И такой важный разговор Александр просто игнорировал. Ну не интересуют его эти смешные люди, молящиеся непонятному богу. Так и сказал. Странный подход. Как раз таким специфическим и изолированным группам подданных нужно уделять больше внимания и разбираться в их жизни. Не в тему опять зашевелились старообрядцы на Волге и Урале. Всё не могут успокоиться, что огромные потоки золота, людей и прочих ресурсов идут мимо их загребущих ручек. Армян в Астрахани я прижал капитально и фактически выжил, как паразитирующую прослойку. Персидская торговля стала более отрытая и доступная. А с началом действия бакинской ярмарки со следующего года, я вообще планирую перевести туда большой поток товаров с прилегающих земель. Торговать хотят арабы, афганцы, бухарцы, кашгарцы, индусы и прочие маскатцы. Главное — перекинуть активную фазу военного противостояния в Междуречье, огородив Иранское нагорье. Нам тогда и в Индию лезть не надо, купцы сами привезут любые товары, которые поплывут вверх по Каспию. Работа ведётся, но наталкивается на постоянное противодействие.
Надо уже возвращаться на юг и брать все рычаги в свои руки. Все труды окупятся уже в ближайшие годы. Но здесь брат витающий в облаках и грезящий очередной войной. Непонятная ситуация в столице, очередные дворянские демарши. Они вызваны массовым отъёмом заложенного имущества и полнейшее нежелание аристократии с крупными промышленниками вкладываться в страну. Выжимать соки, спускать состояния на балы и иностранные безделушки, обсуждать избранную судьбу России — это всегда пожалуйста. Отпустить крестьян, дать рабочим нормальную зарплату, построить больницу или ремесленное училище — практически нереально. Здесь опять поступили нездоровые сигналы с уральских заводов. Ну не понимают люди по-хорошему и все мои авансы воспринимают как признак слабости. Значит, будет ещё один громкий процесс. И я постараюсь его сделать максимально жестоким. Так, чтобы до кровавого поноса пробрало пидорасов. Хлопну дверью так, что икаться будет долго. Убогие ещё не поняли, что новый закон о суде один для всех. И доведение до смерти, истязания и прочие прелести, практикуемые некоторыми товарищами — это убийство, грозящее смертной казнью. И никакие привилегии и отношение к высшей аристократии от приговора не спасут. Опять террор и никакого обозримого здорового выхода. Прямо карма такая у России.
Но жизнь старалась меня не баловать и добавляла новых впечатлений. И не скажу, что положительных. Вот как здесь сохранить душевное спокойствие и не прослыть кровавым маньяком?
Опять эти голодные и испуганные глаза. Нестиранные рубахи, скрывающие тощие тельца с выпирающими рёбрами, тонкие ручки. Грязные ладошки в цыпках, босые ноги или в какие-то обмотки. Серые и унылые сараи, исполняющие роль цеха или бараков. Небольшая усадьба весьма чистая и ухоженная, явно усилиями этих полудохлых детишек. Судя по раскормленным рожам обслуги и персонала, те особым трудом себя не истязали, зато кушали вволю. Приехали.
Про приют, который три года назад за свой счёт открыла местная помещица Кашина, я прочитал в газете. Проникшись идеями благотворительности, престарелая и весьма небедная дама выделила неплохое именье. По лекалам фонда была разработана экономическая и учебная программа. Сироты и инвалиды могли здесь работать, учиться и, в общем-то, надеяться выжить, получив неплохие стартовые позиции. Были разбиты многочисленные огороды, организованы три цеха, работала начальная школа. При центре быстро организовался даже небольшой детский дом для совсем малюток, ну несли крестьяне сюда своих детей, которых не могли прокормить. Развивалось всё постепенно и успешно, пока помещица не заболела.
Судя по наспех собранной информации, которую мне передал бывший учитель заведения Иван Глеб, всё было неплохо. Даже болезнь патронессы не сильно повлияла на быт местных воспитанников. Но неожиданно во главе усадьбы появился новый управляющий поляк Калиновский. Представитель разветвлённого польского рода, втёрся в доверие к Кашиной и её соратницам, быстро отстранил неугодных людей и занялся какой-то дичью. Огороды и цеха превратились в барщину с каторгой. Об учёбе забыли, как и о медицинской помощи. Народ всё шёл в заведение, только не понимал, что уже оказался в тюрьме.
А ларчик причин такого отношения открывался просто. Ну не могли окрестные паны безрадостно смотреть, как рядом фактически процветает коммуна. Там живут сытые и довольные люди, которые совсем не зависят от окружающей реальности и даже создают конкуренцию. За пару лет бывший управляющий выкупил достаточно пахотных земель вместе с небольшими деревеньками, где дал народу волю, за обязанность снабжать продуктами воспитанников и рабочих. Ведь окрестные крестьяне смотрят на это дело, чешут репы и думают. И мысли их направлены явно в другую сторону, противоположную мнению помещиков. В общем, слишком круто взялись местные энтузиасты, не рассчитав свои силы и риски. А поплатились за это самые беззащитные — дети.
—Здесь, что? — киваю на одноэтажную пристройку, некогда находящуюся явно в лучшем состоянии.
—Больница, вернее, бывшая, — подобострастно ответил Глеб, — Пан Ян решил, что доктор для быдла — это излишняя роскошь и выселил его. Оставил барак, чтобы больные могли отлежаться. Сам же медикус ещё не уехал и имеет практику в ближайшем городке.
Грязные лежанки, сырость и безнадёга. Вот как можно охарактеризовать некогда светлую и побелённую мелом палату. А ещё большая беспросветность в глазах десятка детей разного возраста. Нездоровая кожа, всклоченные волосы, растрескавшиеся губы и грязь, куда без неё. И что-то неуловимо ущербное с признаком даже не страха, а ужаса. Подхожу к лежанке, где сидит и безучастно глядит в пыльное окошко красивая девочка лет двенадцати. Хотел провести рукой по светлым и ещё пушистым волосам, но реакция меня шокировала.
Нечеловеческий крик полный отчаяния, резкий прыжок и девочка бьётся на полу как раненный оленёнок. К ней быстро подбегает подружка и начинает что-то шептать в ушко, пытаясь успокоить. Одержимая же раскачивается и верещит на одной волне какую-то мантру. С трудом удалось разобрать: «Не надо больше дяденька», «Больно», «Не губите».
У меня аж всё оборвалось внутри. Я по-иному посмотрел на контингент больных. Сразу не догадался, что собрались здесь в основном красивые девочки. И причина ужаса и безнадёги в их глазах имела вполне себе понятный оттенок. Кто сталкивался с жестокостью, особенно на войне, такие вещи распознаёт сразу. Это я чего-то расслабился и ожидал простых подлостей по закону данного времени.
Я в принципе не плачу. Ну вот нет у моего нынешнего организма такой опции. Это не значит, что у меня атрофированы чувства или повышенная безжалостность. Просто современные реалии во всей своей красе — это чудовищное потрясение для человека XXI века. Многие вещи не укладываются в голове, даже с учётом повышенного цинизма потомков. От них я и защищаюсь, стараясь отключить эмоции, дабы окончательно не рехнуться. Но есть вещи, которые я не терпел никогда, в своём мире тоже. Только там я ничего не мог сделать, а вот здесь стараюсь в меру своих сил. Но не всегда получается уследить за всей дикостью. Для многих дворян их преступления — обыкновенные шалости, не стоящие и медного гроша. А если кто-то переборщил — убил там случайно или искалечил, так ведь на всё воля божья и господская.
Странный рык выдало моё горло. Это даже не рычание, а какой-то безнадёжный клёкот. Всё бесполезно. Ты работаешь, издаёшь законы, стараешься облегчить жизнь одним, но так чтобы сильно не обидеть других. Но всегда находятся те, кто ставит свои устаревшие понятия о законе выше общества. И ведь прекрасно понимают, что это сойдёт им с рук. И даже прогрессивное общество, зачитывающиеся Вольтером с Руссо, бредящее свободой и либерализмом, простит им большинство преступлений. Простой народ в сферу дворянских интересов не входит. Они высшая каста и все эти идейки направлены исключительно для правящей прослойки.
Первым моё настроение почувствовал Богдан. Немец как акула — чует кровь издалека. И ощерился остзеец как натуральный морской ужас. Девочки тем временем более или менее успокоились и уже не обращали на нас внимание.
—Доктора вернуть, — приказываю учителю, — Пошлю людей немедленно. Завтра у вас будет новый управляющий, есть у меня один старый солдат из обоза. Ему пора на списание, интендантскую службу знает хорошо, не ворует и трезвенник. Поселим здесь десяток отставников, оженим и денег выделим на развитие. Твоё дело учить и организовать нормальный процесс. И надо вернуть детям их обычный мир и душевное спокойствие. Медик получит все ресурсы, дабы больница для всех местных заработала уже в ближайшее время. Если надо, то пришлю помощь из столицы.
—Здесь ещё такое дело, Ваше Высочество, — подал голос напряжённый Дугин и мотнул головой в сторону ближайшей рощи.
Ну что я могу сказать. Семнадцать относительно свежих могил. Судя по всем, умирали все подряд, но детских захоронений больше. Я не просто озверел, а самым обыкновенным образом обезумел. Давно меня не накрывала такая волна всепоглощающей ярости, идущая из самой тёмной части души моего Кости. С трудом сдерживаясь, смотрю на учителя. Тот чуть на колени не упал, но начал быстро тараторить.
Любителем сексуальных утех и прочих развлечений в садомазо стиле являлись местные помещики Квятковский, Новицкий и Пиотровский. И, конечно, примкнувший к ним поставщик живого товара Калиновский. Развлекались товарищи, устраивая массовые оргии-изнасилования, пороли и всячески истязали беззащитных детей по лучшим заветам европейских извращенцев. Церковь? А ксендзам плевать, ведь прибытку от приюта никакого, ещё и рассадник православия. Жалобы в Витебск со стороны единственного заинтересованного в справедливости учителя, натолкнулись на польскую бюрократическую прослойку. Губернатор Норман — то давно старается перестроить жизнь губернии на новый лад, вот только большинство постов в ней занимают поляки, которые просто саботируют все нововведения. И уж тем более поддерживают друг друга. Заодно поменяю губернатора, такой просчёт — не халатность, а преступление. За делами государственными забыли, что ещё есть жизнь простого народа.