– Привет, малышка.
Шими зашипела на Мака, и тот прошипел в ответ.
Затем Мак отодвинул свой стул, поднялся и направился к двери.
– Пойду-ка я немного помучаю Катлера. Может быть, мне стоило одолжить для этого твой ручной протез, Джошуа. Слышишь, Эд! Майн фюрер, я могу ходить!
– Я скажу вам кое-что, – поделился с Мэгги Джошуа, когда он ушел. – Для тебя это мало что значит, но моя головная боль прошла. Может быть, это означает, что сегодня мы сделали правильный выбор. Как думаешь, Шими?
Кошка в ответ лишь заурчала и ткнулась головой в его искусственную руку, выпрашивая еще ласки.
Глава 45
Месяц спустя после возвращения «Армстронга» и «Сернана» из Мягкой Посадки Лобсанг объявил, что хочет еще раз наведаться в это место.
И Агнес отправилась вместе с ним.
До сестры доходили лишь самые поверхностные слухи, в основном от Джошуа, о произошедшем в Мягкой Посадке – о какой-то серьезной драме, в которой оказались замешаны военные твены, различные виды оружия и дети, которых называли Следующими. Главное, как она поняла, состояло в том, что никто никого не бомбил и Пол Спенсер Уагонер, бывший воспитанник Приюта, был в безопасности – хотя, казалось, никто не знал, где он точно сейчас находится.
Однако ей было любопытно увидеть это загадочное место самой. Почему бы и нет? Поэтому они отправились в путешествие, Лобсанг и Агнес, вдвоем на маленьком, но удобном частном твене.
В тот день, когда они прибыли в Мягкую Посадку, Агнес, как обычно, проснулась на рассвете. Быстро приготовила в маленьком камбузе омлет и кофе и отнесла их на подносе в гостиную к Лобсангу. Он всегда утверждал, что им обоим полезно есть яйца, поскольку их искусственные органы нуждались в белке.
Она застала его около большого обзорного окна – он смотрел куда-то вдаль. Взглянув с высоты вниз, Агнес узнала пейзаж с ранее изученных карт: река, мэрия, переходящие в леса общественные скверы. Она не заметила ни одного признака, что здесь когда-либо были военные корабли. Это место выглядело как абсолютно нормальное поселение на Верхних Меггерах.
Только здесь не было видно никакого движения. Ни машин на грязных дорогах. Ни столбов дыма, поднимающихся из домов. Ни троллей, поющих у реки.
– Пусто, – произнесла она.
– Они ушли. Следующие. Они и их семьи. Даже соседние поселения опустели. Мы стоим на пустом континенте, Агнес. И… Ох. – Лобсанг, вздрогнув, застыл. Казалось, он совсем лишился способности двигаться.
– Лобсанг? Ты в порядке? – Она поставила свой поднос и потрясла его за плечо. – Лобсанг!
Он вернулся к жизни, его тело снова ожило. Он присел – резко, будто его ударили.
– Лобсанг, что такое? Что случилось?
– Я получил послание.
– Что за послание? От кого?
– От Следующих, – сказал он несколько раздраженно. – От кого же еще? Наше прибытие каким-то образом его активировало. Оно записано на радиочастотах – так, что еле уловишь.
– Не важно, как оно записано. Оно предназначено тебе?
– Не совсем. Оно адресовано всему человечеству, – он глухо засмеялся. – Если бы только оно было адресовано мне… Ты знаешь, как я хотел общаться с ними на равных. И ведь по большому счету это я их спас – своей заботой, махинациями с Нельсоном, Джошуа, Робертой Голдинг и Мэгги Кауфман, благодаря которым их вытащили с базы на Гавайях и спасли от ядерного уничтожения. Полагаю, я надеялся, что они примут меня за своего. Но, видимо, они так не думают.
– И кем же они тебя считают?
– Полагаю, посредником. В лучшем случае послом. В худшем – просто гонцом.
– Гонцом?
– Но даже это сообщение они оставили не только для меня… Они ушли, Агнес. Вот о чем оно. Ушли куда-то, куда мы не сможем добраться. Прочь из нашей зоны досягаемости. Что ж, разве ты поступила бы иначе, учитывая, что человечество им уже причинило и еще только намеревается сделать? – Он вздохнул. – Я должен прикинуть, что с этим делать. Но сначала надо посадить корабль на землю.
– Сначала ты съешь свой завтрак, – сказала Агнес и потянулась за подносом.
Твен опустился на покрытую травой пустошь у реки. Вдвоем они спустились по трапу на землю, усыпанную осенними листьями. Вокруг не было ни единого следа какой-либо суеты, которую ожидала встретить Агнес: ни людей, ни троллей. Единственным движением было падение кленовых листьев; подобрав один, она ощутила исходивший от него слабый аромат. Некоторые листья упали в реку и плыли стайками, словно участвуя в регате – в отсутствие людей это зрелище показалось Агнес почему-то более тревожным, чем должно было быть.
Тут она услышала мягкий шелест. Звук шагов по листьям? Она повернулась посмотреть, кто это.
– У этого места больше нет какой-либо цели, – произнес Лобсанг. – И оно слишком хорошо известно, чтобы Следующим когда-нибудь снова было здесь комфортно. Мы потеряли уникальное сообщество, малую толику из сокровищницы человеческого опыта. И остались теперь одни, Агнес…
– Не совсем, – она указала рукой в сторону.
Со стороны мэрии к ним приближались две фигуры – юноша и мальчик, одетые в нечто похожее на дешевую пионерскую одежду.
– Привет, Лобсанг, – сказал юноша с сильным нью-йоркским акцентом и усмехнулся. Грабли в его руках смотрелись довольно занятно – будто он только что подметал листья.
Мальчик с азиатской внешностью, возможно, японец, промолчал.
Они оба смотрели на сестру Агнес в ее облачении и на Лобсанга, сверкающего лысиной в своей фирменной оранжевой рясе.
Они забрали мальчиков с собой на твен, позволили им принять душ, а затем накормили и дали более подходящую одежду, чем те бесхозные обноски, которые они нашли в опустевших лачугах Мягкой Посадки. Пообещав забрать их отсюда и отвезти, куда те захотят, затем они выслушали их рассказ.
Оказалось, что юношу зовут Рич. Он «свалился» сюда – кажется, это было самым точным определением того, как была устроена Мягкая Посадка: ты падал, беспомощный и несчастный, сквозь некую сеть мягких мест, пока не оказывался в этом странном месте, – прямиком из Дублина, который, впрочем, тоже не был для него родным. Он был американским студентом, приехавшим по программе культурного обмена изучать ирландскую мифологию.
– Вначале я подумал, что все дело в «Гиннессе», – признался он с сожалением. – Или в лепреконах, о которых читал до этого.
Японский мальчик носил не очень подходящее ему имя Джордж. Его мама была англичанкой. А сам он – старшеклассником, который тоже провалился сюда во время прогулки.
Оба застали это место уже опустевшим. Видимо, сверхъестественный механизм соборной Долгой Земли, который охранял это место, когда оно было населенным, не перестал работать после эвакуации его обитателей. К счастью, подумала Агнес, Рич прибыл сюда первым и оказался рядом, чтобы помочь двенадцатилетнему Джорджу, когда тот объявился здесь позднее. Но даже так им пришлось прожить тут в одиночестве несколько недель.
Рич хоть и не излучал восторга от пережитого опыта, все же радовался тому, что их нашли; поскольку они оба слабо понимали, как оказались здесь, и еще меньше – как попасть обратно домой. Пока они разговаривали, Джордж понемногу выбрался из своей раковины отчуждения. На глазах Агнес он как будто стал более уверенным и даже властным. Пускай он был моложе, но явно намного смышленее, чем Рич. Она подумала, что он вполне мог бы оказаться еще одним суперумным ребенком из Мягкой Посадки; возможно, в нем говорили гены Спенсеров или Монтекьютов. Она задалась вопросом, что же с ним будет теперь.
Общение с мальчиками всегда придавало Агнес некую силу добра.
Такие отпуска были не для нее, хоть она и убеждала себя, что делает это ради Лобсанга. Иногда она спрашивала себя – не превратилась ли она в игрушку для состоятельного человека? Какая ужасная судьба! В давно минувшие школьные дни сестра Консепта предупреждала старших девочек о карающем адском пламени – что, наоборот, делало подобную перспективу извращенно соблазнительной. Агнес и ее подружки, вроде Женевьевы Перч, в это время хихикали, прикрыв рот ладонями. Что ж, эти рассказы никак не тронули Женевьеву, которая на пике своей карьеры владела обширной недвижимостью в Марбелье и на Сейшелах, а также очень дорогим частным домом в георгианском стиле в центре Лондона, где можно было разместить целую Палату общин… Однажды Агнес побывала у нее в Лондоне в гостях, и Женевьева показала ей кое-какие секреты в своем хорошо оборудованном подвале. Там хранились безвкусные приспособления, карикатурные объекты страсти, власти и жестокости, история использования которых была скрупулезно записана Женевьевой в маленьком блокноте, – все это заставило Агнес громко рассмеяться, к вящему удивлению подруги, которая, наверное, ожидала гневной отповеди.
Но за выпивкой Агнес рассказала ей, что насмотрелась греха и душевной тьмы в маленьких безымянных квартирах Мэдисона, штат Висконсин, гораздо больше, чем можно было вообразить в том лондонском подвале. Больше греха – и больше ада. Она старалась не пускать это глубоко в душу, но даже сейчас это было трудно. Иногда Агнес замечала, что готова согласиться с худшими из тирад Лобсанга о неадекватности человечества. Трудно помнить, что сама она всегда была невинной.
В глубине души она не изменилась; ею двигали те же импульсы, которые всегда составляли смысл ее жизни. Она стремилась утешить испуганных детей – только и всего. Успокоить испуганных и встревоженных, накормить голодных. В конце концов, это и была ее жизнь – бо́льшая ее часть. В то время как другая бесцельно тратилась в залах сильных мира сего. О, как же она сейчас мечтала о палатах и детских садах, кухнях и хосписах! Можно не сомневаться, что она попросила бы Лобсанга дать ей возможность на время удалиться, чтоб найти какой-нибудь несчастный, брошенный уголок Долгой Земли или исстрадавшейся Базовой, где она могла бы все изменить.
Или, что еще лучше, они могли найти что-то, над чем могли бы поработать вместе. Она чувствовала, что Лобсанг сам вступает во время перемен. Он все больше погружался в себя, становился более рефлексивным. Он даже робко попросил Агнес остановить его тренировочные программы. Она вежливо уволила его добровольных тренеров; Чойдже, она была уверена, сейчас держал школу бокса для йеллоустоунских сирот на одной из Ближних Земель. Да, наверное, сейчас было самое время для нее и Лобсанга заняться каким-нибудь совместным делом. Чем-то позитивным, чем-то достойным, что позволит заглушить изматывающее ее чувство вины.