е-е-едленно…
Может, теперь, когда моя слабость больше не перекатывается в отчаяние, когда я застыл в ней – может, вот теперь она изменится. Такая вечно-знакомая. Как я смог прожить с ней столько времени? От таких чувств умирают на месте – мне казалось. Просто не выдерживают, это финальный вскрик, после которого только обрыв и ничто – мне казалось. А я растянул это на целую маленькую вечность, я свыкся. Стерпелось-слюбилось. Привык, по-другому-то жить не сумею. Мое. И ведь смеялся, и шел вперед, и благодарные молитвы читал под ее душный мотивчик.
Всегда меня неотчуждаемо рикошетит в сторону света. Вот проклятие, чертова надежда. Да, пусть называется надеждой – надеждой Ты проклял меня, Господь, лишил меня покоя и гонишь, гонишь на всех порах одному Тебе известно куда. Я не могу остановиться, не могу отречься. Это ядро моего существа, моя суть – мне не подвластно это менять. Ты даже не дал мне возможности захотеть изменить во мне что-то. Ты сделал меня пленником. Я обезволен надеждой и любовью внутри своей сущности – где бы и кем бы я ни был. Проклятое нетухнущее пламя и моя безусловная преданность – Тебе. Слышишь за словами проклятия любовь? Я не могу от нее отказаться. Вот мой предел.
Хотел бы я знать, простишь ли Ты мне за нее мои грехи. А знаешь, мне не важно. Не важно. А!
21. Бесполезный гений
Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать, ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить, ни противостоять все, противящиеся вам.
Лк. 21:14-15
Ибо всякое древо познается по плоду своиму.
Лк. 6:44
Я шел по разрушенному городу, наблюдал. Чутье вело меня к нашему треснувшему храму. И вот они – падшие камни, среди которых мельтешили подавленные священнослужители и давали смутные разъяснения испуганным мирянам.
До меня доносились обрывки их фраз, в которых они проповедовали истину. А я уже не верил ни в какую правду. Сколько их я слышал, во сколько сам верил, но на любой тезис рано или поздно находился антитезис. Жизнь – вот она, правда. Реальность во всей ее бесконечности.
Понять – значит упростить и потерять часть истины. Молчание достойнее слов, оно золото, но и это неправда. Ведь многое уже сказано, и мир в наших глазах уже не похож сам на себя. Я скользил по разным точкам зрения, но так и не смог освободиться от них. Никто не может – все мы, все до единого, кто из плоти и крови, мы дети своего времени, принявшие за первичную истину то, что нам рассказали. Остаться в ней или выбрать другую – вопрос нашего будущего, но прошлое неизменно. В точке, когда мы делаем выбор, мы уже лишены свободы. Обусловленность мыслей – исходная позиция, потому что человек чистым листом бывает только в детстве, хотя и это не доказано, но в детстве мы сильнее всего подвержены влиянию других людей, запечатлеваем то, что предъявляют. Наша первая модель мира – краеугольный камень нас самих, базис. От него можно отречься, но едва ли освободиться. Отрицание подобно принятию. Я понимаю, да.
И не поверю тому, кто скажет мне, что знает истину. Не поверю! Только главное в этом всем не забывать себя держать в узде, когда почудится, что истина у тебя в руках – вот самый главный обман, на котором великие перестают искать, а значит, видеть. Клянусь Тебе, клянусь, Господи, что никогда не прекращу поиск, не стану собственным рабом с и мертвым памятником самому себе! Сколько бы я ни прожил. Кем бы я ни был. Я всегда буду помнить, что любая найденная человеком истина устаревает. Она – ответ на современность, будущее же даст на нее свой ответ. А на ответ будет еще один ответ, и так далее, пока жив последний человек. Сегодняшний молодой и дерзкий завтра станет запылившимся классиком. И не дай мне, Бог, зачерстветь от собственной правоты! Сколько бы я ни прожил… Я так хочу опереться на что-то твердое в движении по жизни. Но Ты заставил меня полюбить свежесть. Пускай.
Мой путь особый и начнется здесь и сейчас. Я не погублю себя: не сольюсь с толпой своих почитателей и не стану окаменелостью! И если ради этого нужно вечно балансировать на острие кинжала, согласен. Ты ведь этого хотел. Чтобы я осознал. А теперь я готов исполнить Твой замысел насчет меня.
Та самая минута настала. Я залез поверх остатков стены и оказался на возвышении. Находящиеся поблизости люди посмотрели на меня: они поняли, что я хочу сказать им нечто важное. Я смотрел им в глаза, прямо как во сне когда-то давно. Что-то я видел в этих глазах такое… В них в каждых душа, понимаешь? Я увидел… Они начали подходить, собираться вокруг.
И тут я заметил за ними нескольких всадников. Один, явно главный, пристально смотрел на меня.
– Понтий Пилат… – прошептал кто-то в толпе.
Римский префект… Не его ли на колеснице я встретил во время землетрясения? Издалека не поймешь. Тем более что он отвернулся и уехал, а с ним и воины. В храме остался только мой народ.
Я взмолился Богу: если только хочешь, я готов. Я ни за что бы не начал без Твоего благословения, без Твоего «ДА!», вырвавшегося из моего нутра. Смолчи или выкрикни «НЕТ», и я уйду, и больше никогда не буду… Клянусь Тебе. Но если только хочешь, чтобы я служил Твоему слову, Твоей правде, мое сердце готово. К этой минуте я шел, ради нее жил – я знаю. Я ждал, и ныне бодрствую!..
…
Вот сейчас… Сейчас самое время, Господи, если только Ты хочешь… Я вновь помолился. Люди ждали. Неприятно было бы лишить их того, что я мог бы дать им, Господь!
Та речь, что мне снилась… увы, я уже не могу ее вспомнить. Но Он прав: нельзя в такой миг опираться на костыли. Захочет Бог – и я пойду своими ногами. А не захочет – лежать мне и не поднимать головы! Я больше не хочу выдвигать судьбе свои требования, довольно с меня. Да или нет – и точка.
Тишина внутри. Звуки города, крики с улицы. Ничего особенного. Я стою и жду, и это напоминает мне, как я стоял на скале перед началом обрушения. Только тогда где-то глубоко во мне жило предощущение чего-то, а сейчас нет и его. Я закрыл глаза и обратился к самому себе в мыслях: ну что, брат, придет? «НЕТ» нашел я в глубине себя, там, где, наверное, хранится память о будущем. Провал – и главное, что я однозначно это понял. Я бы даже сказал, это понимание СНИЗОШЛО на меня. Кажется, это единственное, что готов был сказать мне Бог. Или, может, то лишь мои распаленные нервы.
Посмотрев на людей, я подумал, что не произнесу ни слова. Сложное смешанное чувство, но я в раз разочаровался в собственной мечте – ВОТ ОНА, ТОЛЬКО СДЕЛАЙ ГЛУБОКИЙ ВДОХ И ПОСЛЕДНИЙ ШАГ. Они увидели в моем лице того, кого ГОТОВЫ СЛУШАТЬ. Я всегда думал, что обрету ПОКОЙ, когда НАЧНУ ПРОПОВЕДОВАТЬ. Это будет мое МЕСТО, моя ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ. Но клятва, данная Богу только что… Не того я искал. Я хотел освещенного Божией любовью пути, а все остальное – детали, все остальное – от лукавого! Может, я должен сам решить, что говорить? И таково мое право свободы, сотворчества? Удача на расстоянии вытянутой руки. Час моего торжества, а Ты не явился. Ну и ЧЕРТ С ТОБОЙ
И все… Я спустился и ушел, не оборачиваясь. А по выходе из храма вспомнил, что сегодня, верно, суббота. Удивило меня то, что я совсем забыл о святом дне. Сегодня и прежде. Время будто бы стало вечностью, правда, такой безвкусно-потерянной вечностью, которая быстро истекает, не оставляя после себя ничего.
Я шел по городу. Нужно было идти, хотя ноги устали. Потому что сидеть на месте сейчас я бы не стерпел. Я ОБМАНУЛСЯ, Я НЕ ПРОРОК. Теперь это точно. ВСЕЗРЯ
– Эй! Эй, ты чего? – окликнул меня знакомый голос.
Это была Марьям. Мне стоило бы скрыть свою удрученность: что моя РАЗДУТАЯ ГОРДЫНЯ в сравнении с ее горем? А я просто МЕРЗАВЕЦ, БЕЗДЕЛЬНИК, права была моя «базарная баба». До чего я стал себе противен в ту минуту! А самое омерзительное было то, что злился на Бога. Я не позволял себе назвать Его обманщиком, но чувства… чувства выражали именно это. ПРЕДАТЕЛЬ! Хорошо хоть, что моей настоящности хватило на то, чтобы испытать отвращение к себе. Впрочем, гордыня в связке с унынием – еще хуже, да?
– Ты чего? – повторила она вопрос, подходя ближе.
«Лицо попроще сделай», – приказал бы мне сейчас раввин. ДА ПОШЕЛ ТЫ. Но она же виновата. Она даже не знает…
– Нормально все, – сказал я. – Я просто разочаровался в своей мечте.
– Все еще впереди. Может, в будущем…
– Нет никакого будущего. Я знаю.
– Успокойся, хорошо?
– Я ЗНАЮ
Сорвался-таки.
– Ладно, – удивилась она, изучая мои глаза. Ясно, что она увидела в них: ненависть. ГНУСНУЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ НЕНАВИСТЬ. – Ты потихоньку оживаешь.
Этот комментарий сломал ровную линию моих ожиданий:
– Что?
– …А то совсем был как мертвец замороженный. Глаза в одну точку, ни мысли лишней. Вытянут в струну, будто кто через тебя железную нить проложил. Оживаешь потихоньку.
– Я ПРОКЛЯТ, – опять сорвался.
– Нет.
– ПРОКЛЯТ.
– Нет. Не правда.
– ДА ЧТО ТАКОЕ ПРАВДА
– Успокойся.
– ЗАЧЕМ
– Успокойся. ЯСНО
Кажется, если бы я не послушался, она бы меня ударила, чтобы привести в чувство. Удивительным же образом ее «доказательство» подействовало. Я не успокоился, но присмирел.
– Я бесполезен, Марьям, понимаешь? – попытался объяснить уже более по-человечески.
Ей будто бы не нужны были пояснения. Как если бы знала все.
– Посмотри на людей вокруг. Они тоже, по-твоему, бесполезны?
Эти слова отрезвили, я сразу вспомнил моего философа. Он ее сын? Не мыслимо! Много бы я отдал, чтобы узнать, правда ли это, но нельзя спрашивать ее. Нельзя спрашивать мать о ребенке, которого она только что похоронила. Как бы паршиво я о себе не думал, но на такое не способен. Что ж, тайна осталась тайной, ответа у меня нет до сих пор. Умру, не узнав – не довелось. Впрочем, как и многое другое.