Этот вопрос стал неожиданным… Комаров долго молчал и мучился…
— Я хочу вернуться в прежнюю жизнь, хочу все исправить, — наконец, пролепетал он, и сделал это исключительно потому, что надо же было хоть что-то отвечать…
Голос ничего не ответил, никакого дуновения, никаких ощущений внутри или извне… Слышно было, как отчужденно завыл высоко над пилоном порывистый ветер. И уже скоро послышался топот. За Комаровым пришли стражи Свободного города…
Он не справился, он не был освобожден, а сердце его было все еще слишком легким. Его грубо и властно тащат назад, он видит, как менгир и скалы удаляются, небо заволакивает красноватыми тучами… Ужас подкатывает к горлу…
После этого видения долгое время Комаров не обращался к нерешенной задаче, собираясь с мыслями. В общении с зеркалом он вызвал тот жуткий эпизод своего прошлого, который преследовал его как галлюцинация с карликом. Он просил прощения у того человека, которого он лишил всего в жизни, которого подтолкнул к самоубийству. Самоубийца смотрел на него скорбно и безмолвно, в глазах его почти не было света, лишь тусклые отблески. Комаров многократно вызывал в зеркале эту беседу и вновь молил о пощаде. Ситуация вывернулась наизнанку: ведь теперь о пощаде просил он сам, а не тот несчастный…
Через какое-то время Комаров на правеже в ходе оцепенения заметил, что чудовищный карлик перестал так безоглядно хохотать, как это было ранее. В карлике как будто появилась какая-то брешь, он потерял чувство полной уверенности в своем господстве над Комаровым.
И тогда Комаров постиг с очевидностью, что Бог действительно удерживает силы преисподней от их подавляющей власти над душой. Ведь если бы Он позволил им продолжать одержание дольше, чем оно продолжалось, враги уничтожили бы последние остатки человеческой личности.
Наконец, как-то не выдержав, Комаров вновь отправился с помощью зеркала в путь к менгиру. На этот раз его движения были выверенными и четкими, он уже неплохо ориентировался в траектории своего пути по техническим коммуникациям города-лабиринта до канализационных шахт и даже внутри них.
Выйдя на свет, он не стал бродить по древнему лабиринту, а сразу пробежал к тому месту, где круги лабиринта размыкались, и стал двигаться по лугу как можно быстрее. На этот раз погоня во вратах Ликополиса началась несколько раньше, еще до того, как Комаров добрался до пилона с треугольником, отверстым вверх. Но, несмотря на это, он успел услышать три поставленных перед ним вопроса.
Подлинного решения третьего вопроса: «Куда ты идешь?» — он так и не нашел. Ему пришло в голову сказать лишь, что он бежит из ненавистного города и просит о помощи… Комаров молил Того, Кто слушал его: «Изыми, изыми меня отсюда!» Но он и сам чувствовал, что такой ответ не может быть принят…
И вновь его потащили обратно, скверно ругаясь и нанося ему издевательские побои…. Но в этот раз он еще дальше прокручивал свое видение. Оказалось, что он вновь попал в карцер, но не отделался вторым клеймом. Его преступление признали слишком тяжким. И совет старших судей Свободного города приговорил его к выселению в нижние, более темные миры… Кажется, во сне они назвали город, куда должен был отправиться Комаров, Градом Гидры.
На этом месте, страдая от невыносимых судорог, Комаров уже не мог продолжать путешествие и прервал сеанс общения с зеркалом. По странному совпадению тут же раздался сигнал рога, зовущий на правеж. И Комаров покорно пошел на правеж…
От правежа к правежу он был все более и более равнодушен к палачам и к их ремеслу, сегодня же его сознание занимала только одна мысль: если первая попытка бегства приведет к тому, что его выселят в самые темные миры, — то данная попытка будет и последней. Это означает, что он потеряет доступ к зеркалу. Это означает, что будущее становится беспросветным… Как устроено все в нижних мирах, ему неизвестно, но что-то подсказывает, что там давление на душу, сковывание ее цепями темного безумия может быть еще более убийственными, чем в городе-лабиринте…
Палачи и служители правежа как будто чувствовали внутренний настрой Комарова, отсутствие в нем страха и уязвленности, его безразличие к боли и оскорблениям. Они очень быстро теряли к нему интерес и переходили к другим узникам, трепетавшим в ужасе, отчего надругательство над ними доставляло стражам своего рода сладострастное удовольствие.
С каждым правежом карлик слабел. Само оцепенение Комарова смягчилось и перестало быть продолжительным. Сначала карлик перестал так истово хохотать, а только скалился своим чудовищным нетопырьим оскалом. Наконец, наступил момент, когда карлик почти исчез, лишь выглядывая из какой-то щели и вновь прячась, сама же сцена с обиженным посетителем обрывалась в памяти. На ее место пришло воспоминание совсем другого греха, и там тоже появлялся тот же карлик. Но он был теперь как будто чем-то удручен, чувствуя, может быть, свою конечность, обреченность. Наконец, наступил и такой момент, когда карлик стал слаб и жалок, как будто он испарялся, усыхал. Теперь он лишь поддразнивал Комарова, больше по привычке, по инерции, а не упивался властью над ним, как раньше.
За колонной
Уверенности в успехе не было. Надо пытаться, надо пробовать, — вспомнился совет двойника. Но пытаться и пробовать он мог только перед зеркалом, только в своей мечте. В реальности же, как стало ясно, попытка будет одна.
И он вознамерился многократно проигрывать перед зеркалом сновидческий путь из Волчьего града наружу: к лугам, к менгиру, к загадкам невидимого сфинкса, к освобождению. При этом на Комарова накатило сильное желание поделиться с кем-то из собратьев по несчастью своей тайной. Во многих из них с некоторых пор, особенно после визита в мусорную зону, он увидел живые души, испытывая к ним сострадание. Хотел бы он помочь им, но в то же время и понимал, что коллективный побег не мог быть успешным и привел бы не иначе как к провалу…
Решение, к которому он пришел, было таким. Выменяв на блошином рынке большой лист бумаги и графитовый стержень, он решил написать правила, как нужно пользоваться чудесным зеркалом, — а потом, перед своим побегом, передать эту бумагу верзиле и завещать ему само зеркало.
Чтобы привести в порядок мысли, Комаров иногда ездил в лифтах и присматривался к окружающим. Восприятие им встречных за последний год сильно изменилось — он стал видеть как в узниках, так и в служителях много такого, чего раньше не замечал. Иногда его взгляд перехватывали, особенно это опасно было со стороны стражей. Поэтому Комаров учился следить за другими исподтишка, украдкой.
Поиск ответа на третий вопрос: «Куда ты идешь?» — продвигался с большим трудом. Риск неверного ответа был очень велик. Зеркало само по себе не могло здесь ничем помочь, оно лишь вновь и вновь показывало путь, и вновь, как в легенде о Сизифе, все заканчивалось тем, что беглец терпел поражение и был с проклятиями и оплеухами влеком в карцер и на суд.
Комаров пытался вспомнить, не было ли в его земной жизни мудрого человека, кто подсказал бы ему, где искать ответ. Он вызывал перед зеркалом на разговор некоторых из таких людей — но в этих беседах они даже не смогли понять, о чем их спрашивают… Комаров пытался вызвать в своем волшебном воображении того факира, что привел его к зеркалу, но факир не появлялся. Возможно, дело было в том, что они практически не знали друг друга.
Какое-то время Комаров пытался застать факира в отсеке библиотеки, рискуя при этом, что он попадет на глаза стражам. Но факир не появлялся и здесь. Возможно, его уже давно не было в городе. В один из таких дней Комаров увидел-таки библиотекаря, члена Ордена Вепвавета совсем близко и даже ненароком подслушал его беседу с другим стражем, более молодым, с эмблемой кандидата в члены Ордена.
Библиотекарь и кандидат подошли очень близко к колонне, за которой стоял Комаров, и ему казалось уже, что сейчас он будет обнаружен. Однако старик не догадывался, что кто-то слышит их в пустынном тупике этого немноголюдного отсека. Сначала они перекинулись парой слов по каким-то малозначащим вопросам, а потом библиотекарь обратился к теме важной, продолжая с кандидатом их, как стало понятно, прежний, незаконченный разговор.
— Потому-то и грядут большие и славные перемены, мой друг… — не без вдохновения говорил библиотекарь. — С помощью этой системы датчиков и камер вся наша жизнь здесь существенно поменяется…
— Мы будем наблюдать за каждым? — спросил его кандидат.
Здесь библиотекарь взял кандидата под локоть и, медленно прохаживаясь, двинулся прямо вокруг колонны, за которой стоял Комаров. Комаров, затаив дыхание, стал плавно скользить вдоль колонны в том же направлении, чтобы оставаться незамеченным. И тут он увидел, что отбрасывает тень на полу, ведь свет падал как раз со стороны лифтового холла, куда теперь смещался Комаров. Тень оказалась настолько резкой и длинной, она так выступала по отношению к тени, отбрасываемой колонной, что не заметить ее, казалось, было невозможно…
— Да, со временем и в каждого из номерных будет вживлен датчик, и все будут на контроле, — продолжал просвещать кандидата старший страж. — Специальный компьютер будет отслеживать отклонения от алгоритма передвижения и другие странности в поведении. Также можно будет и прослушивать записи разговоров.
— Это феерично! — воскликнул кандидат. — Тогда мы сможем решить главную задачу в кратчайшие сроки!.. Ведь, посудите сами, сколько проблем вызывает эта бесконтрольность… Уже шесть циклов как в Волчьем граде стали появляться банды, которые нападают на стражей… И это еще что, все больше доказательных случаев, что град наводнен шпионами Врага…
— У тебя ясная голова, — отвечал старик-страж. — Ведь ты ухватил главную причину нашей реформы. С системой слежения шпионам тут будет делать нечего. Хотя, будь я на месте главы Ордена, я бы уже давно поставил вопрос о резком сокращении притока в наш город факиров. Сколько можно потакать этим тлетворным тварям, каждый второй из которых наш лютый ненавистник?!