама увидишь.
До Марсограда они добрались за несколько часов.
На протяжении последнего они ехали в гору – поднимались на Фарсиду, регион, где были расположены крупные вулканы, в том числе Олимп. И когда Виктор указал на северо-запад, Салли смогла разглядеть Арсию. Он был меньше Олимпа, но все равно выглядел вздымающейся поверхностью, выпирающим горизонтом. Вулканы Фарсиды – что на этом Марсе, что на Базовом – были такими огромными, что увидеть их с земли было невозможно.
Российская база состояла из группы желтоватовых пластиковых куполов, судя по всему, собранных из готовых деталей. Но вокруг этих строений сгрудились будто бы странного вида вигвамы, где опорными стойками служили местные «деревья», обтянутые какой-то кожей. Может быть, шкурами животных? Все они были опечатаны стареющим полиэтиленом и соединялись дряхлого вида вентиляционными трубами и газоочистительными установками. Вдали от жилых строений по каменистой земле простирались крупные массивы солнечных батарей.
Виктор подъехал к пластиковой трубе – та оказалась воздушным шлюзом, примитивным, но вполне сносным для этого удивительно милостивого Марса. Затем он провел ее через трубу, и они очутились внутри купола. Расстегнув на ходу скафандры, они оказались, судя по всему, в камбузе, где стоял сильный запах кофе и алкоголя, превосходящий даже вполне земную вонь немытых тел и туалета. Настенный телеэкран показывал хоккейный матч: Россия – Канада.
– Это запись, – с печалью в голосе объяснил Виктор. – Перешла через два миллиона миров и передается сюда со станции в Дыре. Так хоккея уже нет.
– Потому что после Йеллоустоуна самой России нет?
– Именно. Мы пересматриваем одни и те же игры. Иногда так напиваемся, что забываем результат и делаем ставки…
В комнату завалились еще двое – явно привлеченные их голосами. Один был похож на Виктора – крупный, темноволосый, лет пятидесяти, в голубом комбинезоне, как у космонавтов, на котором была нашивка, где на кириллице и латинице стояла фамилия: «ДЖАНИБЕКОВ С.». Виктор представил его как Сергея. Второй, более худощавый, светловолосый, под сорок – «КРЫЛОВ А.», – оказался Алексеем и носил грязно-белый лабораторный халат. Они жили здесь втроем без женщин и сейчас все уставились на нее. Но Салли встретила их взгляды, в том числе Виктора, приглядываясь к ним самим. Она путешествовала одна по Долгой Земле с подростковых лет и пережила множество подобных встреч. И эти трое выглядели достаточно безобидными.
Когда этот неловкий момент прошел, все стало нормально. Более того, они носились над ней, будто дети, жаждущие одобрения. Сергей говорил по-английски гораздо хуже Виктора, Алексей – гораздо лучше. Впрочем, даже английский Сергея был гораздо лучше, чем русский Салли, на котором она не говорила совсем.
Они показали ей так называемую «гостевую комнату» – ею оказалась одна из вигвамоподобных хижин. Салли с любопытством осмотрела ее небольшое пространство. Пол устилало что-то вроде ковра из густой светло-коричневой шерсти. Сам вигвам, как выяснилось, был обтянут обычной кожей, грубо выделанной, а марсианская древесина каркаса оказалась такой твердой и мелкозернистой, что могла быть пластиковой имитацией – наверное, такой материал лучше удерживал влагу, предположила она.
Салли вернулась на кухню. Сергей, галантный, хоть и почти безмолвный, предложил ей большой мешковатый свитер, явно связанный из той же шерсти, что и ковер. Хотя от него сильно пахло тем, кто носил его до этого, она надела свитер: на базе все-таки чувствовался марсианский холод. Ее накормили поздним обедом – капустой, свеклой и даже парой мелких сморщенных яблок, которые, как она поняла, считались сокровищем и были поданы в знак особого почета. Ей также предложили водку, но она отказалась, и кофе, или некое его переваренное подобие, – и на него она согласилась.
Прежде чем стало темнеть, Алексей настоял на том, чтобы показать ей остальную часть базы.
– Я биолог на станции, – произнес он с некоторой гордостью. – Но среди прочего приходится быть и врачом. В такой малочисленной команде мы все исполняем много ролей…
Купола соединялись прозрачными пластиковыми туннелями, поэтому можно было перемещаться по базе, не подвергаясь воздействию марсианской среды, но на случай нарушения давления имелись простые самогерметизирующиеся шлюзы. Поскольку таким образом была объединена вся база, Салли чувствовала вонь тел непрерывно, хотя та и становилась тем слабее, чем дальше они отдалялись от основного жилища. Алексей настаивал, чтобы Салли все время держала свою кислородную маску у шеи на случай, если произойдет пробой в стене. Салли, прожившую на Долгой Земле в одиночестве не один десяток лет, не требовалось убеждать в том, чтобы соблюдать меры предосторожности.
Некоторые купола были промышленными – там компактные, грубые на вид машины расщепляли марсианскую атмосферу и воду, производя пригодный для дыхания воздух и используемые как топливо метан и водород, либо перерабатывали ржавую пыль в железо. Алексей сказал, что они работали над «комплектами Зубрина», предназначенными для того, чтобы производить метан и кислород в более суровых условиях типичных версий Марса, таких, как Базовый Марс.
– На такие скудные Марсы водород приходится завозить. Зато одна его тонна, переработанная с марсианским воздухом, дает шестнадцать тонн метана и кислорода – так что, как видишь, окупается с лихвой.
Они прошлись по куполам, где ютились заботливо возделываемые грядки картофеля, батата и зеленой фасоли. Успехи россиян вызывали лишь сожаление – и причиной тому служило качество почвы, которую они пытались создать из марсианской пыли.
– Это непросто, ведь обычная земля здесь – это просто ржавый песок с сульфатами и перхлоратами…
Они привезли сюда даже земляных червей, но пока их достижением оставались лишь хилые, желтоватые побеги.
За пределами куполов под действием марсианской стихии Алексей устроил небольшой ботанический сад, в котором с гордостью представил Салли свою коллекцию местных растений. Кактусы были сморщенными и затвердевшими, а деревья – из семян, собранных у взрослых растений на склонах горы Арсия, – едва сумели прорасти.
Но с особенной гордостью он показал ей группу растений в несколько футов высотой, похожих на мороженое из желтоватых листиков на постаменте из зеленых листьев.
– Как тебе такое?
Она пожала плечами:
– Выглядит уродливо. Но зелень такая, что оно скорее земное, чем марсианское.
– Так и есть. Это Rheum nobile, ревень благородный – или, точнее, его генетически подправленная версия. Он растет в Гималаях. А эти желтые листочки облекают семеноносный стебель. И он приспособлен к большой высоте и, как видишь, к разреженному воздуху. Так что эта желтая колонна как бы играет роль естественной теплицы.
– Ух ты. Значит, теперь он растет и на Марсе.
Теперь пожал плечами Алексей:
– Да, это одно из земных растений, которое почти прижилось на Марсе – по крайней мере, этом Марсе. А стебли еще и можно есть, ням-ням.
Последним его сюрпризом, хранившимся в отдельном куполе, оказалось небольшое стадо альпак – неуклюжих на вид зверушек, привезенных эмбрионами с южноамериканских гор. Здесь они обдирали низкую траву, что росла у них под ногами, разглядывая людей, – на их шерстистых, по-своему обаятельных мордашках отражалось любопытство.
– Ах, так вот откуда у вас та шерсть, – догадалась Салли. – И кожа для вигвамов.
– Точно. Мы надеемся, что их потомки как-нибудь приспособятся выживать в диких марсианских условиях, хотя бы на этом Марсе. Конечно, нам, возможно, придется выращивать для них земную траву. И если получится с альпаками, то почему не заняться и людьми? Сегодня условия конкретно этого Марса похожи на те, что существуют на Земле на высоте шести миль или около того. Самый высокогорный город на Базовой Земле находится в Перу – там высота около трех миль. Люди не могут жить намного выше этого, я имею в виду постоянно, – или, точнее, мы не можем. Но наши дети могут быть другими. Этот Марс почти пригоден – для нас, для альпак…
– Для ревеня.
– Именно. Это наша миссия, определенная Москвой. Мы, русские, всегда смотрели на звезды, а открытие практически обитаемой версии Марса здорово воодушевило наших ученых и философов. Мы трое оказались в авангарде, и нас отправили сюда выяснить, как люди смогут жить в таком мире, а заодно изучить те формы жизни, которые здесь уже приспособились.