— И затверди, несчастный, — присовокупил библиотекарь, повышая голос, — тебе предстоит отречься от ложного, от лживого прошлого…
Далее вдруг он, делая руками пассы, воскликнул с расстановкой слов:
— У тебя нет! Нет и никогда не было! никакого! прошлого!!!
Кладбище ржавых баков
— Всего этого просто никогда, никогда не было! — повторно восклицал тогда старичок. Он с невероятной силой толкнул Комарова кулаком в лоб. Комаров при этом не упал, а как стоял, так и отлетел к выходу из зала.
Воздействие стража библиотеки была таково, что Комаров неделю или две после этого как оголтелый носился по ярусам и секторам мегаполиса. Душа его вновь осуетилась и сузилась и та неотступная хищная точка, которая делала невозможной вращение мысли и воображения вокруг чего-то иного, казалось, полностью завладела Комаровым.
Комаров вышел из отупения только тогда, когда столкнулся с одним трижды заклейменным узником, огромным верзилой, который своим диким взором производил впечатление разбойника или грабителя. Это был юродивый уникум, настолько отвязавшийся от переживания боли, принявший поругание и истязание, что даже Свободный город не умел обломать его. Лицо его было обезображено свежими ранами и кровоподтеками. На его лбу, щеке и под затылочной частью красовались три клейма. То, что на щеке — сине-красное, — по цвету и геометрии напоминало британский флаг.
Лифта долго не было, и верзила, который какое-то время стонал, шатался на своих длинных ногах и сдавленно рявкал, вдруг, обратившись к Комарову, пробубнил распухшим языком:
— В низший мир! Все лучше, чем гнить здесь… Эти лгуны и вурдалаки грозили меня отправить еще ниже… В темную падь… Нашли чем пугать! Чем ближе ко дну, тем ближе к выходу из проклятой вонючей тьмы!..
Все стоявшие на этаже отшатнулись от верзилы с его террористическими мыслями и отступили на некоторое расстояние.
— А выход из тьмы есть? — шепотом спросил его Комаров.
— А ты забыл свою прошлую жизнь? Никто не молился за тебя? — повернул к нему верзила налитые кровью оплывшие глаза. — Залепушник!.. А я… Я уже ничего не боюсь… Ни мне без них, ни им без меня не обойтись… Без меня и ад не полный…
В лифт они вошли вдвоем, остальные не захотели быть рядом с верзилой. Верзила сообщил Комарову, что в нижних ярусах Ликополиса есть зона отчуждения, расположенная в крайних, нулевых секторах.
— Там вовсе не жарко. И там, — сказал верзила, — там-то мы и собираемся вместе… Приходи!.. (Здесь неразборчиво.)
Этот разговор встряхнул Комарова. Впервые в Ликополисе кто-то подтвердил его мысль, что это место должно называться «адом». Комаров вновь стал вспоминать Иннокентия и гласы, которые шли к нему от Земли. Оставшись наедине с самим собой, он воскликнул в самой глубине своего существа:
— Иннокентий, помоги мне! Помолись обо мне своему Богу!..
Несмотря на страх быть пойманным и заклейменным стражами, Комаров внял верзиле и спустился в ту зону отчуждения, о которой он говорил. Попасть туда можно было только через горизонтальные лифты, доехав до нулевой, конечной остановки. Оттуда в зону отчуждения спускались чрезвычайно длинные винтовые лестницы. Это была значительная часть города лифтов, особая область, где были разобраны перекрытия и куда свозили мусор со всего мегаполиса. Мусорные горы образовали здесь пещеры и лабиринты. В центре этого пространства располагалось нечто вроде кладбища ржавых баков. Именно там-то и собирались отверженные. Некоторые из них были дважды или трижды заклеймленными.
Комаров спросил кого-то из встретившихся, где можно увидеть трижды отмеченного гиганта.
— Подожди его здесь, — ответили ему. — Он скоро будет…
И действительно, через полчаса верзила появился в компании других, разбойного вида, носителей клейм. Он обрадовался Комарову, хлопал его по спине, водил, приобняв, по изъеденному коррозией рыже-металлическому лагерю, проводил для него нечто вроде экскурсии. При этом верзила называл Комарова тем именем, которое придумал для него сам: «Залепушник». Это было не очень приятное имя, но в то же время звучало оно в речи верзилы довольно сердечно.
— Те, кого уже заклеймили, — говорил он, — здесь становятся свободнее вас. Многие не являются на правежи. Я уже давно перестал туда ходить. Вот им!
Верзила согнул в локте руку и потряс увесистым волосатым кулаком.
— Сколько же вас здесь?
— Никто не считал, — ответил верзила. — Набирается не менее 700 саботажников в год. Но не все стойкие. У кого-то кишка тонка… Есть и такие, кого ломают. Здесь, старина, небезопасно. Стражи приходят с рейдами… И не так уж легко от них спрятаться… У них ведь есть свои собаки…
— Что за собаки?
— Да такие твари редкие… Не собаки, конечно. Они сами из стражей. Но с удивительным нюхом, как у ищеек на Земле. Так что нас здесь, как зверушек, травят. И если на правеже недостает многих, значит, будь уверен, скоро будет облава…
— Ты за это получил свои клейма?
— Да, за это. И пусть ставят четвертое, пятое клеймо, пусть отправляют вниз… Есть у нас и герои, я знал всего трех. Тех, кого колесовали и отправили в нижние темные миры…
— Что ты знаешь об этих мирах?
— О них никто здесь ничего не знает. Кроме того, что, как говорят, там нет даже шахт. Там все прикованы к своему месту. В общем, там у них бесконечный правеж. Скука! Но там и исход из тьмы ближе!
— А каков он, исход этот?
— Спроси чего попроще. Кто же знает это? Только их Враг… Для них он Враг, а для нас Врач. Он-то и знает ответы на вопросы. Я слышал, что одним светит последняя печь, так что это будут уже другие души. Другим — кто знает, может быть, и излечение от того бреда, которым мы бредим здесь… Освобождение… Я на это не надеюсь… Но о чем я мечтаю… — так о том, чтоб не видеть больше этой шантрапы, здешней власти…
— А есть другой выход из Ликополиса?
— Конечно, есть… Ты что, Залепушник, ищешь его?.. Это ты зря… Я слышал, что странники, бывает, прилетают сюда с необычной миссией. Год назад они по специальному договору с волчарами вывезли одну знаменитость, неизвестно куда и зачем. Так что выход есть… Но где взять билет на выезд?.. Нам с тобой здесь могут выдать только волчий билет!
С этими словами верзила заразительно захохотал. Комаров почувствовал даже зависть к этому изрядно потертому гиганту… Непонятно было, откуда в нем сохраняется такая вольность и непринужденность…
— Смотри, — говорил ему верзила, показывая на огромные холмы мусора, — эти курганы растут, скоро они займут половину Ликополиса. И тогда лифты повсюду встанут. Туда им и дорога! Отрыжка земного прогресса… К чему здесь техника? Разве эти уроды могут управлять техникой? Они же паразиты, ни на что не способны, все, что у них есть, стырено на Земле или где-то еще… Посмотри вокруг. Превратить древние шахты во вздорную страну лифтов, чтобы занять бесконечной ездой толпу никчемных, безмозглых бездельников, депрессивных как тени… Во что они превратили древние каменоломни? Они засрали их!
Верзила вновь захохотал. Комарову пришла в голову шальная мысль, что тот не совсем трезв… Вот только чем он опьянил себя?
— Но здесь и раньше был город узников? — спросил Комаров.
— Говорят, всегда. Но раньше здесь долбили камень, прорубали шахты. Вместо лифтов здесь были лестницы и корзины на канатах, которые поднимали и опускали по мере надобности. Но волчары устали заниматься каменоломнями… Какой-то козел из этого псиного ордена решил уподобить город современным земным городам! Это не стражи, это сборище грязных тупых мармозеток! Вот под чью власть мы попали здесь, Залепушник! Накуролесили, знать, на Земле… А теперь уже поздновато извиняться…
— С такими мыслями, как у тебя, — сказал Комаров, — здесь надолго не задерживаются… Не боишься, что в нижних мирах тебе будет похуже?
— Я заслуживаю муки и, наверное, гибели… — произнес верзила. — Я это принял… Но я не заслуживаю того, чтобы быть рабом и донором для этих ничтожеств и пресмыкаться перед ними…
— Донором? — спросил Комаров. — Да… в этом что-то есть… Я тоже об этом думал.
— Ты смышленый малый, — проговорил верзила. — Они питаются болью и страхом номерных. Потому я и хорохорюсь, чтобы не кормить их… Мне доставляет радость нечто иное…
Проводя Комарова через весьма внушительный лабиринт, стены которого были укреплены арматурой и проволокой, верзила поведал ему о своем развлечении:
— Если я встречаюсь со стражем или шакалом один на один, скажем, в том же лифте, я люблю брать их за кадык. Видел бы ты, как они верещат!.. Каждый из них боится, что номерные могут вернуть себе память и волю. Но, к несчастью, народец здесь в основном совсем гнилой и сонный… Так что ты, дружок, покойничек особенный, не ординарный. Я таких называю фильдеперсовыми. Для таких не все потеряно, не все кончено с этой отсидкой. Цени это!
Факир
«Знай, — сказал Комарову на прощание верзила, — скоро и ты понесешь клеймо… Потому что ты пришел сюда. Здесь у нас полно их топтунов… И они, уж поверь, отследят и стуканут. Так что ты теперь один из нас, Залепуха… Наш браток!»
Это напутствие не доставило радости Комарову. Но, как оказалось, верзила ошибся, и карцер с клеймлением пока еще не грозил Комарову.
На свои главные вопросы Комаров не получил от верзилы и его дружков никакого вразумительного ответа. И уже на следующий день его вновь повлекло в отсек библиотеки. Спрятавшись в закоулке внешнего коридора, он затаился и ждал много часов. В библиотеку входили и выходили странники. Выходил и старичок — член Ордена. Сомнения терзали Комарова, время от времени слова старичка вновь звучали в нем и отодвигали все другие движения ума, но особенно угнетала его мысль о безнадежности попыток что-то прояснить. В его памяти на этот раз всплыли такие слова библиотекаря:
«Главное — это забвение. Забудь о том, что кажется тебе твоим истоком. Никакого истока не было и нет. Все эти воспоминания — порча. Ты и подобные тебе тяжело больны, безнадежно порчены. Через забвение и погружение во мрак ты уйдешь от страданий. Растворишься в великой пустоте, рассеешься в тепловато-прохладном бурлящем Океане Изезэза, в котором никто больше не возродится, не огласит этот мир криком боли и отчаяния! Мы проводим последнюю, божественную психотерапию, мы направляем вас к окончательному покою, туда, где нет перерождения».