Ближе к Самарскому водитель неожиданно замолк. Может оттого, что выговорился, но скорее потому, что Егор ни пол кивком не отвечал ему. Такси остановилось возле маленького дома, с низким жёлтым забором. В соседских домах прибавилось этажей, разрослись деревья на их участках. Свиньями больше не воняло, видимо сосед напротив прекратил их разводить. На дороге стало больше щебня и меньше глины. Но в отчем доме не изменилось ровным счётом ничего. Даже куст, который при маминой жизни нависал над дорожкой, по‑прежнему загораживал проход. Егор так и не запомнил, как называлось это растение, но маме нравилось, как оно цвело. Для кого теперь оно росло – непонятно, ведь Егору с отцом всегда приходилось пригибаться чтобы пройти.
Замок на калитке оказался закрыт. Не то, чтобы Егор не мог перелезть через преграду чуть выше пояса, просто впервые пожалел, что приехал без предупреждения. Ведь отца‑то могло и не быть. Третье июля, среда. Хоть школа и не работала, отец, как ответственный учитель труда, мог что‑нибудь там ремонтировать. Мог и поехать куда‑нибудь. Хотя второе на него не похоже.
Егор поставил пакет с водкой и сумку с вещами во двор. С лёгкостью перемахнул через калитку. В памяти всплыли воспоминания, как стоял перед этой же калиткой, а она казалась огромной. И желтее она тогда была. Взял сумку, водку, «поклонился» цветущему кусту и оказался в крохотном дворике между гаражом и домом, где летом стоял пластиковый стол, и вся семья завтракала. На сердце защемило от воспоминаний. Много воды с тех пор утекло.
Стол, кстати, был на месте. И три пластиковых стула стояли. Мама летом всегда держала наготове уличную кухню. Всегда приговаривала: «А вдруг сын приедет, а у меня и присесть некуда».
Егор взялся за ручку двери, совершенно не рассчитывая, что она откроется. Он уже придумал, как поступит. Пакет и сумку спрячет в сарае за домом, а сам возьмёт бутылку водки и пойдёт в школу, к отцу.
Но ручка нажалась и дверь открылась. Егор на несколько секунд замер, а потом сделал решительный шаг в тёмные сени. На полу лежала полосатая дорожка. В углу стояла полочка для обуви, а напротив старый холодильник в роли тумбочки. Егор сбросил туфли и ступил на скрипнувший пол. Всё, настолько родное и знакомое, словно и не пролетело десяти лет. На мгновение даже показалось, что вот‑вот выйдет мама с тазиком, вылить помои.
Но маму из этого дома три года назад выносили вперёд ногами.
Егор тихонько закрыл дверь и, словно вор, прокрался ко входу в дом. Моментально вспомнились давно утраченные знания, куда надо наступать, чтобы половицы не скрипели. Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Дверь в дом всегда открывалась тихо. Открылась бесшумно и в этот раз. На уровне головы висела «музыка ветра». Когда‑то мама прочитала, что она не пропускает негативную энергию. Правда это или нет, неизвестно, а вот о приходе чужого эта многоголосо дзинькающая штуковина сообщала всегда. И свои научились пригибаться. Это прямо ритуал семейный – «поклонись» кусту, «поклонись» дому.
Егор тихонько закрыл дверь и прислушался. Ни звука. В коридоре, через который требовалось пройти, всегда росли цветы. Некоторые из них разлаписты, и под них тоже приходилось подныривать. Мама их очень любила, разбиралась и тщательно ухаживала. Но мама умерла три года назад, а отец всю жизнь к цветам относился прохладно. И вновь у Егора возникло чувство, что вот‑вот появится мать и строго, но при этом с трудом скрывая радость, спросит: «А чего это ты, сына, крадёшься?!». В дальнем от входа углу коридора стоял отопительный котёл. Егор «поклонился» разлапистому растению, которое помнил с детства, внимательно посмотрел на котёл, словно тот мог быть включен. По привычке принюхался. Зимой в коридоре всегда воняло газом. Не сильно, но вполне ощутимо. Из дома донесся надрывный сухой кашель.
Отца Егор обнаружил на кухне. Александр Витальевич пил чай и читал газету. Когда заметил сына, то несколько секунд на него смотрел, а затем поднялся и протянул крепкую, мозолистую руку. Егор почувствовал, как его ладонь утонула в лапищах отца.
– С днём рождения… папа, – Егор выдавил улыбку.
У отца заблестели глаза.
– Здравствуй, сынок, – полушёпотом произнёс он.
Они несколько мгновений смотрели друг другу в глаза. Егор видел, что отец за последние несколько лет постарел. Он по‑прежнему оставался коренастым и сильным мужчиной. Только смерть любимой женщины и игнорирование сына не прошли для него бесследно. В уголках глаз появились морщины. Всегда гладковыбритые щёки стали дряблыми. И седины приумножилось в чёрных волосах.
– Я тебе тут кое‑чего прикупил… – и Егор неожиданно для себя протянул отцу пакет с водкой. Бутылки внутри звякнули. – Ой… – он убрал пакет за спину и вместо него протянул сумку со сменными вещами, где действительно находился и подарок. – Ой… – повторил сын и убрал обе руки за спину. Чувствуя себя полным кретином, он присел на стул. Пакет и сумку поставил у ног. – Вот, в общем, – покопался в вещах и вынул коробку с электронной сигаретой. – Ленточку не привязывал, прости… Думаю, она тебе на фиг не нужна.
Отец надрывно закашлялся. Затем, лишь мельком глянув на чёрную коробочку, указал пальцем на пакет.
– Давай доставай, что у тебя там звенит!
* * *
Через час отец с сыном сидели за накрытым столом во дворе. На тарелках дымилась варёная картошка, в пиале стояли маринованные грибы, а на тарелке выложены корнишоны. Картошку варил Егор. Отец не умел и не любил готовить. И, собственно говоря, после смерти жены, не делал этого. Пока Егор возился на кухне, он сбегал в магазин за огурцами и грибами, а ещё притащил торт‑мороженное. Но его на стол решили не выставлять. На улице душно, быстро растает. Водка оказалась хорошей и две рюмки прошли незамеченными.
После очередного приступа кашля у отца, сын вновь пододвинул к нему чёрную коробку.
– Пап, глянь. Это тебе на день рождения. Подарок.
Александр Витальевич посмотрел на коробку. Взял её в руки и повертел.
– Сигарета, – сказал он. – Как её? Электрическая?
– Электронная, – поправил сын.
– Ты же знаешь моё отношение…
– Я помню, – Егор взял бутылку и начал наливать по рюмкам. – Хороший табак – свой табак.
– Я с восемьдесят третьего года, как пришёл с армии, курю трубки. И ни разу не закурил… – он покраснел и надрывно закашлялся.
Егор смотрел, как отца скручивали и выворачивали лёгочные спазмы, а сам думал, что ему не электронную сигарету надо было покупать, а книгу Аллена Карра. Но вряд ли папа её прочтёт. Он из тех, кого называют убеждёнными курильщиками.
– И ни разу, – продолжил отец прокашлявшись. – Не закурил сигарет. Тем более сейчас, когда в них добавляют столько химии.
– Это другая, – обречённо сказал Егор. Он уже понял, что с подарком прогадал, настолько же, насколько прогадали Наполеон с Гитлером. – В этой нет никаких примесей. Только никотин. А вообще бы тебе надо бросать. Очень нездоровый кашель…
– Я попробую. Спасибо, – Александр Витальевич взял подарок сына и отложил на угол стола.
Егор по опыту знал, что это действие означало: «Спасибо, что позаботился, но ты купил ненужную мне ерунду».
– Давай выпьем, – поднял он рюмку.
Выпили за приезд. Закусили и сразу повторили. Потом отец сходил за табаком, трубкой и, развалившись в пластиковом стуле, закурил. После первой же затяжки он раскашлялся.
– Вот поэтому я и купил тебе эту сигарету. В ней яда меньше. Видишь же, что тебя кашель душит. Не просто так ведь он.
Отец промолчал. Сделал вид, что не услышал. Как и все курильщики, делают вид, что не своё здоровье портят.
– Ты насколько приехал? Успеем крышу на гараже сделать? – указал он на строение из белого кирпича. – А то этой весной уже в некоторых местах текла. Да и на доме кое‑где не мешало бы подлатать.
Егор замялся. Он знал, что папа любил с ним работать. Мог и про обед забыть, и про то, что на улице уже ночь и спать пора.
– Я завтра улетаю. В шестнадцать двадцать.
Отец глубоко затянулся, да так и остался сидеть. Через несколько мгновений выдохнул ядовитый дым. А после закашлялся.
– Давай выпьем что ли, – удручённо произнёс Александр Витальевич.
Егор налил водку по рюмкам. Наколол огурец на вилку. Выпили молча.
– Мне в доме как‑то странно, – начал Егор через несколько минут, только чтобы не молчать. – Такое чувство, что вот‑вот мама выйдет. Вся обстановка такая, как и три года назад, когда она ещё живая была… Кажется, что даже если в шкаф заглянуть, то и там её вещи висят…
– Висят, – кивнул папа. Он отстранённо смотрел на дверь в сени.
– Ты хочешь сказать, что не выкинул их?! – Егор поглядел на него так, будто тот объявил, что три года назад похоронили манекен.
– Я ничего не выкинул и не собираюсь, – сказал, как отрезал, отец. – Я, наоборот, поддерживаю память о ней. Мне было приятно приходить в этот дом, когда здесь была она. Поэтому и стараюсь поддержать иллюзию, что она здесь до сих пор.
– И я любил маму, – вкрадчиво начал Егор, теперь понимая, «откуда ветер дует». – Но жизнь‑то не стоит на месте. Тебе бы другую женщину найти. Ведь мужчина ещё в полном…
Отец настолько выразительно посмотрел на сына, что тот мгновенно умолк.
– Говоришь, любил? – покивал он. – Женщину, другую, говоришь, найти? – отец выделил слово «другую».
– Да, – не очень уверенно произнёс Егор. – Я советую найти другую женщину. На маме свет клином не сошёлся и жизнь продолжается. Ты мог бы ещё…
– Ты никогда не любил, – Александр Витальевич затуманенным взором посмотрел на сына. – Если бы ты когда‑нибудь, кого‑нибудь любил, то не смог бы найти ему замену. Это всё равно, что… всё равно, что найти замену… – он попытался подобрать слова и не смог. – А‑а‑а, – махнул рукой.
Встал и ушёл к калитке. По пути «поклонился» цветущему кусту. А Егор налил себе водки и выпил. Скривился, но из принципа не закусил. Сразу налил вторую рюмку, хотел и её влить внутрь, но решил повременить.
Через несколько минут потянуло тяжёлым махорочным дымом. Раздался кашель отца. Он, по всей видимости, курил, облокотившись на ворота.