Велакруа вяло пожал плечами и тихо спросил:
— Зачем?
— Для швартовки станции — прилетим же мы куда-нибудь, в конце концов!
Агроном, для пользы общего дела и чистоты эксперимента, часть плантации поместил в антигравитационный отсек, пожертвовав другими растениями. «Над всем не поэкспериментируешь!» — здраво рассудил Василий Кузьмич, любовно ухаживая за зелёными насаждениями. Они росли в невесомости, тянулись к свету, но принимали какие-то неестественные формы. При одном и том же ботаническом виде подросшие саженцы выглядели по-разному, но, с неизменно резкими чертами, как треугольники для черчения. Баклажан не слишком сильно горевал по этому поводу, справедливо полагая, что потребительский результат важнее визуального.
Секретную оранжерею агроном поделил на участки, в которых имелись глухие карманы. На их грядках росли особо ценные экземпляры редких экзотических растений. Первый глухой карман секретной оранжереи — «Грибница». В нём Василий Кузьмич производил эксперименты с грибами: чёрными и белыми трюфелями, шампиньонами, способными расти без освещения. В этом кармане имелась дверь, за которую Бакланов ни разу не заходил. Её замуровали ещё на околоземной орбите, до прибытия агронома на службу. Поговаривали, что ещё тогда проводились какие-то секретные разработки на основе грибов — «Кордицепсов». В условиях тропических дождевых лесов Земли существует тысячи видов этих плодовых тел и каждый специализируется на одном виде насекомых, не давая ему доминировать над другими. Внедрившись в тело жертвы, кордицепс поражает мозг насекомого. Прорастает гриб около трёх недель и созревает, обзаведясь смертоносными спорами. Любые родственники, например, муравья, на виде которых гриб паразитирует, будут атакованы спорами, которые разбрасываются на пути его следования. Какие были показания к эксперименту, неизвестно, так как учёные, проводившие их, остались на Земле. Или в том замурованном помещении… Ходили слухи, что грибы, в условиях жёсткого ионизирующего излучения, которому они подверглись, поменяли свои гастрономические пристрастия… Как уже было сказано, в настоящее время лаборатория изолирована; дверь наглухо заварена и залита бетоном. Для этого сделали опалубку в метр толщиной, предварительно сварив железный скелет. Железобетонная перегородка перегородила всякий доступ в помещение. Кое-кто выдвигал версию о том, что там уже давно нет никакой жизни, но оппоненты возражали, мотивируя фактами — клопы могут впадать в анабиоз на триста лет… Да и что там делать? Вот это был самый весомый аргумент! Для чего-то, неустановленные личности подавали робкие голоса: что происходит за стеной, неизвестно, но иногда оттуда доносятся шорохи — тем самым подогревая нездоровый интерес к лаборатории. Провокаторы!
Во втором глухом кармане росли галлюциногенные грибы, которые угрожали сорвать план по сбору урожая трюфелей, не говоря уже про шампиньоны. Если первые грибы шли для личного пользования, то вторые отправлялись в рестораны комплекса, в обмен на другие продукты, включая хлеб. Такие «шампиньонные» караваны всегда шли под конвоем. Доставка трюфелей, если принималось решение об их транспортировке, требовала повышенной охраны. Имеющиеся в наличие силы напоминали спецназ. По количеству бойцов — маленькую армию.
Дальний, незакрытый отсек оранжереи «Х» назывался «Хищные цветы». Он так и остался рабочим со времени закладки лаборатории. В земных условиях цветочки имели безобидные размеры, но после облучения стали пугать не только посетителей… Старший лаборант отдела Мигель Веласкес, по прозвищу «Живописец» и лаборант Виктор Эжен занимались там своими экспериментами. Как понятно из названия, в этой лаборатории проводились опыты по выращиванию хищных растений. Так как растут они на очень бедных почвах, лишённых полезных веществ, то и растения ведут хищный образ жизни, получая питательные вещества из насекомых. Экспериментируя с хищными цветами, первоначально планировалось скрестить их с огурцами, а в последствии и с другими полезными растениями. Показания к эксперименту: первое — удобрений не нужно; второе — почву заменит любой мусор — только увлажняй вовремя и третье — заодно, хищники сожрут всех мух. Правда, и опылителей могут переварить — до кучи. Вместе с экспериментаторами…
С безопасного расстояния, Мигель разглядывал коллекцию растений оранжереи «Х». Разинутая пасть гигантской «Венериной мухоловки» жутко напоминала крокодилью, причём, его ископаемого предка — кайнозуха. Не отпускало ощущение, что питается растение исключительно гиппопотамами, но, не брезгует и слонами. К этому растению близко не подходи — «пасть» захлопывается со страшной силой…
Неподалёку рос гигантский «Непентес». Его огромный кувшин свисал на толстенном стебле, напоминающим солидное бревно. Матовые вощёные бока зелёного цвета с бордовыми крапинками почти не отражали свет фонарей, а огромная крышка находилась в состоянии боевой готовности. На дне кувшинчика, размером с цистерну, плескалась жидкость, с помощью которой растение переваривает свои жертвы. В его чреве постоянно проживал сожитель-нахлебник — красный паук-краб. Он и на Земле проводит всю жизнь внутри кувшинчика, и лаборатория станции «Пионер», не исключение. В жидкость падают насекомые, соскальзывая со стенок и паук ловит момент, чтобы перехватить добычу. Он спускается вниз, удерживаясь с помощью паутинной нити. Как ни странно, внутри на постоянной основе живут личинки комаров, которым водная среда просто необходима. Если пауку-крабу нужно нырнуть в жидкость, ловя личинок комаров, он захватывает с собой пузырёк воздуха. Если Мигелю необходимо провести какие-либо замеры или ещё что-нибудь внутри кувшинчика, он присоединял провода на мускулатуру крышки кувшинчика и включал электрический ток. Крышка распахивалась и оставалось только подложить пару брёвен для страховки. Всё — путь открыт… Вот только паук-краб не вызывал оптимизма своим непредсказуемым поведением…
Во время последней инспекции, проводимой со всеми мерами предосторожности, внутри был найден гидрокостюм с аквалангом. Содержимого не обнаружилось. Вероятно, личинка гигантского комара первая напала на аквалангиста. Но как горе-водолаз не заметил более страшную угрозу — гигантского паука-краба?
Рядом с лабораторией «Х» находился музыкальный отсек оранжереи — «Консерватория». Там, можно сказать, развлекался лаборант Виктор Эжен. До него здесь работал профессор, которого теперь все называют «Безумный». Он теперь бесцельно бродит по оранжерее, не зная, куда бы приложить руки… В своё время, какой-то идиот сказал, что под музыку растения растут быстрее. Под эту дудку, вместе с вальсами и прочими анахронизмами, профессор врубал по трансляции «Белый шум», неслышимый подопытными в обычном диапазоне частот. Компетентные органы, естественно, без ведома учёного, не ограничились трансляцией «Белого шума» только на растения, а поделились им с некоторыми отсеками. Ничего личного — чисто из научных побуждений. Кстати, профессор не заметил, как первым лишился рассудка. Его ученик, благоразумно оставшийся на Земле, сказал в интервью телеканалу «Орбитальные новости», что он всегда был таким… Тайна раскрылась, но станция была уже далеко…
За лабораторией, на самом краю плантации, расположилась «Станция дезинфекции», в которой заправляют «Эфиры». Они считают себя в оранжерее своими и постоянно пытаются что-нибудь уволочь. Естественно, «Синтетики» с «Органиками» пытаются отмежеваться от подобного знакомства, если не сказать больше…
Стон Сосо был слышен издалека. Все порядком устали, но держали себя в руках. Стиснув зубы, разведчики молча перемещались к намеченной цели и только Гном разнылся, как маленький ребёнок. Проныра не выдержал и крикнул:
— Дайте ему соску, чтобы заткнулся!
— Лучше соломинку! — парировал Гном. — И бутылку…
— Шиш тебе! — не согласился Проводник.
Он злобно посмотрел на слабое звено и прочитал лекцию про «Лабораторию синтеза растений»:
— Ты что-нибудь слышал про «Чёрного Органика».
Иван вытянул лицо и выставил уши, как локаторы, готовясь ловить каждое слово своего наставника. Тот продолжал:
— Кое-кто называет его «Чёрный кордицепс». Прячась в тёмных углах, он разбрасывает споры на случайных прохожих; заражает мозги и тогда человек обречён. Больной старается забраться куда-нибудь повыше. Так, вероятно, впоследствии удобней разбрасываться созревшими спорами. Свысока опыляется куда большая поверхность, как если бы это происходило внизу, да ещё при отсутствии ветра…
Витя Калахари почесал затылок и недоверчивым тоном спросил:
— Так что же это получается — у «Чёрного Органика» споры действуют только на одних из нас, например, «Химиков»?
— Как бы не так! — возразил Алексей. — Мы все люди — один вид. Названия только разные… Кстати, поговаривают, что в глухом отсеке, на «Станции дезинфекции», целое кладбище, куда относили погибших, прежде чем грибы вырастут и начнут разбрасывать \созревшие споры. Дверь там, как на подводных лодках — такая изоляция, что капля воды не просочится. Да что там вода — молекула воздуха не прошмыгнёт. Ходили туда в костюмах с замкнутой системой дыхания. Кто видел эту картину, рассказывали жуткие вещи: всё тело погибшего опутано нитями, как паутиной, а грибы прорастают прямо сквозь череп; лезут из пустых глазниц, из ушных раковин…
— Хорош! — запротестовала Мио, состроив скорбное лицо.
— Ладно, — согласился Алексей отказаться от описания картинки, напоминающую добротно сколоченный фильм ужасов. — Тут же, в «Лаборатории синтеза растений» произошёл забавный случай. Полез мужик спросонья на стрингер под потолком, где за вентиляционной шахтой хранил заначку. Товарищи подумали — всё! Если лезет на вертикальную стену… Спеленали его, короче, и отнесли в «Станцию дезинфекции», передав с рук на руки «Эфирам», которые сами кровно заинтересованы в ликвидации распространения заразы ещё на зачаточном уровне. Жить всем охота! Поместили мужика на кладбище, где тот чуть не поседел.