В часовенке прабабушка Марья вновь протянула ему питье, на этот раз не в кружке, а в небольшой фарфоровой чашке. Комаров испил — по вкусу это была простая вода, холодная, живая.
— Да, да, — ласково сказала прабабушка, — это святая вода, отсюда, из источника.
— Где папа?! — спросил мальчик Комаров.
— Пойдем к купели. Он там сейчас окунается… папа твой…
Сердце Комарова встрепенулось в груди. Да, он и вправду уже видел этот сон тогда, на пике своей болезни. Но суждено ли ему увидеть отца — этого память в себе не держала…
Вот перед ним купель. Прабабушка подводит его к душистым светлым кленовым дверям.
В купели темно, кажется, он различает фигуру отца, который трижды погружается в ледяную воду святого источника, покрякивая. На скамеечке в предбаннике он видит его рубаху и брюки. Это одежда отца, он не спутал бы ее ни с какой другой…
В следующий момент Комаров, сбросив сандалии, оказывается у самой купели. Он смотрит в ее воды, которые все еще колышутся… В купели темно, свет едва пробивается сквозь щелочку затворившейся за мальчиком двери. Комаров всматривается. Вода в купели прозрачна, чиста, толща ее светится изнутри нежным светом. Но в купели никого не видать. Комаров оглянулся назад: за дверью тоже никого. Он сделал несколько шагов, ноги его оказались в ледяной воде на верхней ступеньке купели.
— Батя! — позвал мальчик.
Он посмотрел сверху вниз в купель; странное дело, он почувствовал, что ледяная вода омывает его ноги, обутые в тяжелые колодки узника… Комаров всмотрелся в купель: светящаяся гладь воды отражала его, и тут он с ужасом увидел, что в ней отражается не тот мальчик, который смотрит этот сон, а, можно сказать, другой человек: нынешний Комаров, номерной мученик, преступник божьего закона, жертва казней и поношений, носящий на себе робу Ликополиса… Комаров во сне хочет что-то крикнуть, но не может разомкнуть уста…
Побег
Проснувшись в поту, Комаров некоторое время был в задумчивости. И тут его пронзает мысль: такой сон в оцепенении — явный знак, что все изменилось. Карлика больше нет… Вместо карлика во сне в воде купели он видел самого себя, таким, как он есть сейчас.
Что это значит? Не знак ли это, что Ликополис больше не держит его… И значит ли это, что высшая судьба, высшая справедливость отпускает его отсюда?
Наступили часы послабления после правежа, когда узники свободно передвигались по своим надобностям. Условленная встреча была назначена на блошином рынке, рядом с павильоном цирюльника. На этот раз Комарова встретил сутулый и мрачноватый Шнурок. Он повел его новой, незнакомой дорогой. И когда они убедились, что хвоста нет, уехали на лифте в отдаленный пустынный отсек, куда так же добирались остальные.
Работа с зеркалами шла у всех довольно туго. Лишь у Великана и Анархиста начали кое-как открываться глубинные родники воспоминаний. Комаров пытался понять, сколько у него времени ушло на то, чтобы подняться из бесконечного омута памяти к нынешней созерцательности. Понять это и описать в виде числа циклов оказалось невозможно.
Комаров долго отвечал на их последние расспросы, пытался втолковать, как молиться, и как он искал ответы на загадки у менгира. Он старался убедить их, что для каждого из них выход может быть свой, отличный от Комаровского. Но это покажет лишь время.
— Наверное, Нефалим мог бы объяснить нам все это. И растолковать, прав ли я…
Отверженные слушали задумчиво, не перебивали. Кажется, они осознавали, на каком трудном пути теперь стоят.
И вот наступил момент прощания.
— Что мы можем сделать для тебя, Залепушник? Может, проводить тебя по подземельям? — спросил Клистир.
— Мне ничего не нужно. Вот бы найти лом или гвоздодер, каку тебя, — ответил Комаров, обращаясь к Анархисту.
Анархист, не задумываясь, достал из рукава свое орудие.
— Удобный! — сказал он с довольным видом, поигрывая орудием на ладони. — Лом не спрячешь. А этот я заточил. Держи, возьми его с собой туда!
— Это будет наш сувенир! Наш привет Вотчиму, небесному атаману! — воскликнул Клистир.
Отверженные засмеялись.
Действительно, небольшой, в меру тяжелый гвоздодер — почти идеальное оружие с хорошо заточенным рабочим окончанием — прекрасно вписался в рукав робы.
Итак, теперь можно отправляться в путь, чтобы совершить первую в реальности и последнюю в его мечте попытку выбраться из города мук. А реальность предстала труднее и непригляднее, чем вещие сны, в которых, казалось бы, он до блеска отработал уже все детали предстоящего побега.
Путь к отсеку 61–61 оказался на этот раз непростым. В отличие от того дня, когда Комаров ездил туда на разведку, кнопка «61» в лифте испортилась и западала. Ничего подобного ни разу не было в видениях Комарова. Мысль работала лихорадочно в поисках выхода.
Пришло решение — попытаться проникнуть туда из соседнего отсека. Не с первого захода, много раз промахнувшись из-за безобразной работы лифта и даже попав под очередную пытку между ярусами, Комаров достиг отсека 61–60, как назло, многолюдного. Здесь располагалась одна из прачечных, в которых узники самостоятельно стирали свои робы, очищая их от грязи, пота, крови правежей. Продираясь сквозь толпу, Комаров нашел люк, ведущий в технические коммуникации. Он был задраен примерно так же, как в его видениях. Но здесь ему просто не дали бы им воспользоваться ни ломом, ни гвоздодером. Местные стражи тут же скрутили бы его.
Комаров не без труда добрался до отсека ниже требуемого — 60–61. В нем на люке был установлен засов с пудовым замком. Такое иногда делали в Свободном граде.
В этот момент кончились часы послабления, и узники-сомнамбулы понуро потянулись к лифтам… Комаров же шел своим маршрутом. У него оставался еще предпоследний шанс — отсек 61–62. На этот раз Комарову повезло — после пересадки лифт сразу довез его до нужного этажа. 61–62 оказался пустынным и ничем не примечательным отсеком. Каково же было удивление Комарова, когда, пройдя вглубь этого этажа, он обнаружил, что крышка люка сдвинута.
Но рядом с люком оказался ящик со слесарным инструментом. Внутри, метром ниже уровня пола, кто-то возился. Ничего подобного не просматривалось в ясновидениях Комарова — но на этот раз реальность предоставила ему редкий, хотя и сомнительный сюрприз.
Комаров огляделся по сторонам, никого поблизости не было… Тогда он подошел клюку. Слесарь услышал его шаги и высунул наружу свою низколобую небритую физиономию, но не насторожился, а, смерив взглядом Комарова, сказал ему: «Подай разводной ключ!» Комаров сделал шаг на лестницу вниз, за спиной он уже держал инструмент, но не ключ, а свой гвоздодер с заточенным раздвоенным острием на змеиной головке.
Технический служитель задрал голову, еще раз посмотрел на Комарова и, протянув руку, громко потребовал низковатым голосом: «Давай!»
Комаров сделал еще один шаг вниз и резким движением ткнул гвоздодером в шею слесаря, после чего тот размашисто качнулся и с криком провалился вниз, издавая сильный грохот.
Комаров прислушался. Сверху и снизу было пока тихо. Никаких признаков тревоги не наблюдалось. Но внутреннее чутье не уставало говорить ему об опасности погони. Тогда он, находясь уже в колодце, стал сдвигать люк на положенное ему место — чтобы усложнить возможным преследователям быстрый путь по своим пятам. Люк был тяжелый, он очень гулко, пронзительно скрежетал, разнося далеко вниз эхо, такое, как если бы в многоквартирном доме подпиливали напильником батарею отопления. После некоторых усилий люк, наконец, прочно осел.
В технических коридорах стояла тяжелая тьма, хотя кое-где на расстоянии примерно 30 метров горели слабые красные лампочки. Спустившись с лестницы, Комаров наткнулся на слесаря, который был оглушен, но дышал. На поясе слесаря висел фонарик. Эта вещь очень даже пригодится.
Комаров двинулся в том направлении, где, по его расчетам, должен был быть отсек 61–61. Иногда в проемах тоннелей вдалеке слева и справа от него мелькали тени каких-то фигур, маячили лучи фонарей. С разных концов доносились гулкие звуки. Все это могли быть другие техники или лифтеры Волчьего града. Но никто из них не смог бы разобрать, кто это там идет в отдалении по темным коридорам.
В какой-то момент ему показалось, что он заблудился, и тогда отчаяние вдруг стало наваливаться на него, и тот мужественный дух, который он с таким трудом обрел в своей молитве, оставлял его… Прислонившись к бетонной стене лбом, он закрыл глаза. Сердце учащенно билось, он чувствовал, как на лбу выступают капельки пота. Собравшись с духом, Комаров двинулся дальше, он вновь ухватился за молитву, повторяя лишь одно: имя Бога.
И вот после некоторых блужданий Комаров выбрел в техническую часть отсека 61–61. Он понял это по цифрам, которые кто-то накарябал мелом на противопожарном шкафу.
Далее события какое-то время развивались точно как в ясновидении. Комаров достаточно уверенно стал спускаться по винтовой лестнице по направлению к канализационным шахтам. Все шло как по маслу. Но уже перед входом в нужную ему шахту он оказался на освещенной площадке. Там возились несколько лифтеров и один стражник. Шла рутинная инвентаризация оборудования. Это обстоятельство никак не соответствовало плану Комарова. Невозможно было проскользнуть в шахту незамеченным. Тогда Комаров отступил назад и, найдя электрощиток, сорвал гвоздодером проволоку, которой была вместо замка перевязана заржавленная дверца. Дверца легко отворилась. Еще одно движение — и все рубильники были выключены — свет повсюду погас. Именно это и было сейчас нужно.
Комаров погасил фонарик и на ощупь вернулся на площадку. Стражник и лифтеры, чертыхаясь, натыкались друг на друга, вынужденные оставить свои занятия. У них были два своих фонарика, и они начали шарить ими по лестнице и потолку. Комаров несколько раз попадал под их лучи, и в какой-то момент стражник что-то заподозрил:
— Кто это там, у шахты? Эй, кто там, стой!.. Вы его знаете?..