именинник под утро вернулся домой, заспанная и ежеминутно зевающая дворничиха вподъезде вручила ему повестку в военкомат. Он положил повестку в карман ирешил, что сначала — спать, а уж потом можно обдумать эту проблему.
Когда онпроснулся, был уже яркий полдень и, вспомнив о повестке, он развернул ее итщательно изучил. В ней черным по белому извещалось, что он собственнойперсоной должен был явиться такого-то числа на медкомиссию. Новость была несовсем приятная, так как у него на этот период были совсем другие планы.
“И на что жемне такая морока? — рассуждал он. Идти в казармы, спать на двухъярусной койке,нюхать вонючие портянки, таскать на ногах тяжелую "кирзуху", лопатьперловую кашу, глохнуть от учебной стрельбы, да еще, пожалуй, и быть битым"дедами". Нет, как говорят британцы, это не моя чашка чая. К тому же,пока еще и войны нет”, — и он пошел в кухню жарить яичницу, напевая:
В Краснойармии штыки, чай, найдутся,
Без менябольшевики обойдутся.
Игорь съеляичницу, выпил чашку кофе и твердо решил армию “закосить”. Если бы он могпредвидеть дальнейшие обстоятельства, которые произойдут из этого решения,целую цепь нелепостей и скорбей, затянувшихся на долгие годы... Эх, кабы знать!
Но в тот день,по совету сведущих друзей, перед тем как идти в военкомат, он наглотался всяких“колес”, то есть психотропных таблеток и крепко решил “косить” под крутогопсиха-шизофреника.
В военкомат онпришел уже “бал-блы-блы” — ничего не соображая. В гардеробе, к удивлениюинвалида-гардеробщика, разделся догола, взяв одежду под мышку, что-то блеял,пускал слюни на бороду и вот таким-то огурчиком явился под двери медицинскойкомиссии.
Заседателикомиссии — отцы-командиры и тучные медицинские пулковники — в заседательнуюзалу запускали сразу человек по десять голяков и гоняли по кругу, как коней накорде, обозревая стати, гениталии и грыжи. А перед дверью выстраивалась бледнаягусеница других голяков, ухмыляющихся и прикрывающих срам ладонями.
То ли отпрохлады, то ли от “колес” на Игоря напала докучливая и звонкая икота. Он бегалпо кругу, как-то взлягивая правой ногой, страшно при этом икая.
— Ну-ка,длинный имярек, подойди к столу, — сказал один из заседателей.
Игорь подошели сразу с азартом стал на столе ловить блох и тараканов под носом у медицинскихчинов, крича:
— Вот блошка!Вот таракашка!
Они о чем-тоспрашивали его, но он, не слушая, рассказывал, икая, как путешествовал на Марс,где жить можно, если бы не пыльные ураганы и множество зеленых лягушек, да ещеодин настырный козел, который стоит на полюсе и все время кричит дурнымголосом: “Кэ-Гэ-Бэ-э-ээ!” Отцы-командиры и медицинские полковники,посоветовавшись, приняли оперативное решение: откуда ни возьмись, как по щучьемувелению, появились молодцы-санитары, накинули на строптивого призывникасмирительную рубашку и, скрутив его, поволокли в санитарную машину. В машинепервым делом надавали пинков и оплеух, после чего, закурив, успокоились,равнодушно посматривая на свою жертву.
В приемномпокое его приняли другие матерые санитары, всадили в ягодицу жгучийуспокоительный укол. Засим влили в рот кружку горького слабительного, и тут жеподоспела медсестра с громадной клизмой. На этом его мытарства не кончились.Пинками его погнали в холодную ванну, откуда он вылез посиневший, клацаязубами. Переодев в присвоенную психам форму, молодцы под конвоем повели его вбеспокойное буйное отделение. По пути, как в тюрьме, открывались и закрывалисьна ключ множество дверей, на окнах огрузли толстые железные решетки. Еговтолкнули в палату, показали койку. Дверь захлопнулась, и в замке заскрежеталключ. Игорь повалился на койку и забылся мертвым сном.
Когда онпроснулся, сосед, который лежал, накрывшись с головой простыней (ну впрямь чистыйпокойник), открыл простыню и начал канючить:
— Дай, дайверевочку, — и, утерев слезы, пожаловался, — никто веревочку не дает.
Игорь вскочилс кровати, огляделся и спросил:
— Где я,братцы?!
Псих,пребывающий в белой горячке, ответил:
— В буфете, —и пояснил, — у сатаны. Водочки бы мне, водочки выпить бы, выпить бы!
Оглядеврешетки на окнах, Игорь похолодел от ужаса и, бросившись к двери, стал колотитьв нее кулаками и пятками, почему-то крича тонким голосом как Катюша Маслова:
— Не виноватаяя! Не виноватая!
Дверьприоткрылась, и санитар здоровенным кулачищем дал ему по шее. Игорю показалось,что голова его, соскочив с плеч, покатилась футбольным мячом по полу.
— Держи ее! —закричал он, бросившись за этим предметом.
Санитар,завернув ему руку назад, уложил в постель. Затем дверь открылась, и вошелпрофессор и два санитара. Один нес на руке полотенце и складной стул, другойкипу историй болезни. Профессор, плотный коренастый человек армянского типа смясистым лицом, уселся в подставленное кресло посреди палаты. Сзади всталисанитары и группа студентов. Больной под простыней заныл, заканючил веревочку.Профессор, поправив большие квадратные очки, авторитетно объяснял студентам,что данный субъект мечтает совершить суицид, то есть вздернуться, и поэтому у всехпросит веревку. Игорь посмотрел на профессора и вновь закричал:
— Не виноватаяя! Не виноватая!
Вскочив спостели, он порывался добраться до профессорской физиономии, которая казаласьему коровьей головой. Санитары опять водворили его на койку. Профессор жеспокойно объяснял студентам, что у этого молодого человека, наглотавшегосяпсихотропных таблеток в целях симуляции и уклонения от воинской службы,произошел резкий сдвиг психики, и он очень агрессивен. Поэтому мы назначим емупиротерапию. От нее он полихорадит, изойдет потом, астенизируется, то естьослабнет и станет безобиднее и смиреннее кролика. А потом последуетэлектрошоковая терапия. Ну, это как в американской тюрьме Синг-Синг, гдепреступников сажают на электрический стул. Ну, там они, конечно, гибнут отвоздействия высокого напряжения, согласно приговору суда, а мы здесь даем нетакое гибельное напряжение и вызываем потерю сознания и судорожный припадок.Что при этом происходит в мозгу — ведает один только Аллах, но практикапоказывает, что помогает.
И бедныймученик Игорь пошел через все эти жестокие пытки. Вначале, после инъекции серы,его колотил страшный озноб, температура зашкалила до сорока градусов, потомпошли проливные поты. Он уже не бился в дверь и не кричал: “Не виноватая я!” —а лежал пластом от бессилия. Он еще как следует не оправился от первоймедицинской, или, скорее, бесовской, атаки, а санитары уже повели его вэлектрокамеру, где тупой бритвой выбрили ему на темени гуменцо и приложили, какв тюрьме Синг-Синг, электроды.
После ударатоком его выгнуло дугой, дико напряглись мышцы, затрещали кости и суставы,перехватило дыхание. В глазах замелькали радужные сполохи. Куда-то отбывая состанции “Жизнь”, он смутно чувствовал, как уничтожают его тело и душу. Когда онприходил в себя, в голове стоял гул и была пустота, а тело все болело и ломило,как будто его избили палками. И это повторялось не один раз. Душа его обросластрахом, и сам он был сплошное обнаженное чувствилище. Не за кого былодержаться и не на кого было надеяться, и он вспомнил Бога и стал молитьсяХристу и Божией Матери, чтобы они спасли его и вывели из этого вертепа.Постепенно к нему вернулась способность логически мыслить, и по ночам он ещежарче стал молиться. Вскоре его перевели в спокойное отделение, где Божиим промышлениемсоседом по палате оказался монах отец Антипа.
Игорь сидел накойке, стиснув зубы, и стонал от тоски и душевной боли.
— Не горюй,чадо, — участливо сказал Антипа. За скорбью всегда бывает утешение.
Игорь поднялна него мутные заплаканные глаза:
— А жить-то,как жить?!
— Жить — Богуслужить, вот и вся премудрость. А здесь мы в этом сатанинском узилище по грехамнашим. Я тоже не удержался, согрешил, когда монастырь наш разгоняли власти. Мнебы взять суму, посох и смиренно покинуть святую обитель, а я, грешник, вывернулиз телеги оглоблю и — ну благословлять ей слуг антихристовых. Кому ребра, комуручку, кому ножку повредил. Набросилась на меня милиция, а я не давался, стоял,крутил оглоблю. Натравили на меня овчарку, она в задницу вцепилась, повисла. Ну,тут они меня и скрутили. Уж били меня, пока душу не отвели. Полбороды вырвали,все тело синее было. Поначалу в тюрьму меня хотели везти, но тюрьма былаполна-полнехонька мазуриками, да и начальник ментовский сказал: “В тюрьме емубудет, как на курорте, сиди на нарах да поплевывай, а везите его в психушку.Там ему покажут кузькину мать, узнает, паскуда, как милицию оглоблейблагословлять ”.
Вот сижуздесь, кукую. Здешние-то живодеры и мне гуменцо на маковке выбрили. И менятоком тиранили, но святые угодники и Сам Христос охраняли меня, и ток этот наменя не действовал. Но чтобы их, иродов, не огорчать, я глазки зажмурю, какбудто без сознания, ножками подрыгаю малость и будя, хорошего понемножку.Встану, поблагодарю их за науку и поплетусь себе с Богом в палату. Ониудивляются, мол-де, этот монах заговоренный, наверно, какое-то петушиное словознает. Других до палаты на каталке везут, а он сам идет и в ус не дует.
— Отец Антипа,зачем они так мучают меня, бьют?
— А, милыймой, все потому, что ты начал со лжи. А отец лжи — сатана. Вот ты и попал кнему в область, где его слуги тебя и мытарят. Может быть, так Богу угодно, длятвоего спасения. После этой психушки мирская дурь-то из тебя выйдет, да инайдешь ты через свое мучение и покаяние путь ко Христу. Да здесь всех мучают.Тебя хоть за дело, потому как ты смошенничать хотел. Пускай-де Ваньки служат, ая на дискотеке буду бесовские коленца с девками выделывать. А ты вот послужи,послужи. Поешь солдатской каши. Я вот четыре года солдатскую лямку тянул, да нев мирное время, а на войне. Истребителем танков был при сорокапятимиллиметровойпушке. От Москвы до Берлина прошел с боями, и Господь меня сохранил.
Ты хотьвиноват, а есть здесь совсем невиновные, здоровые люди, которых упрятали сюдаза то, что они критикуют наших вождей, коммунистов. Диссидентами этих бедняг