—Наловили странных субъектов. Охотники или просто крестьяне. У части есть оружие. Старались незаметно следить за нашим перемещением.
Восемь финнов разного возраста. Пятеро изрядно обработанные егерями лежали как мешки, издавая стоны и всхлипы. Трое оказались покрепче и просто стояли на коленях. Ефим, специалист по развязыванию языков уже поработал.
—Все они принадлежат к местным отрядам ландмилиции. Живут рядом на хуторах и мызах. Часть воевала против русской армии и убивала фуражиров с чиновниками, — рапортовал егерь Декка, выходец из новгородских карел, выполнявший обязанности переводчика.
—Есаул, — кличу казака, — Разберитесь на местности и отправьте отряды. Всех окрестных жителей уничтожить. Дома лучше не сжигайте. Нам здесь ещё крестьян православных селить.
Глядя, как егеря спокойно начали резать пленникам глотки, проникся даже старый донец. Я пришёл сюда не воевать. И тем более мне плевать на мир. Моё дело закончить войну. А значит, придётся карать, вплоть до геноцида. Ситуация зашла слишком далеко. Ещё в столице мне подготовили обширный доклад о ситуации в регионе. Это самая настоящая партизанская война. Если в местах соприкосновения войск идут обычные бои, то в тылу просто мрак. Нападения на склады, интендантов, чиновников и даже заставы. Постоянные убийства и пропажи русских солдат. И всё это при полном бездействии военной и гражданской администрации. А причиной этого идиотизма стал Александр, запретивший противопоставить террор партизанам. Идиот! Хотя бы иррегулярами воспользовался.
—Вот такое дело, Ваше Высочество, — закончил доклад доктор госпиталя Ловийсы.
Ситуация ужасна. Общий бардак в армии наложился на злоупотребления интендантов. Оттого произошёл недостаток тёплой одежды, еды и лекарств. И это после многих лет реформ, когда я начал гордиться организацией дела в армии. Люди погибают не только от пуль, но и банально дохнут от болезней, вызванных общим недоеданием. Сам же госпиталь разместился в каком-то бывшем складе, Помещение плохо проветриваемое и холодное.
—А где все офицеры? Я, кроме дежурного коменданта никого не видел.
—Так они на приёме у графини Штромберг, — удивлённо отвечает доктор, — Шведка регулярно устраивает праздники, собирая местное общество. Вот господа там и проводят большую часть времени.
По словам дежурного офицера, сегодня в окрестностях пропал солдат. За последний месяц недосчитались одиннадцать человек. И это в двадцати вёрстах от границы. Ладно, устрою людям праздник.
А ничего себе усадьба. Красивый двухэтажный особняк в пригороде. Вокруг парк, скрытый ноябрьским снегом. Окна пылают ярким светом, перед въездом стоят сани с возками. Вокруг костров греются многочисленные кучера и денщики.
Сначала в дом просочились егеря. Из залы сразу послышались возгласы и женские крики. Далее я спокойно прошёл по ступенькам, хорошо освещённым керосиновыми лампами, добравшись до холла. Картина маслом. Десяток русских офицеров и разномастная гражданская публика. Какая-то дама упала в обморок, может графиня. Поднимать её никто не собирался.
—По какому праву сей произвол! — попытался взять голосом усатый майор, но тут же получило жестокий удар в горло от егеря.
Ну не мне же марать руки о всякую пакость.
—Представьтесь, — обращаюсь к лощёному капитану с брезгливым выражением лица.
—Капитан Серпуховского полка, Мусин-Пушкин. Проводим время у нашей любезной хозяйки, — зачем-то уточнил офицер и улыбнулся.
—Что вы сделали сегодня для розыска пропавшего солдата? Почему нет массового поиска всем наличными силами вашей роты?
—Не могу знать. Может, дезертир, — продолжил зубоскалить этот шут.
Резкий удар сапогом в пах и крысёныш воет у моих ног. Перевожу взгляд на новую жертву. Все офицеры уже лежат с заломленным руками под фиксацией егерей. Гражданские, включая женщин, просто стоят на коленях. С учётом ножа у горла выбор очевидный.
—В крае идёт война. Под вашим носом каждый день совершаются нападения и пропадают люди. Вместо того чтобы противодействовать врагам, русские офицеры весело проводят с ними время.
—Но это же графиня Штромберг. Она принята в столичном свете и не может быть врагом, — воскликнул какой-то молодой недоумок.
—Пётр Андреевич, — обращаюсь к ревизору, — Проведите быстрый допрос. В методах не стесняйтесь, я вам выделю пару знающих людей. Если кто-то из шведов даже косвенно причастен к сопротивлению, то казните их на месте. Женщин тоже. Офицеров я лишаю званий, и завтра они переходят в особую часть. Назовём её штрафной батальон. Будут работой и кровью доказывать право называться русским воином.
Чиновник, больше похожий на большую жабу молча кивнул. Этот раскопает. Не просто так взял его с собой. Может чувство сострадания у него отсутствует, он оно заменено служебным долгом. Нужный дяденька.
—Часть обслуги только оставьте. Переместим завтра сюда госпиталь. Остальных обитателей поместим в специальные пункты. Далее их ждёт депортация.
—Это немыслимо! Чистое варварство! — пробовал возмущаться гражданский глава города, — Вы хотите запретить людям выходить на улицу. Какой-то странный комендантский час. Но это более пятисот человек только горожан. Им надо есть, работать и просто общаться.
Удар. Корчащееся тело. И новый кандидат в штрафники. Осматриваю троих сжавшихся помощников. Хотя один из явно спокоен и не боится. Смотрю в глаза.
—Коллежский секретарь Андрей Ефимов. Прислан для укрепления русской администрации.
—Надеюсь, вам понятен приказ? — чиновник быстро кивнул, — Тогда не подведите меня.
И он не подвёл. Вообще, в Ефимове я нашёл толкового чиновника по особым поручениям. Он никогда не искал причины, а просто хорошо выполнял свои обязанности. Наутро город был разбит на зоны. Местные получили предписания о комендантском часе и времени, когда они имеют право покинуть дома. Меж тем вся округа быстро обезлюдела. Потому что финнов вырезали физически, не обращая внимания на пол и возраст.
Наш отряд двигался быстро и методично. Как асфальтовый каток мы подминали под себя окружающую территорию. Были попытки вялого сопротивления. Но на дворе не XX век его снайперами и автоматическими пушками. Биться с егерями в лесу не сможет ни один местный житель. Тем более этот сброд неспособен оказывать организованное сопротивление. Они умеют только стрелять в спину.
—В Борйо знают о подходе отряда. Да и мы сами хорошо шумим, — начал доклад Богдан, — В городе такой же бардак. По последним данным, пропал отряд фуражиров из десяти человек. Военный комендант ничего не предпринял. В гражданских делах такой же беспорядок. Шведы всячески гадят, но наши ведут себя странно.
—Работам по плану.
—Но Ваше Высочество! Город давно живёт мирной жизнью. Особых происшествий нет, — опять этот бред, теперь от коменданта майора Соколова, — Какой смысл ограничивать местных в перемещениях? Ещё комендантский час.
—Пропали люди, скорее всего, они убиты, — собеседник явно сбледнул с лица, услышав мои слова — Ограничения позволят нам сократить круг подозреваемых и провести расследование. Плюс я намерен казнить заложников. Пока по пятьдесят человек за каждого пропавшего русского солдата и обозника.
—Но вам придётся убить половину жителей! Это немыслимо и бесчеловечно!
—Хорошо! Вам срок до вечера найти пропавший отряд. В противном случае завтра вы со своим людьми пополните штрафной батальон.
Майор был в шоке. Но жалеть я никого не собираюсь. Хватит. Довели ситуацию до тупика, значит, её надо решать.
Позже мои художества назовут Константиновскими гирляндами, и шведы будут пугать ими своих детишек. На центральной площади Бойро сегодня было многолюдно. Солдаты, местные жители и чиновники. И много виселиц. Я не стал убивать всех, а просто повесил сто человек в целях профилактики. Лучшие люди города с окрестностями, которые, так или иначе, были связаны с сопротивлением. В основном казнил непосредственных участников мужского пола, членов их семей и тех, кто поддерживал партизан продуктами. Моральный аспект вешать женщину или подростка не стоял. У меня нет подобных рефлексий. А вот шведы были в ужасе. Они не привыкли к такой циничной и неотвратимой расправе.
Акция по захвату и допросу была проведена молниеносно. Казни я провёл уже через два дня. Остальное население было переписано и закрыто по домам. Далее планировался новый этап сортировки. Финны меж тем в панике рванули на север. Не знаю, сколько по дороге сдохнет этого говна, но чухня бежала, побросав всё добро. Егеря и казаки методично зачищали территорию. Шведов пока перевёл в ранг заложников. Далее подумаю, продать их в Метрополию или этапом в Сибирь. Но на захваченных русской армией территориях более не будут жить представители этих двух народов. Может, финны в тундре и останутся, но их тоже переловлю.
Все те же профилактически мероприятия я провёл по дороге к Гельсингфорсу. Уничтожал финские деревни, казнил шведских заложников и блокировал их в своих домах. Штрафбат тем временем тоже рос. Загонял туда разного рода обнаглевших офицеров. Пьян, нет на посту, солдаты голодают или мёрзнут? Добро пожаловать в ад. Хорошо, что я додумался вызвать ещё и офицерский резерв из выборжцев, который лично возглавил Резвой. Более тридцати добротных офицеров от поручиков до майоров я планировал назначать на освободившиеся посты. Пока же гарнизоны справлялись своими силами. Уж очень они были впечатлены моими воспитательными талантами. Сказали справятся сами. Могут же, когда захотят!
Через два дня моя маленькая армия встала лагерем на подступах к Гельсингфорсу. Город уже был взят русской армией и жил вполне себе мирной жизнью. Но это ненадолго.
[1] Но венский двор преследовал великую княгиню и после смерти. Хлопоты по захоронению взял на себя её духовник. Он отказался поместить гроб в подвале капуцинской церкви. Он писал: «Это был малый погреб, имеющий вход с площади, на которой бабы продавали лук, чеснок и всякую зелень, и что сверх продажи оставалось, то они в том мрачном и тесном погребу по денежному найму хранили, отчего там и был пренесносный смрад. Таковое унижение терзало мою душу…».