Старик и кандидат прошли вокруг колонны полный круг, но, увлеченные беседой, не обращали внимания на тень, отбрасываемую Комаровым.
— Согласен с вами, — ответил кандидат. — И опять же отказники. Сейчас очень трудно вычислить, где они в данный момент скрываются. Но мы вычислим тогда всех… Вы помните случай с этим трижды заклейменным? Ведь он невесть как догадался, собрал вокруг себя целую секту отверженных, и многие из них подолгу пропадали в отдаленных отсеках… И откуда они брали такую силу, чтобы сопротивляться нашему влиянию?
— А вот это как раз дело рук шпионов, — ответил библиотекарь. — Иногда нам удается засечь контакты их с номерными. По наущению Врага они намерены подорвать устои Ликополиса. На специальном совете нам докладывали. Случаются очень хитроумные способы, чтобы помочь пленникам пробудить их скверную память и оторваться от Изезэза. А что касается той секты, единственным способом, которым нам удалось ее рассеять, стали полицейские рейды по отдаленным отсекам. Но можем ли мы быть уверены, что изловили всех?
В этот момент, ненадолго, тень Комарова слилась с тенью колонны и была незаметна. Комаров с затаенным дыханием слушал эти речи, проливавшие новый свет на его собственные приключения.
— То, что я услышал от вас, сокрушительная весть. Благодарю вас за это! — воскликнул кандидат.
— Передавай от меня поклон дядюшке! — ответил старик. — А завтра я проведу тебя на заседание совета Ордена. Говорят, что и сам маршал будет там, он уже прибыл в Ликополис…
— Неужели сам маршал? — воскликнул кандидат как-то уж слишком заливчато. Затем, помолчав, молодой страж более тихо спросил: — А правду говорят, что он… э-э-э…
Тут кандидат замялся. Библиотекарь вновь тронулся в путь вокруг колонны, при этом улыбнулся и проговорил:
— Что ты хочешь спросить?
— Про него говорят такое… — неуверенно продолжил кандидат. — Как будто, может быть, он и является тем самым… долгожданным и обещанным нам… Избавителем…
Библиотекарь ничего не отвечал, лишь понимающе качал головой, и тогда кандидат продолжил:
— Но господин маршал ведь вице-магистр… А как же сам магистр Ордена? Ведь он более всех достоин быть Великим избавителем?.. Впрочем, самого магистра никто никогда не видел… Мы знаем его только по портретам и цитатам… Некоторые говорят, что его вообще нету…
— Не забивай себе этим голову, — ответил библиотекарь. — Времена сейчас совсем непростые… Как знать, может быть, мы стоим на самом пороге… Сингулярность избавления, можно сказать, уже дышит на нас своими сквозняками через трещины времен… Самые чуткие слышат это дыхание. И если они не заблуждаются, то, вполне вероятно, мы современники Великого избавителя, а сам он обретается между нами… Потому многие и гадают: тот ли он, или кто-то другой… Ищут его там и тут… Но я старик, я много чего повидал, и скажу тебе откровенно: пережил уже не одно такое время… Нечто очень похожее было по земному летоисчислению сто лет назад… Тогда не удалось… Завтра, на Совете, нельзя исключать, мы сможем услышать очень важные подробности… Ну и, по традиции, приобщиться Великому Свободному Господину…
Свирель Пастуха
Комаров как губка впитывал слова стражей, в которых ему виделось нечто судьбоносное. И он не сразу осознал, что его тень начала вдруг дрожать и раскачиваться, как будто сигнализируя стражам, взывая к ним… В очертаниях тени Комаров с ужасом увидел формы и детали, которые явно не соответствовали ему. Так у нее образовался хвост, тощий, напоминавший хвост морского гада. Но гораздо хуже было то, что сама тень начала жить уж слишком явной самостоятельной жизнью. Комаров огляделся, не было ли рядом какого-то существа, тень которого могла таким диковинным образом слиться с его тенью. Но никого не было…
— Это большая честь! — отвечал подобострастный молодой страж. — Слава Сыну Погибели, да придет он, наконец! Мы так давно ждали этих событий!..
— Да год-полтора, не больше, — отвечал ему библиотекарь, — и Волчий город ждет великий сдвиг. Заживем по-новому! Мы проведем резкую мобилизацию и всех, кого можно, превратим в шакалов и подшакальников. С таким контингентом нам нечего опасаться.
Стражи, увлеченные беседой, которую им явно не хотелось завершать, не обращали на тень никакого внимания — и тогда она уже ударилась в крайнее безобразие, начала скакать, извиваться, отрываясь все дальше от своего хозяина. Тень размахивала лапами и хвостом, чтобы привлечь внимание стражей, — хорошо еще, что она не была наделена голосом или способностью двигать предметы. Это становилось нестерпимо — рано или поздно стражи должны были заметить взбесившееся порождение тьмы…
— И никакая небесная война не страшна, — продолжал библиотекарь, — мы получим бойцов, готовых сражаться как бешеные. Таких, кто уже не отделяет себя от великого града и при этом даже благодарен и предан нам за то, что мы их опекаем… Это будут уже не люди, это будут… сверхлюди…
При этих словах старик залился вдруг совершенно неожиданным, казалось бы, не характерным для него гаденьким смехом. В смехе этом вывалилось наружу то, насколько подлым существом и негодяем был этот внешне спокойный и вдумчивый старичок, мудрец-философ, как могло казаться поначалу.
Немного помолчав, этот великий патриот вонючего Ликополиса добавил уже более спокойным тоном:
— Мы на пороге прорыва в новое будущее, мы выйдем в лидеры темного прогресса… Слава Великому Господину!!
Комаров был очень близко, глядя на них из-за колонны, кажется, он мог сосчитать волоски на бакенбардах кандидата Ордена. Когда библиотекарь, взяв младшего товарища под локоть, развернулся спиной к источнику света — его лицо вдруг вытянулось от неожиданности. Внутри Комарова все содрогнулось: он пропал, спасения нет, и теперь стражи уже не выпустят его из своих когтей.
Однако нет: страж смотрел не на тень, а заметно выше. Комаров покосился туда же и увидел фигуру в проеме коридора, это была знакомая ему фигура сгорбленного худого человека, прокаженного старца. Как, каким чудом он появился не со стороны лифтов, а с противоположной стороны — было совершенной загадкой.
Старец нетвердой походкой шел прямо к стражам и уже наступал своими босыми ногами на безумно мечущийся хвостатый силуэт, смазывая эффект от его свистопляски. Слепец второй раз вторгался в судьбу Комарова. Он подошел ближе и заговорил:
— Я слеп, почему же вы отворачиваетесь и опускаете взоры? Я слаб и ничтожен. Так чего же вы боитесь меня? Я нигде. Так почему же вы бежите? Я нищеброд, бродяжка без угла. Что же вы не вышлете меня прочь? Знайте же, знайте! Ваш град недолго простоит, и его уже сотрясают первые удары отмщения… Волки побегут в страхе, заслышав свирель пастуха…
Его речи были похожи на бред. Однако библиотекарь с его молодым другом то ли брезгливо, то ли опасливо обойдя блаженного, с его топорщившейся грыжей, поспешили ретироваться. Оставалось неясно, почему стражи не трогают прокаженного слепца…
Вдогонку им, потрясая палкой, прокаженный продолжал обличать:
— Муж свободы мягко стелет, но он обманет вас. Он помазан на царство мерзостью! Он не даст забвения от забот и не даст вам окончательного покоя! Вы отвергли Мужа скорби, но только в нем можно обрести настоящий покой! В вашем граде Жестокость лобызает Страдание лобзанием клыкастым, кровавым… И она будет отомщена, она будет жалка и смешна!..
Когда стражи исчезли, старик подошел, стуча палкой, вплотную к Комарову и принялся ощупывать его лицо. Комаров, только что переживший стресс, был напряжен, испарина покрывала его лоб. Но слепец трогал грубыми сухими пальцами с зазубренными ногтями его виски, веки, брови. Он вдруг сказал, обращаясь к Комарову:
— Душегубец, душегубец, слепой злодей, какою силой ты увидел то, что и зрячим с их внутренним оком не дано видеть?
Комаров молчал. Тогда старик мягко пихнул его в грудь и пробормотал:
— Ты был дерзок и нагл, казался себе сильным, избранным… И что же теперь, здесь? Кто ты ныне?
Комаров молча слушал старца, а тот вдруг сменил тон:
— Был безобразен — стал своеобразен… Какою силою ты изменился?
Комаров помолчал немного, набрал в легкие воздуха и с трудом, но все же произнес:
— Помощью Того, Кого здесь называют Врагом!
Прокаженный как будто не слышал ответа, он продолжал нести свою околесицу, мало что можно было понять в его словах. Слова его были похожи на бессвязную речь сивиллы, одуревшей от дурманящих паров, или на безумную песнь шамана, вкусившего горький отвар из пахучих трав и стеблей… Комаров мог бы именно так описать то, как откликались в нем эти заумные речи, если бы у него хватило слов. Старец снял со своей шишковатой клокочущей шеи талисман и надел его через голову на Комарова. Комаров взял его в ладонь — на талисмане была изображена фигура человека, вписанного в круг, с широко расставленными руками и ногами, кажется, он видел такую на Земле…
— Одиннадцатый час давно позади, — твердил старец. — Часы пробили уже полночь, тьма обступила тебя со всех сторон. Аты только просыпаешься на свою работу…
— Скоро ли я отправлюсь в путь? — спросил его слегка ободренный этими речами Комаров.
Но блаженный не отвечал, он продолжал свою глоссолалию, с помощью палки отстукивая по полу ритм заумных «стихов»:
— Бубенцы, бубенцы! Топот, топот! А ты здесь, в этом междумирии, где свисты не утихают. Тебя как утопленника с камнем на веревках все сносит и сносит потоком, но ты остаешься на месте. Ты можешь застрять между мирами на многие тысячи лет, если в тебе нет прямой палки, чтобы втыкать ее вновь и вновь в гнилой ил этой реки и так уйти по дну против течения к берегу, к берегу… Топот, топот! Плеск, плеск!.. Что плачешь над собой? Ты ведь душегубец, а не невинное дитя! Но для отца ты всего-то нашкодивший щенок…
Пустые глазницы прокаженного, казалось, сверкали…
Совет Ордена
Потом, спустя неделю-другую, Комаров вспоминал иные детали из этого потока речи. И он сумел собрать из них как из мозаики ответ на тот вопрос, что задавал прокаженному. Оказывается, тот говорил и про зеркало.