В ответ на это лик двойника исказился гримасой ярости.
— А ты… ты чем лучше?! — заорал он и с этими словами ударил по предполагаемой камере. Изображение исчезло. Комаров вспомнил, что настоящий двойник изначально казался ему родным, ведь он был аспектом его самого. А в две последние встречи он не чувствовал с ним подлинной связи… Стражи темных миров, приблудные гости для души человеческой, не умеют притвориться родными. Они способны лишь внешне маскироваться под людские души…
С этого момента Комарова не покидало ощущение, что за ним следят, даже когда он оставался один. Решимость на побег вполне созрела. Разговор с двойником убедил его в том, что надо идти тем маршрутом, который был явлен ему в ясновидении. Подложный Комаров-2 наверняка пытался ввести в заблуждение… Но риски, куда ни кинь, были весьма велики.
После очередного правежа Комаров отправился в 133-43, чтобы совершить еще одну попытку с помощью зеркала достичь скалистой гряды и отыскать ответ на третий вопрос, который, как он был уверен, будет последним, решающим ответом — после чего выход из «треугольника страданий», может быть, и раскроется перед ним.
Прибыв в отсек, Комаров увидел, что коридор, всегда безлюдный, наполнили суетящиеся лифтеры и служители. При беглом взгляде в глубину отсека, Комаров отметил, что заваренная до того дверь в отделение с чудо-зеркалом разрезана. Изнутри же раздавались удары молотка.
Комаров как обезумел — он совсем забыл про осторожность и бросился в сторону ранее заваренной двери. У самой двери, где было особенно людно, он вдруг встал как вкопанный. В образовавшемся проеме трое служителей-техников заворачивали в какую-то пленку уже снятое с кирпичной стены зеркало. Его зеркало! Его тайную свободу!
Следующим движением Комарова было бежать. Однако лифт уехал, в холле было полно стражей и мелких служителей. При этом на Комарова внимания никто не обращал. Он не слишком-то выделялся в общей массе, где было несколько подшакальников в таких же робах, как и он.
Через минуту техники потащили зеркало к выходу. Судя по их движениям, ноша была нелегкая. На пороге один из незадачливых служителей споткнулся, зеркало скользнуло по его колену и звонко впечаталось в дверной косяк. Под пленкой что-то хрустнуло, несколько осколков просыпались на пол… Этот звук пронзил Комарова изнутри резкой болью, как будто ему сломали какую-то кость в грудине.
Комаров не заметил сразу среди стражей высокое начальство. Руководил один похожий на старика из библиотеки начальник, только помоложе. Он тоже носил на груди жетон Ордена Вепвавета. Увидев, что произошло с зеркалом, начальник жестко окрикнул слуг-техников и пригрозил им каким-то наказанием. Техники понуро стояли, пока член Ордена отчитывал их. Затем вдруг неожиданно он засмеялся и сказал:
— Проклятое вражье зеркало! Давно нужно было размозжить тебя!
Он размахнулся тростью и нанес удар, так что зеркало задребезжало.
У Комарова потемнело в глазах. Он прошел через толпу стражей, вызвал лифт, чтобы уехать на нижний этаж, но его грубо оттолкнули и заставили ждать, когда уедут начальство и рабочие. Уехали начальник, охрана, затем увезли зеркало. Последними уехали те, кто прибирался после состоявшегося рейда. Комаров остался в отсеке совсем один.
Он прошел к тому месту, где висел его бесценный собеседник в дивной оправе. Он гладил руками каменную кладку, щупал отверстия от креплений, на которых висело орудие его преображения. У порога он нашел залетевший под плинтус мелкий зеркальный осколок. Он положил его в нагрудный карман, там, где узники хранили мелкие предметы, сигареты и записки от начальников палачам с кодовыми знаками правежа.
Но уже очень скоро Комаров окончательно осознал, что зеркало послужило экраном для пробуждения внутренней памяти, и свою миссию оно уже выполнило. Теперь он имел подобный экран внутри себя — и в нем уже жила прочная связь с бесконечно далеким «Вотчимом-Узурпатором», как именовали Его волкодлаки… «Господи, — молился Комаров в одной из самых проникновенных своих молитв, — избави меня от забвения Тебя! Дай мне силы держаться за ниточку Твою и не отпускать ее. Ибо Ты всегда рядом, Вездесущий, а я не всегда с Тобою. Не отврати от меня взора Своего! В нужный час оглянись и окликни меня, во тьме блуждающего. Оставил я Тебя, но Ты не оставь меня, вечно в Тебе нуждающегося!»
Он постоянно держался за эту молитву, ему чудилось, что его зеркало вновь с ним. Но все-таки иногда острая тоска пронизывала его, и ему страшно хотелось вернуться в заветный отсек. Он спохватывался, вспоминал о том, что там произошло, и, стиснув зубы, продолжал привычный безрадостный путь в городе злосчастных переездов и пересадок.
С утратой зеркала написанные Комаровым инструкции теряли смысл. Единственное, что он мог бы оставить для собратьев по несчастью, — это подробную инструкцию по выходу из города и пути к менгиру. Но это было слишком рискованно. При перехвате такой бумаги стражи могли бы и впрямь заблокировать сам маршрут.
Для отверженных рейд против зеркала не стал шокирующей новостью. Но Шнурок расстроился.
— Не раскисай! — прикрикнул на него Клистир. — Во-первых, у нас тут есть умелец, мастер по полировке. Он может сделать зеркальную поверхность из куска хорошего металла. Так что давай, Залепуха, гони нам те же инструкции, что ты дал Великану!..
— Да, Великан говорил, что ты гений, что это покрепче самого крепкого зелья! — подтвердил Анархист.
Прежний Комаров как в земной жизни, так и здесь, в городе-лабиринте, вряд ли мог о себе вообразить, что он способен пойти на такой риск ради кого-то постороннего. Но теперь все стало иначе. Он не просто дал всей банде Великана инструкции, он решил посвятить им много времени, чтобы все разъяснить, ответить на все их вопросы.
Когда явился сам Великан, начался первый урок.
— У каждого из вас свой путь, свои вопросы и свои ответы… — начал урок Комаров. Ему было крайне непривычно в роли учителя. — Я могу рассказать только о своем опыте… К тому же он еще не завершен…
— Но если бы он был завершен, — парировал Клистир, — ты бы нас уже ничему не научил.
— И то верно, — ответил Комаров. — Учиться можно только самому. Учителя бесполезны. Зеркала научат вас всему…
Более месяца после утраты зеркала Комаров давал уроки своим четырем ученикам. Для этого они выбирали самые безлюдные отсеки и выставляли на шухер дежурного. На кладбище ржавых баков встречаться было теперь крайне опасно. Постепенно мастер отшлифовал для них по небольшому зеркалу. Комаров испробовал каждое из них и пришел к выводу, что они могут сгодиться. Впрочем, он-то теперь обходился и совсем без зеркала, а им еще предстояло выработать стойкий навык внутренней памяти. Каждый из учеников по примеру Комарова держал свое зеркало в одном из отдаленных отсеков. К примеру, Великан сумел так его замаскировать, используя нишу в стене, что вряд ли кто-то без наводчика это зеркало мог бы найти… Кроме того, отверженные были практичнее Комарова, и у них было больше возможностей. Они создали целый язык из условных знаков и организовали сеть дежурных, стоявших на стреме и отслеживающих, нет ли за ними хвостов. При малейшем подозрении на слежку ученики-зеркальники к своим зеркалам не являлись, а сворачивали с маршрута…
«Смотри в зеркало так, как будто оно явлено только для тебя, — учил их Комаров. — Отдайся созерцанию, ибо в нем ты не только увидишь, но и тебя увидят, и ты обретешь лицо… Задача в том, чтобы не дать погибнуть своему Богу, Который зарождается, брезжит в тебе, когда ты сам превращаешься в зеркало для Него…»
Комаров подробно пересказал им, что ему было известно о предстоящем внедрении в Ликополисе датчиков и камер наблюдения. И всем стало ясно, что с зеркалами надо поторапливаться.
Пока Комаров давал уроки, он заметил, что с ним происходит что-то новое. Он отказался от своей буйственной памяти, перестал блуждать в своем внутреннем зеркале где бы то ни было. Он смотрелся в пустоту этого внутреннего зеркала и пил оттуда молчание. Комаров теперь подолгу молчал, и душа его преисполнялась смиренной немотой. Он ожидал воли о себе. «По воле
Твоей да будет со мною… — молился он теперь. — Если суждено мне отправиться в нижние миры, если Ты так судил, — значит, буду поминать Тебя в нижних мирах… Если суждено мне сбросить оковы, да сбудется милость Твоя надо мною… Помилуй меня так, как Ты изволишь…»
Теперь Комаров как будто стыдился себя самого — стыдился за слишком уж долгие блуждания и парения в Зазеркалье памяти. Ведь в воспоминаниях он бывал обуян давно минувшими страстями или ужасался своим видениям, малодушествовал и зачастую не мог удержать главного…
Наступил срок последнего правежа, после которого, в короткие часы послабления, Комаров должен был встретиться с отверженными и попрощаться с ними. Как обычно, в конце правежа узники впадали в оцепенение. И Комаров тоже потерял сознание после казней, которые он претерпел в последний раз.
Теперь он не видел в оцепенении ни карлика, ни своих прегрешений, ни каких-то досадных воспоминаний. Он увидел подобие того самого сна, что смотрел в детстве во время болезни. Сухой и обгоревший лес с пугающе белесыми стволами, зловещий и зараженный смертью как в страшной сказке… Впрочем, он не так уж пугал его, поскольку во сне он знал, что спит. Как будто какая-то сила перенесла его в то же вещее видение, в то же сновидческое место.
Путь вновь лежал мимо заброшенного колодца к той самой часовне, в которой прабабушка напоила его цельбоносным напитком. Более того, Комаров ожидал, что теперь он наверняка увидит в этом сне то, что тогда, в детстве не смог рассмотреть или, может быть, напрочь позабыл.
И все же теперь сон был иным. Комаров оказался в том же пространстве, и одновременно он узнал в нем деревню, где справлялись поминки по его прабабушке Марье Матвеевне. На этот раз у дома он видел ту же самую толпу родни… Но теперь это были не поминки, а нечто противоположное: крестины, или свадьба, или юбилей. Умершие были рядом с живыми. Если бы Комаров присмотрелся или стал расспрашивать, возможно, он мог бы познакомиться здесь и с более древними предками… Однако теперь он был сосредоточен на другом: он хотел найти отца. Здесь ему почему-то казалось, что теперь они должны воссоединиться после всех страданий — чтобы больше уже никогда не разлучаться.