Бесплодные земли — страница 5 из 7

ЛАД: ГРУДА ПОВЕРЖЕННЫХ ОБРАЗОВ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯПОСЕЛОК И КА-ТЕТ

– 1 -

На пятые сутки после того, как Эдди вытянул Джейка (без штанов, босого, но сохранившего жизнь и ранец) из двери между мирами, мальчик проснулся от теплых, влажных прикосновений к своему лицу.

Вчера, позавчера, три дня назад Джейк, разбуженный поутру подобным ощущением, непременно поднял бы своих спутников отчаянным криком – он горел в жару, и сон его наводняли кошмары о Штукатурнике. В этих сновидениях Джейк не выскальзывал из джинсов, привратник держал крепко, и мальчик оказывался в невыразимо страшной пасти, где на него, как решетка крепостных ворот, опускались зубы. Тогда Джейк просыпался, дрожа и беспомощно постанывая.

Причиной лихорадки был паучий укус сзади на шее. Когда на второй день Роланд осмотрел ранку и обнаружил вместо улучшения ухудшение, он коротко переговорил с Эдди, после чего выдал Джейку розовую таблетку и сказал:

– Тебе надлежит принимать по четыре таких каждый день самое малое неделю.

Джейк с сомнением пригляделся к таблетке.

– Что это?

– Чефлет,– ответил Роланд и с отвращением посмотрел на Эдди: – Скажи сам. Мне до сих пор не по силам это выговорить.

– Кефлекс. Глотай спокойно, Джейк: он из нашего с тобой родимого Нью-Йорка, из приличной аптеки, с гослицензией. Роланд слопал вагон этого добра – и здоров как конь. Он, как видишь, вообще отчасти смахивает на битюга.

Джейк изумился:

– Как же вы добыли лекарство в Нью-Йорке?

– Это длинная история, – сказал стрелок. – Придет время – все узнаешь, а сейчас прими-ка пилюлю.

Джейк покорно проглотил таблетку. Это быстро принесло отрадные плоды: багровая опухоль на месте воспалившегося укуса за сутки побледнела и уменьшилась, а теперь спал и жар.

Лица мальчика вновь коснулось что-то теплое, и Джейк резко сел, разом открыв глаза.

Существо, лизавшее ему щеку, сделало два торопливых шага назад. Это был косолап (чего Джейк, который видел косолапа впервые, не знал), но не такой упитанный, как те, что повстречались отряду Роланда на развалинах у Великой Дороги; его серо-черная полосатая шубка спуталась и свалялась, а на боку запеклась кровь. Черные глаза с золотым ободком тревожно смотрели на Джейка, зато зад с надеждой ходил из стороны в сторону. Джейк успокоился. Он допускал существование исключений из правил, однако ему казалось, что тот, кто виляет – или пробует вилять – хвостом, вероятно, не слишком опасен.

Только что рассвело; видимо, было что-то около половины шестого утра. Определить время точнее Джейк не мог: его часы, "Сейко" с цифровым дисплеем, не работали… вернее работали, но вели себя в высшей степени оригинально. Когда мальчик взглянул на них в первый раз после своего появления в этом мире, "Сейко" показывали девяносто восемь часов семьдесят одну минуту шестьдесят пять секунд – время, насколько было известно Джейку, несуществующее. Присмотревшись, он понял, что часы идут вспять. Сохраняй они при этом постоянный темп, от них, пожалуй, был бы определенный толк – но нет. Некоторое время "Сейко" отмеряли секунды как будто бы с положенной скоростью (в чем Джейк удостоверился, проговаривая между каждой сменой цифр "Миссисипи"), а затем то на десять-двадцать секунд прекращали отсчет, заставляя думать, что наконец испустили дух, то стремительно прогоняли по дисплею целые стайки цифр.

Сославшись в разговоре с Роландом на столь странное поведение часов, Джейк продемонстрировал их ему, полагая удивить, однако стрелок уделил осмотру "Сейко" от силы пару секунд, кивнул и подытожил: брегет занятный, да только нынче редкому часомеру можно доверять. Итак, "Сейко" ни на что не годились, но Джейку по-прежнему очень не хотелось их выбрасывать – наверное, потому, что часы были частицей его прежней жизни, а их, этих частиц, осталось совсем немного.

Сейчас "Сейко" утверждали: точное время – сорок часов шестьдесят две минуты, день недели – вторчебота, месяц – мартокабрь.

Утро выдалось на редкость туманное; в пятидесяти-шестидесяти футах мир попросту исчезал. Если этот день ничем не отличался от предыдущих, то часа через два должен был проглянуть белесый кружок солнца, а к половине десятого разведрило бы и стало жарко. Джейк огляделся и увидел, что его спутники (он пока не решался называть их друзьями) мирно спят под одеялами из шкур: Роланд неподалеку, Эдди с Сюзанной – более крупный холмик – за потухшим костром.

Он вновь переключил внимание на разбудившего его зверька (похожего на помесь барсука с енотом, приправленную чуточкой таксы) и тихонько сказал:

– Привет, мальчик.

– Чик!– немедленно откликнулся косолап, глядя по-прежнему тревожно. Голос у него оказался низкий, глубокий, очень похожий на лай – ни дать ни взять футболист-англичанин, страдающий сильной ангиной.

От неожиданности Джейк отпрянул. Косолап, напуганный резким движением, снова попятился и как будто бы собрался дать стрекача, но потом передумал. Виляя задом усерднее прежнего, он продолжал боязливо рассматривать Джейка черными с золотом глазами. Усы на длинном рыльце мелко вздрагивали.

– Смотри-ка, он еще помнит людей, – заметил у плеча Джейка чей-то голос. Мальчик оглянулся и увидел у себя за спиной Роланда. Присев на корточки и свесив длинные руки между колен, стрелок смотрел на зверька с гораздо большим интересом, чем проявил к часам Джейка.

– Кто это? – спросил Джейк негромко. Ему не хотелось спугнуть незваного гостя: зверек очаровал его. – Какие красивые глаза!

– Это? Косолап, – ответил Роланд.

– Слап!– тявкнуло существо, отступая еще на шаг.

– Он говорит!

– Не совсем так. Косолапы лишь повторяют то, что слышат… верней, так было когда-то. Я уже много лет не видал говорящего косолапа. Похоже, этот малый умирает с голоду – вон какой заморенный. Видно, пришел поискать, чем поживиться.

– Он лизал мне лицо. Можно, я покормлю его?

– Тогда мы никогда уже от него не избавимся, – Роланд сдержанно улыбнулся и щелкнул пальцами: – Эй! Друг!

Зверек неизвестно как ухитрился передразнить щелчок; звук был такой, словно косолап цокал языком о небо.

– Эй! – хрипло пролаял он. – Эй! Уг! – Теперь он буквально размахивалкосматым задом.

– Ну что же ты? Угости его чем-нибудь. Как говорил один мой знакомый старик-конюх, добрый косолап удачу за собой ведет. А этот вроде бы ничего, славный.

– Да, – согласился Джейк. – Верно.

– Когда-то косолапы жили бок о бок с людьми – во всяком большом имении вокруг замка или господского дома бродило с полдюжины таких тварей. Толку от них было чуть: детвору забавлять да не давать расплодиться крысам, вот и вся польза. Они умеют – точнее, умели в старину – быть верными… хотя я ни разу не слыхал про косолапа, который дарил бы хозяина той же преданностью, что и хороший пес. Дикие косолапы поедают падаль. Они не опасны, зато докучливы – боги мои!

– Йи! – тявкнул косолап, беспокойно поглядывая то на Джейка, то на стрелка.

Джейк медленно, боясь напугать зверька, сунул руку в ранец, достал недоеденный "буррито по-стрелковски" и бросил его косолапу. Косолап отпрянул и, пискнув тоненьким детским голоском, повернулся к Джейку пушистым штопором хвоста. Мальчик подумал, что зверек непременно убежит, но тот остановился и с сомнением оглянулся.

– Ну давай, – сказал Джейк. – Ешь, мальчик.

– Чик, – пробормотал косолап, тем не менее не трогаясь с места.

– Дай ему время, – посоветовал Роланд. – Думаю, он подойдет.

Косолап вытянул шею – длинную и удивительно изящную; тонкий черный нос задергался, чуя съестное. Наконец косолап потрусил вперед, и Джейк заметил, что он слегка прихрамывает. Шумно обнюхав блинчик, косолап лапой отделил кусочек оленины от листьев. Эту операцию он проделал со странно торжественной, даже мрачной осторожностью. Едва мясо освободилось от зелени, косолап жадно, в один присест, проглотил его и поднял глаза на Джейка. "Чик!" – пролаял зверек и, когда мальчик расхохотался, опять шарахнулся.

– Ишь, доходяга, – сонно проговорил позади них Эдди. При звуке его голоса косолап немедленно повернулся и исчез в тумане.

– Ты спугнул его! – гневно заявил Джейк.

– Е-мое, ну извини, – сказал Эдди. Он пригладил всклокоченные со сна волосы. – Я ж не знал, что это твой корефан, Джейк, а то расстарался бы и спроворил сладкого пирога, едри его в корень.

Роланд хлопнул Джейка по плечу.

– Он вернется.

– Ты уверен?

– Уверен. Будет жив – объявится. Мы ведь покормили его, так?

Ответить Джейк не успел – забили барабаны. Путники слушали их третье утро кряду, а дважды далекие, невыразительные глухие удары в той стороне, где лежал город, долетали к ним на склоне дня. Сегодня звук, по-прежнему непонятный и непостижимый, был более отчетливым. У Джейка он вызывал омерзение, словно где-то в густой бесцветной пелене утреннего тумана билось сердце большого зверя.

– Ты по-прежнему не имеешь представления о том, что это такое, Роланд? – спросила Сюзанна. Она уже успела переодеться и заколоть волосы на затылке и теперь складывала одеяла, свое и Эдди.

– Нет. Но не сомневаюсь, что мы это еще узнаем.

– Спасибо, утешил, – скривился Эдди.

Роланд поднялся.

– Пошли. Незачем терять день попусту.

– 2 -

К тому времени, как туман начал рассеиваться, они уже около часа провели в пути. Кресло Сюзанны везли по очереди; оно катило по дороге, уныло подпрыгивая на больших шероховатых булыжниках, которых теперь было столько, что большак напоминал минное поле. Ближе к полудню сделалось солнечно, ясно и жарко; на юго-востоке у горизонта четко вырисовывался город. На взгляд Джейка, он не слишком отличался от Нью-Йорка, хотя у мальчика и мелькнула мысль, что дома тут, пожалуй, будут пониже. Разумеется, с такого расстояния невозможно было определить, действительно ли город давно разрушился, как, по-видимому, разрушилось почти все в мире Роланда. У Джейка, как и у Эдди, затеплилась невысказанная надежда на то, что там они найдут помощь… или хотя бы хороший горячий обед.

Тридцатью-сорока милями левее над широкой излучиной Сенда кружили большие птичьи стаи. Время от времени то одна, то другая птица складывала крылья и камнем падала вниз – вероятно, за рыбой. Дорога и река медленно сближались, хотя точка слияния еще не была видна.

Впереди показались новые постройки, в основном крестьянские дворы, все заброшенные. Попадались разрушенные дома, но над ними потрудилось скорее время, чем сторонняя злая сила, и надежды Эдди и Джейка на то, что, возможно, ожидало их в городе, надежды, которые они тщательно скрывали от остальных из боязни стать мишенью для насмешек, разгорелись с новой силой. В степи паслись небольшие стада косматых животных. Они держались на почтительном расстоянии от дороги, и лишь когда требовалось пересечь ее, галопом перебегали на другую сторону, точно ватаги малышей, боящихся уличного движения. Джейку они показались похожими на бизонов… а потом он заметил нескольких с двумя головами. Он сказал об этом стрелку, и Роланд кивнул:

– Мутанты.

– Как под горами? – Джейк расслышал в своем голосе страх и понял, что это наверняка заметил и стрелок, но ничего не мог с этим поделать. Он очень хорошо помнил бесконечный кошмар путешествия на дрезине.

– Думаю, здесь мутантным породам не дают плодиться. А вот твари, на которых мы наткнулись под горами, вырождались беспрепятственно.

– А что там? – Джейк показал в сторону города. – Там тоже будут мутанты или… – Яснее облечь свои надежды в слова он не мог.

Роланд пожал плечами.

– Не знаю, Джейк. Знал бы – сказал бы.

Они шли мимо заброшенной фермы. Часть дома выгорела. "Но это могла быть и молния", – подумал Джейк и задался вопросом, что пытается сделать: объяснить себе увиденное или обмануть себя?

Словно прочитав мысли мальчика, Роланд обхватил его за плечи:

– Даже не пробуй угадать, Джейк. Что бы здесь ни случилось, это дело очень давнее. – Он махнул рукой: – Вон там, верно, был корраль. А погляди, что осталось – несколько жердей, торчащих из травы.

– Мир сдвинулся с места, да?

Роланд кивнул.

– А люди? Они ушли в город, как ты думаешь?

– Кто, может, и ушел, – ответил Роланд. – А кто и по сей день здесь.

– Что? – встревоженная Сюзанна резко обернулась к нему.

Роланд утвердительно наклонил голову:

– Последние день-два за нами следят. Людишек в этих развалюхах прячется немного, но они есть. Поближе к цивилизации… – он запнулся, – точнее сказать, к тому, что некогда былоцивилизацией, их станет больше.

– Откуда ты знаешь, что здесь кто-то есть? – спросил Джейк.

– Учуял. Несколько раз примечал огороды, нарочно обсаженные бурьяном, чтобы спрятать посевы. А в роще крутится ветряк, может, и не один. Впрочем, дело даже не в этом: просто у меня такое чувство, будто вместо солнца на лицо падает тень. Думается, со временем оно придет и к вам троим.

– По-твоему, их стоит опасаться? – Сюзанна с тревогой оглядела большое ветхое строение, к которому они приближались, – не то старый склад, не то заброшенный деревенский рынок, – и ее рука потянулась под грудь, к револьверу.

– Укусит чужой пес или нет? – парировал стрелок.

– Как это понимать? – поинтересовался Эдди. – Терпеть не могу, когда из тебя начинает переть заумь, Роланд. Тоже мне дзен-буддист!

– Понимай так, что не знаю, – ответил Роланд. – Кто этот Дзен Буддист? Он так же умен, как я?

Эдди долго-долго смотрел на Роланда, прежде чем пришел к выводу, что имеет дело с редким явлением: стрелок шутит.

– Ладно, отвали, – наконец сказал он и увидел, как дрогнул уголок рта Роланда, прежде чем стрелок повернул прочь. Вновь принимаясь толкать вперед кресло Сюзанны, Эдди вдруг кое-что увидел. – Эй, Джейк! – окликнул он. – Да ты, никак, обзавелся приятелем!

Джейк огляделся и просиял: в сорока ярдах позади, обнюхивая сорную траву, которая проросла между растрескавшимся булыжником Великой Дороги, за ними деловито хромал тощий косолап.

– 3 -

Спустя несколько часов Роланд объявил привал и велел приготовиться.

– К чему? – спросил Эдди.

Роланд коротко глянул на него.

– Ко всему.

Было, вероятно, около трех часов дня. Маленький отряд стоял там, где Великая Дорога поднималась на длинный кряж с неровными склонами, который наискось пересекал равнину, как морщинка на величайшей в мире простыне. Перевалив через кряж, дорога спускалась к первому на памяти путников настоящему поселку. Он выглядел пустынным, но Эдди не забыл утренний разговор, и вопрос Роланда "укусит чужой пес или нет?" больше не казался ему таким уж дзенским.

– Джейк!

– Что?

Эдди кивком показал на рукоятку "Ругера", торчавшую из-за пояса джинсов Джейка – тех, что мальчик сунул в ранец перед уходом из дома:

– Не хочешь отдать это мне?

Джейк глянул на Роланда. Стрелок пожал плечами: решай сам.

– На. – Джейк отдал пистолет Эдди, снял ранец, порылся в нем и вытащил снаряженную обойму. Он помнил, как лазил за ней в ящик отцовского письменного стола, за картотеку, но ему чудилось, что происходило все это давным-давно. Сейчас думать о своей нью-йоркской жизни и учебе в школе "Пайпер" было все равно что смотреть в телескоп с обратной стороны.

Эдди взял обойму, внимательно осмотрел, вогнал на место, проверил предохранитель и сунул "Ругер" за пояс.

– Слушайте внимательно и мотайте на ус, – сказал Роланд. – Если здесь и впрямь есть люди, то скорее всего старики, которым мы покажемся куда страшнее, чем они кажутся нам. Тех, кто помоложе, небось, давно уж след простыл, а у оставшихся навряд ли сыщется самопальное оружие – сказать правду, до нашего прихода они его, может статься, и в глаза не видали, разве что в старых книжках попалась картинка-другая. Угрожающих жестов не делать. И еще есть хорошее детское правило: не заговаривать первым.

– Как насчет луков со стрелами? – осведомилась Сюзанна.

– Да, луки у них могут быть. Копья и дубинки – тоже.

– Не забудьте про камни, – мрачно прибавил Эдди, глядя вниз на скопление деревянных построек. Поселок походил на город-призрак, но как знать? – А если с камнями у них напряженка, всегда можно наколупать булыжников из дороги.

– Да, ищущий обрящет, – согласился Роланд. – НО ПЕРВЫЕ МЫ ЗАТЕВАТЬ СВАРУ НЕ БУДЕМ – ясно?

Они дружно кивнули.

– Пожалуй, проще было бы обойти кругом, – сказала Сюзанна.

Роланд кивнул, не сводя глаз с нехитрой топографии лежащего впереди поселка. В самом его центре Великую Дорогу пересекала другая, отчего ветхие, полуразвалившиеся домишки походили на мишень в оптическом прицеле мощной винтовки.

– Проще, да, но мы не станем этого делать. Легко пристраститься ходить кружными путями, однако это привычка дурная и достойная всяческого порицания. Всегда лучше идти напрямик, коль нет явных причин поступить иначе. Сейчас я таких причин не вижу. И если там и впрямь есть люди, что ж, – может, оно и неплохо. Не мешало бы потолковать.

Роланд кажется теперь другим, размышляла Сюзанна. Впрочем, она не думала, будто дело лишь в том, что призрачные голоса, донимавшие стрелка, смолкли. "Таким он был, когда ему еще оставалось за что сражаться и кого вести за собой, а вокруг были старые друзья, – думала она. – До того, как мир сдвинулся с места, а с ним снялся с места и он, пустившись в погоню за Уолтером. До того, как Пустыня заставила его уйти в себя, иссушила и выстудила душу".

– Может, они знают, что это за барабаны, – предположил Джейк.

Роланд опять кивнул.

– Все,что им известно, особливо о городе, пришлось бы нам очень кстати, да только ни к чему наперед возлагать чересчур большие надежды на тех, кого тут может вовсе не быть.

– Знаешь что? – сказала Сюзанна. – Если б яувидела нас, я бы носу за порог не высунула. Четверо, трое вооружены? Да мы, небось, похожи на шайку старинных разбойников, про которых ты рассказывал, Роланд… ну как их…

– Луни. – Левая рука стрелка опустилась к сандаловой рукояти револьвера, и он легонько потянул оружие из кобуры. – Однако ж ни единый лунь, рождавшийся на свет, не владел этим,и коль в деревне еще есть старики, они будут знать, что к чему. Идемте.

Джейк глянул назад и увидел косолапа. Зверек лежал на дороге, положив морду между короткими передними лапами, и внимательно смотрел на людей. "Чик!" – позвал Джейк.

– Чик! – эхом откликнулся косолап и тотчас неуклюже поднялся.

Они стали спускаться с пологого пригорка к поселку. Чик трусил следом.

– 4 -

Два дома у околицы уничтожил огонь. В остальном поселок, с виду пыльный и скучный, как будто бы не пострадал. Они прошли мимо заброшенного извозчичьего двора (слева), мимо строения, где когда-то, возможно, помещался рынок (справа), и очутились собственно в поселке – если это можно было так назвать. По обе стороны дороги выстроилось около дюжины шатких домов, кое-где разделенных проулками. С северо-востока на юго-запад шла еще одна дорога – проселок, почти целиком заросший степной травой.

Сюзанна окинула взглядом его северо-восточную ветку и подумала: "Когда-то по реке ходили баржи, и где-то южнее по этой же дороге была пристань, а возле нее, на бойком месте, наверное, еще один лачужный городок, все больше кабаки да бордели. Городок был последним торговым поселением – дальше баржи отправлялись вниз по реке к большому городу – и туда и оттуда через это местечко ездили крытые повозки. Как давно это было?"

Она не знала… но, если судить по виду поселка, воды с тех пор утекло немало.

Где-то заунывно скрипели ржавые петли. Еще где-то на степном ветру одиноко и тоскливо хлопал ставень.

Вдоль домов тянулись оградки, почти все поломанные. Когда-то они отгораживали дома от широкого дощатого тротуара, но от него мало что осталось, а в прорехи проросла трава. Вывески на домах облупились и выцвели, но кое-что из надписей, сделанных на некой разновидности ломаного английского (это, полагала Сюзанна, и был пресловутый "низкий слог" Роланда), еще можно было прочесть. "ФУРАШ И ЗЕРНО", разобрала она в одном месте и догадалась, что это должно означать фуражи зерно. На декоративном фасаде следующего дома, под намалеванным кричащими красками бизоном, разлегшимся в траве, стояло: "ОТДОХНИ ПОДКРЕПИСЬ ВЫПЕЙ". Под вывеской покачивались на ветру створки покосившихся дверей.

– Это что, салун? – Сюзанна не понимала, отчего вдруг перешла на шепот, знала только, что говорить как обычно, в полный голос, она не может. Это было бы все равно что на похоронах забренчать на банджо "Обвалилась Клинч-гора".

– Был, – отозвался Роланд. Он не шептал, но голос понизил и говорил задумчиво. Джейк старался держаться поближе к нему и боязливо оглядывался. Позади Чик сократил дистанцию до десяти ярдов и быстро трусил за людьми, внимательно осматривая дома вдоль дороги, отчего его голова качалась из стороны в сторону, как маятник.

Теперь и Сюзанна почувствовала: за ними следят. Ощущение было именно такое, как описывал Роланд, – будто на солнце наползла тень.

– Здесь кто-то есть, да? – прошептала она.

Роланд кивнул.

На северо-восточном углу перекрестка Сюзанна увидела еще одну понятную вывеску: "ЗАЕЖЖИЙ ДВОР", значилось там, и "НОЧЛЕГ". Если не считать видневшейся впереди церковки с покосившимся шпилем, это было самое высокое здание в поселке – трехэтажное. Она подняла голову и скользнула взглядом по его фасаду как раз вовремя, чтобы увидеть, как в одном из пустых оконных проемов мелькнуло, исчезая, неясное белое пятно – без сомнения, чье-то лицо. Ей вдруг захотелось поскорее уйти отсюда. Роланд, однако, шагал намеренно медленно, и Сюзанна полагала, что знает, в чем причина. Поспешность могла бы создать у наблюдателей впечатление, что пришельцы напуганы и их можно захватить. И тем не менее…

Улочки в месте своего пересечения раздавались вширь, образуя площадь, давно заросшую травой и бурьяном. Посреди площади стоял разрушенный временем и ненастьями каменный указатель. Над ним на провисшем отрезке ржавого троса висела какая-то металлическая коробка.

Роланд двинулся к указателю; Джейк держался рядом. Следом Эдди вез Сюзанну. Ветер щекотал ей щеку прядкой волос, в спицах колес инвалидного кресла шуршала трава. Где-то за площадью звонко хлопнул ставень, скрипнули петли. Сюзанна вздрогнула и отвела волосы с лица.

– Хоть бы он поторопился, – сказал Эдди, понизив голос. – От этого места у меня мурашки.

Сюзанна кивнула. Она оглядела площадь, и опять перед ее глазами встала яркая картина – базарный день в поселке: толчея, тротуары запрудил люд, почти сплошь возчики и одетые в грубое платье матросы с барж (Сюзанна не знала, откуда у нее уверенность насчет барж и матросов, но факт оставался фактом), лишь изредка мелькнет кто-нибудь из местных кумушек с корзиной через руку; по площади проезжают фургоны; над немощеной дорогой висят тучи удушливой желтой пыли – возницы нахлестывают запряженных в подводы лошадок

(волов это были волы).

Сюзанна виделаэти подводы – обвязанные пыльными кусками холстины тюки полотна на одних, пирамиды просмоленных бочонков – на других; видела волов – запряженные парами, они терпеливо тянули повозки, дергая ушами, чтобы отогнать мух, с жужжанием роящихся вокруг огромных голов; слышала голоса, смех, пианино в салуне – кто-то барабанил по клавишам, выколачивая развеселый мотивчик, нечто вроде "Девчонок из Буффало" или "Кэти, милки".

"Как будто в прошлой жизни я жила здесь", – подумала она.

Стрелок нагнулся к надписи на указателе.

– Великая Дорога, – прочел он. – Лад – сто шестьдесят колес.

– Колес? – переспросил Джейк.

– Старинная мера длины.

– Ты слыхал про Лад? – спросил Эдди.

– Возможно, – сказал стрелок. – Когда был очень мал.

– Рифмуется с "гад", – заметил Эдди. – Знак-то, может, не такой уж и добрый.

Джейк обследовал восточную грань камня.

– Приречная дорога. Буквы чудные, но прочесть можно.

Эдди поглядел на западную грань:

– Тут написано – Джимтаун, сорок колес. Это не там родился Уэйн Ньютон, а, Роланд?

Роланд смотрел, не понимая.

– Молчу-молчу-молчу, – сказал Эдди, закатывая глаза.

Юго-западный угол площади занимало единственное в поселке каменное здание – приземистый унылый куб с ржавыми решетками на окнах. Окружная тюрьма, она же здание суда, подумала Сюзанна. Она навидалась на Юге подобных сооружений; добавить со стороны фасада пандус-другой для парковки, и будет не отличить. Через весь фасад облупившейся желтой краской было что-то намалевано. Сюзанне удалось разобрать слова, и, хотя понять их она не смогла, ей еще сильнее захотелось убраться из поселка. Надпись гласила: "СМЕРТЬ ЗРЕЛЮГАМ!"

– Роланд! – Когда тот посмотрел на нее, Сюзанна ткнула в сторону лозунга на стене. – Что это значит?

Стрелок прочел и покачал головой:

– Не знаю.

Она опять огляделась. Теперь площадь казалась не такой большой, а дома словно нависали над ними.

– Может, пойдем отсюда?

– Скоро пойдем. – Роланд нагнулся и выковырял из дороги небольшой голыш. Задумчиво подбрасывая камень в левой руке, стрелок посмотрел на металлическую коробку над указателем, вскинул руку – и Сюзанна с секундным опозданием поняла, что он собирается делать.

– Роланд, нет! – вскрикнула она и при звуке своего полного ужаса голоса отпрянула и съежилась.

Не обратив на нее ни малейшего внимания, стрелок запустил камнем вверх. Прицелился он как всегда точно, и голыш с гулким металлическим "бам-м!" ударил прямо по коробке. Внутри послышалось механическое жужжание, из прорези на боку коробки пополз ржавый зеленый флажок. Когда он остановился, раздался отрывистый звонок. На флажке крупными черными буквами было написано "ИДИТЕ".

– Чтоб я сдох! – сказал Эдди. – Светофор из "Кистоунских полицейских"! А если ты еще раз по нему захреначишь, он напишет "СТОЙТЕ"?

– Мы не одни, – спокойно отозвался Роланд и указал в сторону строения, которое Сюзанна мысленно окрестила окружным судом. Из него вышли и теперь спускались по каменным ступеням мужчина и женщина. "Ты выиграл пупсика, Роланд, – подумала Сюзанна. – Этой парочке в обед сто лет!"

На мужчине были штаны с нагрудником и соломенная шляпа с огромными полями. Женщина цепко держалась за его голое загорелое плечо. Она была в домотканом платье и капоре, а когда старики подошли поближе, Сюзанна увидела, что женщина слепая и что зрения она лишилась в результате какого-то очень страшного происшествия. На месте глаз остались лишь неглубокие впадины, заполненные рубцовой тканью. Женщину, казалось, снедали страх и смятение.

– Это луни, Сай? – жалобно воскликнула она надтреснутым дрожащим голосом. – Ей-ей, отправишь ты когда-нибудь нас на тот свет!

– Заткнись, Мерси, – отвечал старик. Он, как и женщина, говорил с сильным акцентом, который Сюзанна едва понимала. – Никакие они не луни, эти-то. Кому сказано: с ими Зрелый. Отродясь ни один лунь со Зрелыми по дорогам не шастал.

Слепая попыталась вырваться от своего спутника. Тот выругался и поймал ее за руку повыше локтя.

– Да будет тебе, Мерси! Будет, говорю! Упадешь – себе же беды наделаешь, чертовка!

– Мы не желаем вам зла, – крикнул стрелок, прибегнув к Высокому Слогу. При звуках торжественной речи глаза старика загорелись недоверием. Женщина повернулась, обратив слепое лицо к чужакам.

– Стрелок! – воскликнул старик. Голос его срывался и дрожал от радостного волнения. – Богом клянусь! Я так и знал! Я знал!

Он бегом кинулся через площадь к путникам, таща слепую за собой. Она беспомощно спотыкалась, и Сюзанна уже ждала того неизбежного момента, когда женщина упадет. Но первым упал мужчина; он тяжело рухнул на колени, и его спутница болезненно распростерлась рядом с ним на булыжнике Великой Дороги.

– 5 -

Джейк почувствовал у щиколотки что-то пушистое и посмотрел вниз. Рядом с ним к земле припал страшно встревоженный Чик. Джейк протянул руку и осторожно погладил зверька по голове – не только чтобы успокоиться, но и чтобы успокоить. Мех у косолапа оказался шелковистый и невероятно мягкий. Мгновение мальчику казалось, что косолап убежит, но тот только поднял голову, поглядел на Джейка, лизнул ему руку и вновь стал смотреть на новых людей. Мужчина пытался помочь женщине подняться, но не слишком успешно. Мерси тянула шею, в жадном смущении вертя головой из стороны в сторону.

Человек по имени Сай рассек ладони о камень мостовой, но не замечал этого. Позабыв о своей спутнице, он сорвал с головы сомбреро (Джейку эта шляпа казалась большущей, как тележное колесо) и прижал его к груди.

– Добро пожаловать, стрелок! – вскричал он. – Милости просим! А я-то думал, весь ваш род исчез с лица земли – истинно говорю!

– Благодарю за добрый прием, – молвил Роланд Высоким Слогом. Он осторожно взял слепую за плечи. Женщина на миг съежилась от страха, потом успокоилась и позволила поднять себя с земли. – Покройся, старец. Солнце палит.

Старик послушно нахлобучил шляпу и стоял, глядя на Роланда блестящими глазами. Спустя секунду-другую до Джейка дошло, что это был за блеск: Сай плакал.

– Стрелок! Говорил же я тебе, Мерси! Я, как углядел пистолю, сразу сказал: стрелок!

– Стало быть, это не луни? – спросила Мерси, словно не в силах поверить. – Верно не луни, Сай?

Роланд повернулся к Эдди.

– Проверь предохранитель и дай ей револьвер Джейка.

Эдди вытащил "Ругер" из-за пояса, проверил предохранитель и нерешительно вложил пистолет в руки слепой. Та охнула, чуть не выронила его, потом изумленно огладила и подняла к старику лицо с пустыми глазницами на месте глаз.

– Огнестрел, – прошептала она. – Силы небесные!

– Да, навроде того, – небрежно отозвался старик, забирая у нее пистолет и возвращая его Эдди, – настоящий-тоогнестрел у стрелка, а другой – у его товарки. Слышь, Мерси, а кожа-то у ней как есть черная… батюшка мой сказывал, у гарланцев такая.

Чик тоненько, визгливо тявкнул. Джейк обернулся и увидел, что по улице к ним идут еще люди – всего пятеро или шестеро. Подобно Саю и Мерси, все они были весьма преклонного возраста, а одна старуха, которая ковыляла, опираясь на клюку, точно ведьма из сказки, казалась решительно древней. Они подошли ближе, и Джейк понял, что двое в этой группе – братья-близнецы. Длинные седые волосы спадали на плечи пестревших заплатами домотканых рубах. Кожа была белая, как тонкое льняное полотно, а глаза – розовые. "Альбиносы", – подумал он.

Старая карга, похоже, была тут главная. Опираясь на клюку, она ковыляла к отряду Роланда, не спуская с пришельцев зеленых, как изумруды, глаз-буравчиков. Легкий степной ветерок играл краем ветхой шали. Взгляд старухи остановился на Роланде.

– Привет тебе, стрелок! Что за приятная встреча! – Она тоже изъяснялась Высоким Слогом, и Джейк, как и Эдди с Сюзанной, отлично все понял, хотя догадывался, что в родном мире эти слова показались бы ему бессмысленным набором звуков. – Добро пожаловать в Речную Переправу!

Стрелок, который тоже снял шляпу, поклонился старухе, трижды быстро хлопнув себя по горлу беспалой правой рукой.

– Благодарствую, праматерь-саи.

В ответ послышался смешок, и Эдди вдруг понял, что Роланд сделал старухе остроумный комплимент. У него мелькнула мысль, уже посещавшая Сюзанну: "Вот какой он был… вот как держался. Во всяком случае, и так тоже".

– Может, ты и стрелок, да только кем ни рядись, под одежкой ты обыкновеннейший олух, как все мужчины, – сказала старуха, переходя на низкий слог.

Роланд опять поклонился.

– Красота всегда лишала меня разумения, матушка.

На сей раз она прямо-таки закудахталаот смеха. Чик прижался к ноге Джейка. Близнец-альбинос кинулся вперед подхватить почтенную даму, поскольку та качнулась назад в своих пыльных потрескавшихся башмаках. Однако старуха сама удержала равновесие и сделала повелительный жест: тише. Альбинос ретировался.

– Ты в странствии, стрелок? – Зеленые глаза, устремленные на Роланда, проницательно поблескивали; морщинистые губы то поджимались, то выпячивались.

– Да, – ответил Роланд. – Мы странствуем в поисках Темной Башни.

Обитателей поселка эти слова, казалось, только озадачили, однако старуха отшатнулась и загородилась рукой, выставив пальцы "рожками", – знак, оберегающий от сглаза и обращенный не к ним, понял Джейк, а куда-то на юго-восток, куда вела тропа Луча.

– Печально слышать! – воскликнула она. – Ибо никто из тех, кому выпало пуститься на поиски сего исчадья зла, не воротился! Так говорил мой дед и дед деда моего! Ни един!

– Ка,– терпеливо промолвил стрелок, словно это все объясняло… собственно, начинал понимать Джейк, для Роланда это так и было.

– Да, – согласилась старуха, – злобная бестия ка!Что ж, делай, что призван, посвяти жизнь свою назначенной стезе и умри, когда сия стезя приведет тебя к поляне средь дерев. Преломишь ли ты с нами хлеб, прежде чем поспешить дальше, стрелок? Ты и твой отряд рыцарей?

Роланд вновь отвесил поклон.

– Мы давным-давно не преломляли хлеб ни с кем, кроме как между собою, праматерь. Гостить долго мы не можем – но вкусим от вашей пищи с благодарностью и удовольствием.

Старуха повернулась к остальным. Она заговорила звенящим надтреснутым голосом, и все же не от него, а от самих слов по спине у Джейка пробежал холодок.

– Се возвращаются добро и свет! Минули черные дни, прошли горькие времена – вновь грядет чистота! Воспряньте же духом, поднимите головы, ибо дожили и видите: колесо касызнова начинает вращение!

– 6 -

Следом за старухой (звали ее тетушка Талита) они пересекли площадь и подошли к церкви с покосившимся шпилем, согласно поблекшему щиту на лужайке, полоненной буйной порослью бурьяна, – храму Крови Предвечной. Поверх этих слов выцветшей до призрачного воспоминания о зелени краской было начертано другое послание: "СМЕРТЬ СЕДЫМ".

Резво ковыляя, тетушка Талита провела их через разгромленную церковь по центральному проходу мимо разбитых в щепы и перевернутых скамей, вниз по короткому лестничному пролету в кухню, так разительно отличавшуюся от разора наверху, что Сюзанна удивленно заморгала. Здесь все так и сверкало чистотой. Деревянный пол был очень стар, но, должным образом натертый, сиял собственным ясным и прозрачным внутренним светом. Целый угол занимала безукоризненно чистая черная плита, а сложенные в кирпичной нише по соседству поленья казались и хорошо подобранными, и хорошо просушенными.

К их компании присоединилось еще три представителя старшего поколения – две старухи и опиравшийся при ходьбе на костыль старик на деревянной ноге. Женщины взялись за дело: две захлопотали у шкафов, третья растворила чрево плиты, где уже были аккуратно сложены поленья, и чиркнула длинной серной спичкой, четвертая открыла еще одну дверь и по короткому маршу узких ступенек спустилась в помещение, похожее на ледник. Тетушка Талита тем временем повела остальных в просторные сени за церковью. Взмахом клюки она указала на два складных стола, хранившихся там под рваным, но чистым покрывалом, и пожилые альбиносы немедленно вступили в борьбу с одним из них.

– Ну-ка, Джейк, – сказал Эдди, – давай подсобим.

– Нет! – быстро возразила тетушка Талита. – Может, годы наши и почтенные, но помощники из гостей нам не надобны! Покамест нет, юнец!

– Оставь их, – посоветовал Роланд.

– Надорвутся ведь, дураки старые, – пробурчал Эдди, но последовал за остальными, оставив стариков возиться со столом.

Когда он вынул Сюзанну из кресла и пронес в двери черного хода, та так и ахнула: не садик – диво! В мягкой зеленой траве яркими факелами горели цветочные клумбы. Сюзанна заметила знакомые цветы – бархатцы, флоксы, цинии – но множество иных она видела впервые. Пока она смотрела, на ярко-голубой лепесток сел слепень… и лепесток мгновенно облепил его и скатался в тугую трубочку.

– Ух ты! – восхитился Эдди, глазея по сторонам. – Сады Буша!

Сай сказал:

– Один только энтот уголок мы и содержим аки в ранешние времена, допрежь того, как мир сдвинулся с места. От проезжих – Зрелых, Седых да луней – мы его таим. Кабы они прознали, пожгли бы… а нас всех жизни решили бы – зачем, значит, сберегаем такое местечко. Ненавистна им красота – только в том все и сходятся, выродки.

Слепая потянула его за руку: тш-ш, тише.

– Какие нынче проезжие, – сказал старик с деревянной ногой. – Давно уж никаких проезжих. Они поближе к городу держатся. Небось, все, что человеку для жизни потребно, там и находят, на месте.

Сражаясь со столом, появились близнецы-альбиносы. Следом шла одна из старух и подгоняла братьев: живей, живей, с дороги, черти полосатые! В каждой руке она несла по глиняному кувшину.

– Садись же, о стрелок! – воскликнула тетушка Талита, взмахом руки указывая на траву. – Садитесь все!

Сюзанна вдыхала десятки соперничавших друг с другом ароматов. Они погружали ее в дремотное оцепенение; ощущение реальности исчезало, словно происходящее было сном. Ей с трудом верилось, что за разрушающимся фасадом мертвого поселка действительно скрывается этот удивительный райский уголок.

Появилась еще одна женщина; она несла поднос, уставленный бокалами. Бокалы были разномастные, но без единого пятнышка и сверкали на солнце, будто чистый хрусталь. Женщина протянула поднос сперва Роланду, потом тетушке Талите, Эдди, Сюзанне и напоследок Джейку. Когда каждый взял себе бокал, первая женщина разлила по ним темно-золотистую жидкость.

Роланд наклонился к Джейку, который, поджав ноги, как портняжка, сидел с Чиком под боком возле овальной клумбы ярко-зеленых цветов, и пробормотал: "Отпей ровно столько, сколько требует учтивость, Джейк, не больше, не то нам придется нести тебя из поселка на себе – это греф,крепкая яблочная брага".

Джейк кивнул.

Талита подняла бокал, и, когда Роланд последовал ее примеру, Эдди, Сюзанна и Джейк сделали то же самое.

– А остальные как же? – прошептал Эдди Роланду.

– Им подадут после того, как будет сказана речь. А теперь тише.

– Стрелок! Услышим ли мы слово, что воспламенит наши сердца? – спросила тетушка Талита.

Стрелок встал, высоко поднял бокал и склонил голову, словно в раздумье. Горстка уцелевших обитателей Речной Переправы смотрела на него с уважением и, как показалось Джейку, некоторой робостью. Наконец Роланд снова поднял голову.

– Станете ли вы пить за эту землю и дни, протекшие на ней? – хрипло, вздрагивающим от переполнявших его чувств голосом спросил он. – За былое изобилие и за ушедших друзей? За славную компанию, за радостную встречу? Разожжет ли это в нас сердечный пламень, праматерь? Даст ли нам сил?

Джейк видел, что тетушка Талита плачет, но все равно лицо ее озарила улыбка лучезарного счастья… и на миг старуха стала почти юной. Джейк смотрел на нее с удивлением и внезапно вспыхнувшей радостью. Впервые с тех пор, как Эдди протащил его в дверь между мирами, мальчик почувствовал, что тень привратника и впрямь покидает его сердце.

– Ей, стрелок! – молвила тетушка Талита. – Прекрасно сказано! От эдаких слов душа полыхает пожаром, истинно говорю! – И она залпом осушила свой бокал. Когда он опустел, Роланд осушил свой. Выпили, хоть и не так лихо, и Эдди с Сюзанной.

Джейк пригубил питье и с удивлением обнаружил, что оно ему нравится, – вопреки его ожиданиям, брага оказалась не горькой, а кисло-сладкой и терпкой, как сидр. Однако он почти сразу ощутил действие напитка и осторожно отставил бокал в сторону. Чик принюхался, попятился и положил морду на ногу Джейку.

Вокруг рукоплескали последние обитатели Речной Переправы – маленькое товарищество стариков. Почти все они, как и тетушка Талита, не скрывали слез. Раздали другие бокалы, попроще, но вполне годные к употреблению. Праздник начался – прекрасный праздник на склоне долгого летнего дня, под широко распахнутым степным небом.

– 7 -

Вкуснее, чем в тот день, Эдди не угощали с детства, со времен тех уже мифических пиров, когда, справляя день рождения сына, мать считала своей святой обязанностью подать на стол все его самое любимое – мясной рулет, печеную картошку, вареную кукурузу в початках и шоколадный торт с ванильным мороженым на закуску.

Несомненно, то наслаждение, какое Эдди получал от еды, отчасти объяснялось разнообразием и обилием снеди, появившейся перед ним, – особенно если вспомнить, что долгие месяцы весь рацион пилигримов составляло лишь мясо омаров, оленина и несколько видов горькой зелени, объявленных Роландом безопасными, – но Эдди решил, что это не единственная причина; парнишка, заметил он, уписывал за обе щеки, только накладывай (поминутно скармливая какой-нибудь кусочек примостившемуся у его ног косолапу), а ведь Джейк еще не пробыл с ними и недели.

Миски с рагу (в густой коричневой подливе, куда были щедро накрошены овощи, плавали ломти бизоньего мяса), тарелки со свежими лепешками, горшки с душистым белым маслом, миски с неведомыми листьями, отдаленно напоминавшими шпинат… Эдди никогда не был страстным любителем зелени, но стоило ему попробовать эти листья, и какая-то обездоленная его часть пробудилась и слезно взмолилась: еще. Молодой человек воздавал должное всем яствам, однако его тяга к зелени граничила с алчностью. Он увидел, что Сюзанна тоже вновь и вновь кладет себе "шпинат". Вчетвером путешественники опустошили три миски листьев.

Старухи – им помогали близнецы-альбиносы – проворно собрали и унесли грязные тарелки и вернулись с миской взбитых сливок и двумя толстыми белыми блюдами, на которых высокой горкой громоздились ломти сладкого пирога. Пирог благоухал так, что Эдди почувствовал себя праведником в раю.

– Сливки только бизоньи, – констатировала тетушка Талита. – Последняя корова уж годков тридцать как околела. Не Бог весть что, знамо дело, да все ж таки лучше чем ничего, клянусь Маргариткой!

Пирог оказался с голубикой. Эдди подумал, что все прочие пироги, торты и кексы, съеденные им за свою жизнь, с этим и рядом не лежали. Прикончив три куска, он отвалился от стола и, не успев прикрыть рот, звучно рыгнул. Он виновато огляделся.

Мерси – слепая – хихикнула.

– Слышу, слышу! Кто-то поблагодарил стряпуху, тетушка!

– Да, – отозвалась тетушка Талита, и сама смеясь. – Что верно, то верно.

И все же подавальщицы появились вновь. Одна несла кувшин, над которым поднимался парок, другая – поднос, где ненадежно балансировали глиняные чашки.

Тетушка Талита сидела во главе стола, Роланд – по правую руку от нее. Он наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Старуха выслушала (улыбка ее чуть поблекла) и кивнула.

– Сай, Билл и Тилл, – сказала она. – Вы трое останьтесь. Нам со стрелком и его друзьями надобно потолковать – по той причине, что они думают пуститься в путь нынче же ввечеру. Остальные, чтоб не гомонить тут попусту, будут кофейничать на кухне. Да не забудьте попрощаться, как подобает учтивым людям!

Билл и Тилл, близнецы-альбиносы, остались сидеть на дальнем конце стола. Остальные выстроились гуськом и медленно двинулись мимо путников. Каждый пожимал руку Эдди и Сюзанне, а затем чмокал Джейка в щеку. Мальчик принимал это достойно, но Эдди видел, что он удивлен и смущен.

Подле Роланда старики опускались на колени и прикасались к сандаловой рукояти револьвера, торчавшей из кобуры на левом бедре стрелка. Роланд клал им руки на плечи и целовал в морщинистые лбы. Последней шла Мерси; она обвила талию Роланда обеими руками и звонко чмокнула его в щеку.

– Благословен будь, стрелок! Да хранят тебя боги! Кабы я только могла тебя увидеть!

– Не забывайся, Мерси! Веди себя прилично! – резко вмешалась тетушка Талита, но Роланд, не обращая на нее внимания, склонился к слепой.

Он ласково, но решительно взял ее руки в свои и поднес к своему лицу.

– Посмотри на меня ими, красавица, – сказал он и закрыл глаза, когда сморщенные, изуродованные артритом пальцы слепой принялись осторожно ощупывать его лоб, щеки, губы и подбородок.

– Да, стрелок! – выдохнула она, поднимая незрячие глазницы навстречу блекло-голубым глазам Роланда. – Я очень хорошо вижу тебя! Славное лицо, однако ж полное печали и заботы. Мне страшно за тебя и за твоих.

– И все же встреча вышла радостная, разве не так? – спросил он в ответ и запечатлел на гладкой, истончившейся от старости коже лба Мерси нежный поцелуй.

– Так, так. Истинная правда. Спасибо за поцелуй, стрелок. Сердечное спасибо.

– Ступай, Мерси, – велела тетушка Талита, но без прежней суровости. – Ступай пить кофей.

Мерси поднялась с колен. Одноногий старик с костылем взял ее руку и положил на пояс своих штанов. Мерси ухватилась и, помахав на прощание Роланду и его товарищам, позволила хромому увести ее.

Эдди вытер увлажнившиеся глаза.

– Кто ее ослепил? – хрипло спросил он.

– Луни, – отвечала тетушка Талита. – Выжгли ей очи клеймом, вот как. Будто бы за то, что дерзко на них глядела. Тому уж четверть века… Ну же, пейте поскорей кофей! Он и горячий-то гадок, а чуть остынет, так и вовсе в рот не возьмешь – дорожная слякоть, да и только.

Эдди поднес чашку ко рту и отхлебнул на пробу. Дорожная слякоть, решил он, слишком сильно сказано, но что не "Синяя гора", то не "Синяя гора".

Сюзанна попробовала и изумилась:

– Да это же цикорий!

Талита бросила на нее быстрый взгляд.

– Сия трава мне неведома. Я знаю только щавельник, и иного кофею опричь щавельничного у нас не водится с тех пор, как надо мною еще тяготело женское проклятие… а проклятие это снято с меня давным-давно.

– Сколько же вам лет, сударыня? – неожиданно спросил Джейк.

Тетушка Талита удивленно взглянула на него, потом скрипуче рассмеялась.

– Правду сказать, паренек, уж и сама позабыла. Помнится мне, будто, как справляли мое осьмидесятилетие, сидела я тут, на этом самом месте, да ведь тогда на этой лужайке нас собралось более пяти десятков, а Мерси еще не лишилась очей. – Тут ее взгляд упал на косолапа, лежавшего у ног Джейка. Чик, не убирая мордочки с лодыжки мальчика, поднял глаза с золотистой каемкой и внимательно посмотрел на старуху. – Косолап, клянусь Маргариткой! Давненько я не видала, чтоб косолап состоял при людях… похоже, эти зверята позабыли те дни, когда водили компанию с двуногими.

Один из близнецов нагнулся погладить Чика. Чик отпрянул.

– Когда-то они пасли овец, – сообщил Джейку Билл (или, может быть, это был Тилл). – Знал ты сие, малый?

Джейк помотал головой.

– Твой-то гуторит? – поинтересовался альбинос. – В ранешние времена промеж них попадались говорящие.

– Да. – Мальчик посмотрел вниз, на косолапа, который, едва рука чужака исчезла с его горизонта, опять положил голову Джейку на ногу. – Скажи, как тебя зовут, Чик.

Чик смотрел на него снизу вверх и молчал.

– Чик! – настаивал Джейк, но Чик молчал. Не слишком огорченный, Джейк посмотрел на тетушку Талиту и близнецов. – Вообще-то он разговаривает… но, наверное, только когда сам хочет.

– Мальчуган, видать, не здешний, – обратилась тетушка Талита к Роланду. – Одет чудно… и глядит странно.

– Он здесь недавно, – Роланд улыбнулся Джейку, и тот ответил неуверенной улыбкой. – Через месяц-другой никто и не скажет, что парень из чужих краев.

– Да? Не знаю, не знаю… И откуда же он?

– Издалека, – сказал стрелок. – Из дальней дали.

Старуха кивнула.

– И когда он думает отправляться восвояси?

– Никогда, – отозвался Джейк. – Теперь мой дом здесь.

– Да смилуются над тобой боги, коли так, – отвечала тетушка Талита, – ибо солнце в сем мире заходит. Заходит на веки вечные.

Тут Сюзанна беспокойно пошевелилась и прижала руку к животу, словно ее замутило.

– Сьюзи, – спросил Эдди, – ты в порядке?

Сюзанна попыталась улыбнуться, но улыбка вышла бледная; казалось, обычные уверенность и самообладание покинули ее в эту минуту.

– Да, конечно. Гусь прошел по моей могиле, вот и все.

Тетушка Талита посмотрела на Сюзанну долгим оценивающим взглядом, от которого той стало, по-видимому, неуютно… и улыбнулась.

– "Гусь прошел по моей могиле"… ха! Тыщу лет не слыхала это присловье!

– Любимая присказка моего отца, – Сюзанна улыбнулась Эдди – на этот раз более уверенно. – И вообще, что бы это ни было, оно уже прошло. Я в полном порядке.

– Что вы знаете о городе и о землях между ним и Речной Переправой? – Роланд взял свою чашку и отпил глоток. – Там есть луни? И кто те, другие… Седые и Зрелые?

Тетушка Талита тяжело вздохнула.

– 8 -

– Ты о многом наслышан, стрелок, а мы знаем ничтожно мало. Одно могу сказать наверняка: город – дурное место, особливо для юнца. Для всякогоюнца. Вам никак нельзя обойти его стороной?

Роланд посмотрел на небо и заметил уже знакомые очертания облаков, плывущих вдоль русла Луча. Невозможно было проглядеть эту небесную реку в бескрайней лазури над степью.

– Пожалуй, – признал он наконец со странной неохотой. – Наверное, можно дать крюку к юго-западу, обогнуть город по краю и за ним вернуться к Лучу.

– Стало быть, вы идете вслед Лучу, – протянула тетушка Талита. – Да. Так я и думала.

Эдди вдруг сделал открытие: он видел себе город в розовом свете неуклонно крепнущей надежды на то, что, когда (и если) они доберутся до него, там им встретятся всеми позабытые-позаброшенные добрые дяди, у которых странствующие рыцари найдут помощь и поддержку, или даже кто-нибудь, кто сможет чуть больше рассказать им о Темной Башне и о том, что надо будет делать, добравшись туда. Например, это могли бы быть "Седые" – прозвище вполне подходило старым мудрым эльфам, каких продолжал воображать себе Эдди.

Спору нет, от барабанов мороз шел по коже; жутковатые глухие удары воскрешали в памяти Эдди десятки дешевых киноэпопей про джунгли (их он смотрел, главным образом, по телевизору; рядом сидел Генри, а между ними стояла миска воздушной кукурузы). В тех фильмах неизменно оказывалось, что легендарные затерянные города лежат в руинах, а выродившиеся туземцы превратились в кровожадных каннибалов… но Эдди никак не мог поверить, будто нечто подобное могло произойти в городе, который – по крайней мере издали – так походил на Нью-Йорк. Если даже там нет старых мудрых человечков или всеми покинутых добрых дяденек, то наверняка должны найтись хотя бы книги.Роланд, конечно, рассказывал им, какая редкость здесь бумага, но все крупные города, в каких бывал Эдди, поистине тонулив книгах. Возможно, в Ладе найдется даже некое исправное средство передвижения – какой-нибудь местный "лендровер" отлично подошел бы. Вероятно, это были всего лишь дурацкие грезы, но, когда тебе предстоит проделать не одну тысячу миль по неведомым землям, вполне естественно время от времени предаваться дурацким грезам – пусть даже только затем, чтобы не падать духом. И, черт побери, разве все то, что он навоображал себе, не было хотя бы возможно?

Эдди раскрыл рот, чтобы высказать некоторые из этих своих соображений, но Джейк опередил его.

– По-моему, нам нельзя идти в обход, – заявил он и, когда все посмотрели на него, залился легким румянцем. Чик у ноги мальчика пошевелился.

– Нет? – удивилась тетушка Талита. – Отчего же? Изволь-ка растолковать.

– Вы слышали про поезда? – спросил Джейк.

Повисло долгое молчание. Билл и Тилл тревожно переглянулись. Тетушка Талита, не говоря ни слова, все смотрела и смотрела на Джейка. Мальчик выдержал ее взгляд.

– Слыхала я о таком, – промолвила она. – Может, и видала. Вон там. – Она показала в сторону Сенда. – Давным-давно, в ту пору я была совсем дитя и мир еще не сдвинулся с места… а коли и сдвинулся, то самую малость, с нонешним не сравнить. Ты говоришь про Блейна, пострел?

Глаза Джейка вспыхнули удивлением и узнаванием.

– Да! Про Блейна!

Роланд внимательно приглядывался к Джейку.

– Как же ты прознал про Блейна Моно? – спросила тетушка Талита.

– Моно? – Джейк глядел непонимающе.

– Да, так его величали. Откуда же ты знаешь этот старинный сказ?

Джейк беспомощно посмотрел на Роланда, потом снова на тетушку Талиту.

– Откуда?Не знаю…

"Это правда, – подумал Эдди, – да не вся. Кое-что пацан не хочет здесь выкладывать… и, кажется, он чего-то боится".

– Думаю, сие наше дело, – Роланд говорил сухо, властно, отрывисто. – Дозволь нам разобраться самим, праматерь.

– Да, – быстро согласилась тетушка Талита, – толкуйте промеж собой. Таким, как мы, лучше ничего не знать.

– Что город? – напомнил Роланд. – Что вы знаете про Лад?

– Нынче – мало, но все, что нам ведомо, вы услышите.

И она налила себе еще кофе.

– 9 -

Собственно, говорили в основном близнецы, Билл и Тилл; стоило одному замолчать, другой плавно подхватывал рассказ. Тетушка Талита то и дело что-нибудь добавляла или поправляла, а близнецы почтительно ждали и вновь подавали голос только убедившись, что она уже высказалась. Сай сидел перед своим нетронутым кофе, теребя соломинки, торчавшие из широких полей его огромной шляпы, и молчал.

Роланд быстро понял, что старики действительно знают очень мало, даже об истории собственного поселка (его это ничуть не удивило: в последнее время воспоминания блекли и таяли стремительно; казалось, не существовало ничего, кроме самого недавнего прошлого), но то, что им все-таки было известно, внушало тревогу. Впрочем, и это не удивило Роланда.

Во времена их прапрапрадедов Речная Переправа во многом походила на тот поселок, что рисовала себе Сюзанна: умеренно процветающее торговое село у Великой Дороги, где изредка продавали, а чаще обменивали товар. Числилось оно частью Речного баронства, хотя и тогда уже баронства, земельные владения и тому подобное отходили в прошлое.

Несмотря на то, что торговля медленно отмирала, кое-кто в те дни еще охотился на бизонов; поголовье их было невелико и сильно мутировало. Мясо бизонов-мутантов, хоть и не ядовитое, пахло мерзко и вкус имело горький. И все же Речную Переправу, расположенную между местечком, которое называлось просто Пристань, и деревенькой Джимтаун, в этих краях знали. Поселок стоял у Великой Дороги, всего в шести днях пути от города, если ехать берегом, и в трех – если плыть баржей. "А коли вода в реке спадала, – прибавил один из близнецов, – тут уж про три дни забудь. Дед мой сказывал, баржи, бывало, волоком тащили супротив течения аж до Томовой косы".

Разумеется, старики ничего не знали ни об основателях и первых жителях города, ни о том, как те возводили свои башни и башенки: то были Великие Пращуры, а их история канула в Лету еще тогда, когда прапрадед тетушки Талиты бегал в коротких штанишках.

– Дома пока стоят, – встрял Эдди. – А вот интересно, машины, с помощью которых великие золотые бабульки-дедульки их строили, еще можно запустить?

– Все может быть, – ответил один из близнецов. – Коли так, парень, здесь ноне не сыщешь ни единой живой души, чтоб еще помнила, как с ими управляться… так-то.

– Не, – возразил второй, – каково нынче ни худо, а сумлеваюсь я, чтоб и у Седых и у Зрелых память о старинном житье напрочь отшибло. – Он поглядел на Эдди. – Слыхал я от папани, будто в старину в городе горели лехтрические свечки. Болтают, они и посейчас не сгасли.

– Ну надо же, – удивленно протянул Эдди, и Сюзанна под столом больно ущипнула его за ногу.

– Да, – подтвердил первый близнец. Он говорил серьезно, не сознавая сарказма Эдди. – Нажмешь на пуговку – гоп! – и готово: светло как белым днем, а жару нет, и ни тебе фитилей, ни плошек с маслом, ни карасину. А еще слыхал я, будто раз в стародавние времена Квик, атаман разбойников, поднялся в небо на механической птице. Но сломалось у ней крыло, и убился Квик, грянулся с высоты, как Икар.

Сюзанна разинула рот.

– Вы знаете историю Икара?

– Да, госпожа, – отозвался старик, явно удивленный тем, что ей это кажется странным. – Крылья у него были из пчелиного воску.

– Детские сказки и то, и другое, – фыркнула тетушка Талита. – Вот огни неугасимые – истинная правда, ибо их я видала собственными глазами еще сопливой девчонкой; может быть, что по временам они еще сияют, да… хоть сама я давным-давно ничего такого не видала, достойные доверия люди из числа моих знакомцев в ясные ночи наблюдали оные огни. Однако ж ни един человек не подымался под облака, не летал яко птица, даже Великие Пращуры.

Тем не менее, диковинные машины странного и порой опасного назначения в городе все-таки были.Возможно, многие из них сохранились в исправности, однако дряхлые близнецы считали, что теперь уже никто в городе не знает, как их запустить: шума работающих механизмов не слышно уже много лет.

"Пожалуй, это дело поправимо", – подумал Эдди, блестя глазами. – "То есть, если появится предприимчивый, инициативный и смекалистый малый, который кой-что кумекает в диковинных механизмах и огнях неугасимых. Может, на самом деле вся заковыка в том, чтоб отыскать рычажок с пометкой "вкл". Нет, правда. Или, может, у них там просто коротнуло… вы только подумайте, ребята! Заменяем полдюжины четырехсотамперных пробок – и в городе светло, как субботним вечером в Рено!"

Сюзанна толкнула его локтем и, понизив голос, поинтересовалась, чему он так радуется. Эдди помотал головой и приложил палец к губам, заслужив тем самым раздраженный взгляд своей великой и единственной любви. Альбиносы тем временем продолжали говорить, передавая друг другу нить повествования с той бессознательной легкостью, какую, вероятно, может дать лишь постоянное, длиною в жизнь, общение с двойником.

Четыре или пять поколений назад, рассказывали они, Лад все еще был довольно густо населен и умеренно цивилизован, хотя горожане и разъезжали по широким проспектам, проложенным Великими Пращурами для своих легендарных безлошадных экипажей, в фургонах и сколоченных из досок подводах. Люд в городе жил мастеровой – ремесленники и, как выразились близнецы, "мануфактурщики", а потому торговля и на берегу, и над рекой шла бойко.

– Над рекой? – переспросил Роланд.

– Мост через Сенд еще стоит, – пояснила тетушка Талита. – Верней, стоял двадцать лет назад.

– Да что там, и десяти лет не минуло, как старый Билл Маффин со своим парнишкой видели его, – подтвердил Сай, впервые вступая в разговор.

– Что за мост? – спросил стрелок.

– Громадина на стальных канатах, – ответил один из близнецов. – Висит в небе, словно какой паук-великан паутину сплел. – И робко прибавил: – Вот бы сызнова увидеть его до того, как помру.

– Он, небось, уж обвалился, – заявила тетушка Талита, закрывая тему, – туда ему и дорога. Дьявольское творение. – Она повернулась к близнецам. – Расскажите-ка им, что произошло с тех пор и чем опасен нынче город опричь всяческих призраков, какие, быть может, укрываются в нем… а я поручусь, их там темная сила. Наши гости спешат, а солнце поворотило к закату.

– 10 -

Дальнейший рассказ оказался не чем иным, как еще одной версией предания, которое Роланд Галаадский уже слышал множество раз и до некоторой степени пережил лично. Версия эта, обрывочная и неполная, была, вне всяких сомнений, насыщена вымыслом и далекими от истины сведениями; линейное развитие сюжета искажали странные, затрагивающие и время и пространство перемены, происходившие в мире, и все это можно было суммировать одним сложносочиненным предложением: КОГДА-ТО СУЩЕСТВОВАЛ ЗНАКОМЫЙ И ПОНЯТНЫЙ НАМ МИР, НО ЭТОТ МИР СДВИНУЛСЯ С МЕСТА.

Старики из Речной Переправы знали о Галааде не больше, чем Роланд – о Речном баронстве, и имя Джона Фарсона, ввергнувшего родной край стрелка в хаос и разрушение, было для них пустым звуком, но все рассказы о сошествии старого мира в небытие походили один на другой… и сходство было слишком велико, думалось Роланду, для простого совпадения.

Три, а то и четыре сотни лет назад – возможно, в Гарлане, возможно, в еще более далекой стране под названием Порла – вспыхнула великая смута. Рябь от нее постепенно разошлась по миру, как круги по воде, распространяя перед собой анархию и раздор. Редкие державы (если такие вообще нашлись) сумели выстоять перед этими медленными волнами, и хаос пришел в эту часть света с той же неотвратимостью, с какой за вечерней зарей приходит тьма. Был период, когда по дорогам двигались целые армии; одни наступали, другие отступали, всегда в беспорядке и без каких бы то ни было далеко идущих целей. Время шло; армии раздробились на более мелкие группы, а те выродились в рыщущие по стране шайки разбойников – луней. Торговое дело сперва пошатнулось, затем пришло в полный упадок. Разъезды и путешествия из связанного с неудобствами хлопотного предприятия превратились в предприятие опасное. Сообщение с городом неуклонно сокращалось, и около ста двадцати лет назад прекратилось полностью.

Подобно десяткам иных поселений, через которые проехал Роланд – поначалу с Катбертом и другими стрелками, изгнанными из Галаада, затем один, в погоне за человеком в черном, – Речная Переправа оказалась отрезана от остального мира и предоставлена сама себе.

Тут Сай встрепенулся, стряхнул вялость, и его голос вмиг пленил путешественников. Старик говорил хрипло, неторопливо, словно всю жизнь только и рассказывал, словно он принадлежал к тем блаженным, что рождены ткать из были и небыли грезы, воздушно-великолепные, как паутина, унизанная каплями росы.

– В остатний раз дань в замок барона отправляли при моем прадедушке, – начал он. – Нагрузили шкурами повозку – твердой монеты к той поре, конешное дело, уж не водилось, и больше дать было нечего, – и отрядили с ней двадцать шесть душ. Дорога была дальняя – почитай, восемьдесят колес, – опасная, и в пути шестерых не стало. Половину перебили разбойники, что шли в город воевать, другая половина перемерла – кто от хворей, кто от бес-травы. Когда наконец добрались до замка, нашли там только грачей да дроздов и больше ни души. Стены оказались порушены, Государственный Двор зарос будыльем. В полях на западе опосля великого побоища все было белым-бело от костей и рыжо от ржавых доспехов, сказывал прадед, и устами павших в том бою, аки ветер восточный, выли да рыдали демоны. Деревню за замком спалили дотла, а под крепостными стенами красовалось еще с тыщу черепов. Наши оставили свое богатое приношение, шкуры, у разбитых ворот (ибо никто не пожелал ступить в сию обитель призраков и стонущих голосов) и отправились восвояси. В дороге они потеряли еще десятерых, и из двадцати шести пустившихся в путь воротился всего десяток, среди прочих мой прадед… да только угораздило его подцепить в дороге лишай, и лишай тот не сходил с шеи и груди прадеда до самой его смерти. Лучевица – так, по крайности, сказывали. С той поры, стрелок, никто не покидал поселка. Жили сами по себе.

Они мало-помалу привыкли к набегам луней, продолжал Сай надтреснутым, но певучим голосом. Выставляли дозоры; завидев приближающийся отряд верховых (всадники почти всегда ехали по Великой Дороге на юго-восток, по ходу Луча, на нескончаемую войну, бушевавшую в Ладе), поселковые прятались в большое убежище, вырытое ими под церковью. Мимоходом нанесенный поселку ущерб не восполнялся, дабы не возбуждать любопытства рыщущих по стране лиходеев. Впрочем, тем было не до того: с заброшенными за спину луками или боевыми топорами луни галопом проносились через Речную Переправу туда, где творились убийства.

– О какой войне ты говоришь? – спросил Роланд.

– Да, – подхватил Эдди, – и что насчет этого барабанного боя?

Близнецы вновь переглянулись – быстро, почти с суеверным страхом.

– О божьих барабанах мы знать ничего не знаем, – сказал Сай, – и ведать не ведаем. Теперь о городской войне…

Начиналась война как поход луней и изгоев против непрочного союза мастеровых и "мануфактурщиков", населявших город. Вместо того, чтобы позволить луням учинить грабеж и погром, сжечь лавки, а тех, кто уцелел, обречь на верную смерть, прогнав в Пустыню, горожане решили дать бой. И в течение нескольких лет успешно обороняли Лад от пылающих злобой, но плохо организованных банд налетчиков, которые пытались то ураганом пронестись по мосту и взять приступом городские ворота, то прорваться за стены Лада с лодок и барж.

– Городские пустили в ход старинное оружие, – сказал один из близнецов, – и, хоть оставалось их раз-два и обчелся, луни со своими луками, палицами да боевыми топорами супротив них не сдюжили.

– То есть горожане по ним стреляли? – спросил Эдди.

Один из альбиносов кивнул.

– Ага, стреляли, и не токмоиз пистолей. У их были машины, которые пускали зажигательные ядра на милю, а то и дальше. Рвались оные ядра не в пример мощней динамитного зелья. Разбойникам – они, надобно вам знать, нынче прозываются Седые – токмо одно и оставалось: отойти за реку и начать осаду. Так они и сделали.

В результате Лад стал последним укрепленным прибежищем в умирающем мире. К нему по одиночке и по двое стекались из окрестных деревень самые крепкие и смышленые. Вновь прибывшим приходилось доказывать свою сообразительность на деле; решающим испытанием становилось задание незаметно пробраться через лабиринт биваков и первые ряды осаждающих. К нейтральной полосе – мосту – почти все выходили безоружными, но тех, кому удавалось забраться так далеко, беспрепятственно пропускали в ворота. Если новобранец оказывался чересчур бестолков или откровенно дурковат, его, разумеется, вышвыривали вон; тем, кто владел каким-нибудь ремеслом или умением (или был достаточно башковит, чтобы его освоить), разрешали остаться. Особенно ценилась крестьянская сноровка – по преданию, все без исключения крупные парки Лада превратили в огороды. В отрезанном от сел и деревень городе вопрос стоял жестко: выращивать пищу здесь же или умереть от голода среди стеклянных башен и металлических аллей. Великие Пращуры исчезли, остались загадочные машины и бездействующие немые диковины, непригодные для еды.

Мало-помалу характер войны стал меняться. Равновесие сил сместилось в пользу осаждающих, Седых, прозванных так потому, что в среднем они были намного старше жителей города. Конечно, старели и горожане. Их все еще звали "Зрелыми", но в большинстве случаев зрелость давно миновала. В довершение всех бед они в конце концов то ли позабыли, как действует старинное оружие, то ли вывели его из строя постоянным употреблением.

– Небось, и то, и другое, – буркнул Роланд.

Лет девяносто назад – уже при Сае и тетушке Талите – в поселок нагрянул последний отряд бандитов, такой большой, что первые всадники вихрем промчались через Речную Переправу на утренней заре, а иссяк поток верховых лишь к закату. То была последняя армия, какую видели в здешних краях. Вел ее атаман по имени Дэвид Квик, тот самый, который позднее погиб, якобы рухнув с небес на землю. Квик собрал под свои знамена отиравшийся у городских стен сброд, убивая всякого, кто противился его планам, и с этой армией – армией Седых – попытался ворваться в город, однако не с лодок и не с моста. Выстроив двадцатью милями ниже по течению понтон, Седые напали с фланга.

– С той поры сражение то затухает, то вспыхивает с новой силою, точно огонь в очаге, – закончила тетушка Талита. – Бывает, мы кое-что узнаем от тех, кому удалось покинуть Лад. Нынче таких стало чуть поболе, ибо мост, по их словам, никто не обороняет, а мне сдается, что и вояки растеряли почти весь свой пыл. В городе Седые бранятся со Зрелыми из-за той военной добычи, какую еще можно захватить, только мне думается, нынче истинные Зрелые – те, кто происходит от луней, что следом за Квиком перешли по плавучему мосту, пусть их и величают по старой памяти Седыми. Потомки исконных жителей города, должно быть, почти достигли наших лет, хоть и по сей день некоторые вьюноши уходят к ним, наслушавшись старинных преданий и соблазнясь знанием, какое, быть может, еще сохранилось там.

Седые и Зрелые еще не примирились, стрелок. И тем, и другим захочется залучить к себе молодца, коего ты называешь "Эдди". Темнокожую, коли ее чрево плодоносно, не убьют, пусть ноги у нее и окорочены; она будет вынашивать им потомство – дети нынче редкость и порой родятся странными, хоть старые хвори мало-помалу исчезают.

Тут Сюзанна пошевелилась, как будто хотела что-то сказать, но промолчала, допила кофе и снова устроилась слушать.

– Однако вот что я мыслю, стрелок: заполучить молодца и молодицу им будет желательно, но постреленка они возжаждут со всею страстью.

Джейк нагнулся и снова принялся гладить Чика. Роланд увидел лицо мальчика и понял, о чем тот думает: все сначала, очередной марш-бросок под горами, новая версия Мутантов-Недоумков.

– Тебя скорей всего убьют, – продолжала тетушка Талита, – ибо ты – стрелок, человек из иных времен, кому место не здесь, ни рыба ни мясо, бесполезный и тем, и другим. Но мальчика можно прибрать к рукам, приучить, вышколить, чтоб запомнил одно и начисто позабыл все другое. Тедавно уж запамятовали, из-за чего бились поначалу; мир с тех пор сдвинулся с места, и нынче сраженье затевается единственно как загрохочут те страшные барабаны. Там есть и такие, что еще не достигли преклонных лет, но их можно по пальцам перечесть, большинство же еле таскает ноги, как мы тут, и все они – безмозглые безобразники, живущие единственно, чтобы убивать, и убивающие, чтобы жить. – Она помолчала. – Вот вы послушали нас, старых простофиль. Верно ли, что вам не лучше будет пойти кружным путем и к темне соваться?

Роланд не успел ответить – раздался звонкий, решительный голос Джейка:

– Расскажите, что вы знаете про Блейна Моно. Расскажите про Блейна и Машиниста Боба.

– 11 -

– Про кого?– изумился Эдди, но Джейк не ответил, продолжая смотреть на стариков.

– Чугунка во-он где, – наконец махнул рукой в сторону реки Сай. – Стоит там высокая истукада из рукотворного камня, каким Великие Пращуры мостили мостовые да тротуары, а по ей проложен единый полоз подколесный.

– Монорельс! – воскликнула Сюзанна. – Блейн-Монорельс!

– Блейн-мучитель, – пробормотал Джейк.

Роланд быстро взглянул на него, но ничего не сказал.

– А сейчас этот поезд ходит? – спросил у Сая Эдди.

Сай медленно покачал головой. Лицо у него было расстроенное и встревоженное.

– Нет, сударь… но мы с тетушкой застали то времечко. В те поры в городу еще вовсю воевали, а мы совсем зеленые были, молоко на губах не обсохло. Сперва ничего не видишь, только слышишь: гудет. Будто идет сильная гроза, молоньями прыщет.

– Да, – подтвердила тетушка Талита в мечтательном забытьи.

– Потом глядь – вот он, Блейн, горит-блестит на солнышке, искры сыпет, нос точь-в-точь как у пуль из твоего левольверта, стрелок, а длины в нашем Моно колес двести, не менее. Знаю-знаю, верится с трудом. Может, тут я и впрямь загнул (не забывайте, мы в те поры были молодехоньки да неопытны, а сие совсем иное дело)… только сдается мне, все верно, поелику, как Блейн объявлялся, мнилось, будто протянулся он вдоль всего окоема, из края в край. Быстрый, низкий, не поспеешь толком разглядеть, его уж нет! Иной раз в ненастье ворвется с запада, и, коли ветер притихнет, слышно: визжит да воет ровно ведьма злобная. Случалось, вой энтот будил нас в ночь-полночь: Блейн мчался впотьмах, гнал вперед себя длинный белый свет и ревел аки труба, что, говорят, подымет всех мертвецов из могил, как придет конец света.

– Расскажи им про бумс, Сай! – дрожащим от благоговейного ужаса голосом вставил не то Билл, не то Тилл. – Расскажи им про безбожный бумс, что всегда раздавался следом!

– Дак я к тому и вел, – ответил Сай с ноткой раздражения в голосе. – Опосля того, как Блейн пройдет, делалось тихо… когда на миг-другой, когда и на полную минуту… а потом грохало, да так, что стены тряслись, чашки-плошки скидывало с полок долой, а то и окна вылетали. Но отродясь ни одна живая душа не видала ни сполоху, ни пламени, будто взрыв тот учинялся в загробном мире.

Эдди осторожно, одним пальцем, постучал по плечу Сюзанны и, когда она обернулась, беззвучно шевельнул губами: "акустический удар". Разумеется, это была полная чушь; Эдди никогда в жизни не слыхал о поезде, который бы двигался со сверхзвуковой скоростью… но, однако же, только такое объяснение и казалось разумным.

Сюзанна кивнула и снова повернулась к Саю.

– Оный Блейн – единственная из устроенных Великими Пращурами машин, какую я своими глазами видел в действии, – негромко сказал Сай, – и коли то не было дело рук дьявола, стало быть, дьявола нет. А последний раз я видел ее той весной, когда обженился с Мерси, то бишь лет шестьдесят тому.

– Семьдесят, – авторитетно заявила тетушка Талита.

– И этот поезд шел вгород, – задумчиво заметил Роланд. – Оттуда, откуда мы пришли… с запада… из леса.

– Да, – неожиданно подтвердил новый голос, – токмо был и другой… изгорода… и, может статься, он еще на ходу.

– 12 -

Все обернулись. Возле цветочной клумбы, отделявшей стол, за которым они сидели, от задней стены церкви, стояла Мерси. Вытянув перед собой руки, она медленно шла на звук голосов.

Сай неуклюже поднялся, поспешно, насколько позволял возраст, подошел к слепой и взял ее за руку. Мерси обвила рукой его талию: самые старые в мире жених и невеста.

– Тетушка велела тебе пить кофей внутри! – упрекнул Сай.

– Кофей я уж давно допила, – отвечала Мерси. – Горькое зелье, терпеть его не могу. Опричь того… хотелось послушать, о чем вы толкуете. – Она подняла дрожащий палец и ткнула им в сторону Роланда. – Егопослушать. У него чудесный голос, светлый и легкий. Истинно говорю.

– Тетушка, – сказал Сай, с опаской поглядывая на древнюю старуху, – простите вы ее, глупую. Что ее слушать; она всегда невесть что болтала и с годами ума не набралась.

Тетушка Талита бросила на Роланда быстрый взгляд. Роланд едва заметно кивнул.

– Пусть подойдет и сядет с нами, – распорядилась старуха.

Не переставая ворчать, Сай проводил Мерси к столу. Мерси молчала, всматриваясь незрячими глазами куда-то поверх его плеча и упрямо поджав губы в ниточку.

Когда Сай усадил слепую, тетушка Талита облокотилась на стол и молвила:

– Ну-с, тебе и впрямь есть что сказать, сестра-саи, или другой моно ты приплела для красного словца?

– Видеть я не вижу, зато слышу! Слух у меня все такой же острый, Талита, – еще острее!

Роланд на миг опустил руку к патронташу. Когда он вновь положил ее на стол, в пальцах он держал патрон. Он перебросил его Сюзанне. Та поймала.

– Неужто, саи? – спросил Роланд слепую.

– Слышу я, – отвечала Мерси, поворачиваясь в его сторону, – достаточно хорошо, чтобы понять: ты сейчас что-то кому-то перебросил. Думаю, своей темнокожей товарке. Что-то махонькое. Что это было, стрелок? Печенье?

– Почти угадала, – улыбнулся стрелок. – Стало быть, ты не хвастала. Ну, растолкуй же нам, о чем ты вела речь.

– Коли Блейн ходит токмо в одну сторону, – начала слепая, – стало быть, есть и другой моно. Так ли, эдак ли, какой-томоно супротивной дорогой ходил… еще лет семь-восемь тому. Сколько раз я слыхала, как он отправлялся из города – на закат, в бесплодные земли.

– Говна-пирога! – фыркнул один из близнецов. – В бесплодные-то земли! Ничеготуда не ходит! Кто ж там может жить? Никто!

Мерси повернулась к нему.

– Нешто поезд живой, Тилл Тадбери? – осведомилась она. – Нешто машина хворает, покрывается язвами, мается рвотой?

"Ну-у, – подумал Эдди, – а как же медведь?.."

Поразмыслив еще немного, он счел за лучшее промолчать.

– Мы бы слышали его, – горячо настаивал второй близнец. – Шум навроде того, про какой завсегда толкует Сай…

– Про бумс врать не буду, грохоту сей моно не учинял, – признала Мерси, – а гул шел, сама слыхала; так гудело, будто где недалече молонья ударила. И слыхала я оный гул о ту пору, как сильный ветрище с городу налетал. – Она задиристо выставила подбородок и прибавила: – А как-то раз, в ночь, когда вихорь Большой Чарли чуть не сдул звонницу с церкви, слыхала и бумс. Далеко-далеко. Колес за двести отсюда. А то и за двести пятьдесят.

– Брехня! – воскликнул другой близнец. – Чай, травы нажевалась, оттого в ушах и гудело!

– Я тебяразжую, Билл Тадбери, коли не заткнешь хрюкало. Не тебе говорить почтенной женщине "брехня"! Что…

– Уймись, Мерси! – прошипел Сай, но Эдди слушал этот обмен деревенскими любезностями вполуха. То, что сказала слепая, не казалось ему бессмыслицей. Конечно,никакого акустического удара в Речной Переправе не слышали – ведь в черте города поезд только начиналразгон. Эдди не мог точно припомнить, какова скорость звука, но ему казалось, что она составляет приблизительно шестьсот пятьдесят миль в час. Чтобы набрать такую скорость, поезду, стартующему с мертвой точки, требуется некоторое время, и в миг прохождения звукового барьера он неизбежно оказывается за пределами слышимости… если только в силу действия случайных факторов слышимость не улучшится, как, по утверждению Мерси, произошло в ночь, когда налетел загадочный "вихорь Большой Чарли".

Здесь крылись определенные возможности. Блейн Моно, конечно, не лендровер, но может быть… может быть…

– Ты уже семь, не то восемь лет не слыхала, как шумит этот поезд, саи? – спросил Роланд. – А может, куда больше?

– Никак невозможно, – возразила слепая. – Ведь последний-то раз пришелся аккурат на тот год, когда у старого Билла Маффина завелась болесть в крови. Бедняга Билл!

– Тому уж скоро десять лет, – прибавила тетушка Талита странно мягким голосом.

– Чего ж ты столько годов молчала про то, что слыхала такое? – спросил Сай. Он посмотрел на стрелка. – Нельзя верить всему, что она болтает, ваша милость. Ее, Мерси мою, хлебом не корми, дай покрасоваться.

– Ах ты, горшок с помоями! – вскричала та и звонко шлепнула Сая по руке. – Тебя жалеючи молчала – больно ты своей байкой гордишься, не хотелось ее затмевать. Но теперь как же я смолчу, коли оно важно!

– Я верю тебе, саи, – успокоил слепую Роланд. – Однако точно ли ты с той поры не слышала моно?

– Нет, ни разочка. Сдается мне, он наконец прошел свой путь до конца.

– Любопытно, – пробормотал Роланд. – Поистине, весьма и весьма любопытно. – Он уперся взглядом в столешницу и погрузился в невеселые раздумья, внезапно оказавшись за тридевять земель от своих собеседников.

"Чух-чух", – подумал Джейк и вздрогнул.

– 13 -

По прошествии получаса они вновь были на поселковой площади. Сюзанна сидела в инвалидном кресле. Джейк подтягивал лямки ранца. Чик, который по-прежнему держался чуть позади, внимательно наблюдал за манипуляциями мальчика, сидя у самых его ног.

По-видимому, на торжественном обеде в маленьком райском саду за церковью Крови Предвечной присутствовали лишь старейшины: когда путники вернулись на площадь, там их поджидало еще с десяток человек. Они скользнули взглядом по Сюзанне, чуть пристальнее посмотрели на Джейка (очевидно, его молодость представляла для них несравненно больший интерес, чем ее темная кожа), но цель их появления не вызывала сомнений: они пришли увидеть Роланда; в их изумленных глазах светилось древнее, почти первобытное благоговение.

"Он – живой осколок прошлого, которое они знают лишь по легендам, передающимся из уст в уста, – подумала Сюзанна. – На него смотрят так, как верующие смотрели бы на святого – Петра, Павла или Матфея – если бы тому вздумалось в субботний вечер заглянуть к ним на ужин и за тушеными бобами рассказать о том, каково было бродить с Иисусом-Плотником вкруг моря Галилейского".

Повторилась завершившая трапезу церемония. На сей раз в ней приняли участие все без исключения уцелевшие жители Речной Переправы. Шаркающая вереница стариков потянулась к гостям; пожав руку Эдди и Сюзанне и чмокнув в лоб или щеку Джейка, они преклоняли колена перед Роландом, чтобы получить его благословение. Мерси порывисто обняла стрелка и уткнулась слепым лицом ему в живот. Ответив объятием на объятие, Роланд поблагодарил ее за рассказ.

– Неужто не заночуешь, стрелок? Не успеешь оглянуться, солнце зайдет, а ведь я поручусь, что и ты, и твои люди давненько не ночевали под крышей.

– Благодарствую, саи, это верно, однако задерживаться нам нельзя.

– Воротитесь, коли сможете, стрелок?

– Да, – ответил Роланд, но Эдди, даже не заглядывая в лицо своему удивительному другу, понял: они навсегда прощаются с Речной Переправой. – Коли сможем – вернемся.

– Ах… – Мерси в последний раз сжала его в объятиях и пошла, держась за коричневое от загара плечо Сая. – Доброго пути!

Последней подошла тетушка Талита. Она хотела было исполнить обряд, но Роланд остановил ее, взяв за плечи:

– Нет, саи. Не ты. – И на глазах у изумленного Эдди он сам опустился перед ней на колени в пыль площади. – Благослови, праматерь. Благослови нас всех на нашем пути.

– Быть посему, – отвечала тетушка Талита без удивления, глядя сухими глазами, и все же голос ее вздрагивал от сильного, глубокого чувства. – Я вижу, у тебя верное сердце, стрелок, без измены и обмана, и старинный обычай своего племени ты блюдешь изрядно. Благословляю тебя и твоих людей и буду молиться о том, чтобы с вами не приключилось ничего дурного. Теперь, коли пожелаешь, возьми вот это. – Старуха сунула руку за лиф линялого платья, вытащила серебряный крест на тонкой серебряной цепочке из мелких звеньев и сняла его с шеи.

Настал черед Роланда дивиться.

– Да стоит ли, саи? Я приходил не затем, чтобы обобрать вас, праматерь.

– Стоит, стоит. Более века я ни днем ни ночью не расставалась с этим крестом, стрелок. Отныне он твой. Когда-нибудь ты положишь его к подножию Темной Башни и вымолвишь на далеком краю света имя Талиты Анвин. – Старуха надела цепочку Роланду на шею. Крест упал в раскрытый ворот рубахи из оленьей кожи, словно его место было там. – Теперь ступайте. Хлеб преломлен, разговор состоялся, мы получили твое благословение, а ты – наше. Ступайте, да минует вас в дороге беда. Будьте стойкими и верными, не отступайтесь. – Голос тетушки Талиты дрожал и на последнем слове сорвался.

Роланд поднялся и поклонился, трижды хлопнув себя по горлу.

– Благодарствую, саи.

Старуха поклонилась в ответ, но ничего не сказала. По ее щекам бежали слезы.

– Готовы? – спросил Роланд.

Эдди кивнул. Он боялся заговорить.

– Вот и славно, – сказал Роланд. – Пошли.

По разрушенной главной улице поселка они двинулись к околице. Джейк катил кресло Сюзанны. Когда последний дом ("МЕНА И ТОРГ", значилось на поблекшей вывеске) остался позади, мальчик оглянулся. Старики еще не разошлись и стояли около каменного указателя – затерянная в пустынных степных просторах жалкая горстка представителей рода человеческого. Джейк поднял руку. До сих пор ему удавалось сдерживаться, но когда несколько стариков – в том числе Сай, Билл и Тилл – подняли руки в ответ, он заплакал.

Эдди обнял его за плечи.

– Ты знай шагай, приятель, – сказал он вздрагивающим голосом. – Глядишь, и полегчает. А иначе никак.

– Они такие старые!– всхлипнул Джейк. – Как мы могли вот так вот просто взять и бросить их? Это неправильно!

– Это ка,– не задумываясь ответил Эдди.

– Да? Гов… гов… говно ваше ка!

– Да, и притом крутое,– согласился Эдди… но не остановился. Не остановился и Джейк. Больше он не оглядывался: боялся, что старики еще не ушли, что они стоят посреди заброшенного поселка и глядят, как Роланд с друзьями постепенно исчезает вдали. И был прав.

– 14 -

Не прошли они и семи миль, как небо стало темнеть, а западный его край запылал червонным золотом заката. Поблизости виднелась эвкалиптовая роща. Джейк и Эдди отправились туда по дрова.

– Не понимаю, почему мы не остались, – сказал Джейк. – Не понимаю, и все. Нас же приглашала слепая леди. Все равно мы далеко не ушли. Я так наелся – до сих пор еле хожу.

Эдди улыбнулся.

– Я тоже. И могу сообщить тебе еще кое-что: твой добрый друг Эдвард Кантор Дийн спит и видит, как завтра утречком первым делом надолго и без спешки засядет орлом в этой роще. Ты не поверишь, как я устал жрать оленину и гадить козьими орешками. Если б год назад ты мне сказал, что моей самой большой радостью будет хорошо высраться, я бы рассмеялся тебе в лицо.

– Твое второе имя действительно Кантор?

– Да, но ты лучше про это помалкивай.

– Ладно. Ну почемумы не остались, Эдди?

Эдди вздохнул.

– Потому что оказалось бы, что им нужны дрова.

– А?

– Мы нарубили бы дров, и оказалось бы, что старикам позарез нужно свежее мясо – ведь последние запасы они отдали нам. Мы же не полные уроды, чтобы не возместить того, что умяли, так? Тем более, что сами при стволах, а у стариков, небось, одни луки со стрелами, да и тем лет пятьдесят, если не все сто. Поэтому мы отправились бы на охоту и вернулись бы только к ночи, а утром Сюзанна сказала бы: прежде чем двигать дальше, следует кое-что подправить – не снаружи,Боже упаси, это опасно, – но, может быть, в гостинице или где они там живут. Это ведь всего день-другой, а что такое день-другой, верно?

Из сумрака материализовался Роланд. Он двигался как всегда неслышно, но казался усталым и озабоченным.

– Я уж подумал, вы оба свалились в зыбун.

– Не-а. Я просто объяснял Джейку факты так, как я их понимаю.

– Ну и чтов том было бы плохого? – спросил Джейк. – Ведь эта Темная Башня стоит где стоит уже давным-давно, верно? Она ведь никуда не денется, правда?

– День-другой, потом еще день-другой, потом еще. – Эдди оглядел ветку, которую только что подобрал, и с отвращением отшвырнул ее в сторону. "Что-то я начинаю говорить точь-в-точь как он", – подумал молодой человек. Тем не менее он знал, что все сказанное – чистая правда. – Может быть, мы увидели бы, что родник забился илом, и было бы хамством уйти, не очистив его. Но почему бы тогда не прихватить еще пару недель и не сварганить на скорую руку водяное колесо? Старикам не годится таскать воду из колодца. И загонять бизонов на своих двоих – тоже. – Эдди покосился на Роланда, и в его голосе зазвучал упрек. – Знаешь… как представлю, что Билл с Тиллом выслеживают стадо диких бизонов, аж мороз по коже.

– Им не привыкать, – сказал Роланд. – Более того, я думаю, нам нашлось бы чему у них поучиться. Не тревожьтесь о них. А пока давайте наберем хвороста – ночь будет холодная.

Но Джейк еще не успокоился. Он пристально, почти сурово, смотрел на Эдди.

– Ты хочешь сказать, мы никогда не сделали бы для них достаточно?

Эдди выпятил нижнюю губу и сдул со лба прядь волос.

– Не совсем так. Я хочу сказать, что потом уйти было бы не легче, чем сегодня. Тяжелее – может быть, но легче – нет.

– Все равно,по-моему, это неправильно.

За разговором они вернулись к тому месту, которому предстояло, едва запылает костер, стать очередным привалом на пути к Темной Башне. Сюзанна, которая выбралась из кресла и, подложив руки под голову, лежала, глядя на звезды, села и принялась укладывать хворост особым образом, как много месяцев назад ее научил Роланд.

– Суть вашего спора в том, что же правильно, – сказал Роланд. – Но, коль излишне долго приглядываться к мелким правильностям, Джейк, к тем, что под носом, легко утерять из виду крупные, стоящие дальше. Мир расшатался: все идет наперекосяк, хаос умножается, но время решительных действий не пришло. Покуда мы помогали бы двум-трем десяткам душ в Речной Переправе, в иных краях, быть может, страдали бы или умирали двадцать или тридцать тысяч. И если есть во вселенной место, где можно вправить наш вывихнутый век, это – Темная Башня.

– Почему? Как? – спросил Джейк. – Что вообще такое эта Башня?

Роланд присел рядом со сложенным Сюзанной хворостом, достал огниво и принялся высекать над растопкой искры. Вскоре среди прутьев и пригоршней сухой травы расцвели маленькие язычки пламени.

– К моему величайшему сожалению, на эти вопросы я не могу ответить, – промолвил он.

Очень хитро, подумал Эдди. Роланд сказал "не могу ответить"… но это было вовсе не то же самое, что "не знаю". Далеко не то же самое.

– 15 -

Ужинали водой и зеленью. Давала себя знать обильная трапеза в Речной Переправе: даже Чик, проглотив пару кусочков, отказался от предложенных ему Джейком объедков.

– Что ж ты в поселке заупрямился, не стал говорить? – укорил Джейк косолапа. – Выставил меня идиотом!

– Идь-етом! – эхом откликнулся Чик и положил морду на ногу Джейку.

– Он говорит все лучше и лучше, – заметил Роланд. – У него даже голос становится похож на твой, Джейк.

– Эйк, – подтвердил Чик, не поднимая головы. Джейка заворожили золотистые колечки в глазах зверька – в колеблющемся, мерцающем свете костра казалось, что они медленно вращаются.

– Но он не захотел говорить при стариках.

– Косолапы переборчивы, – отозвался Роланд. – Они странные создания. Кабы кто спросил, что я думаю, я бы сказал, что этого прогнала стая.

– Почему ты так думаешь?

Роланд указал на бок Чика. Джейк очистил рану от запекшейся крови (Чику процедура пришлась не по душе, но он стерпел), и укус постепенно заживал, хотя косолап еще прихрамывал.

– Я не побоялся бы поспорить на золотой, что его попробовал на зуб другой косолап.

– Но с чего его собственной стае…

– Может, твой дружок утомил их своей трепотней, – вставил Эдди. Он лежал рядом с Сюзанной, обнимая ее за плечи.

– Возможно, – согласился Роланд, – особенно, коли он единственный из всех пробовал говорить. Остальные могли счесть, что он, на их вкус, чересчур умен… или чересчур заносчив. Зверям зависть знакома не так хорошо, как людям, и все же она им не чужда.

Предмет обсуждения прикрыл глаза и как будто бы задремал… но Джейк заметил, что, едва разговор возобновился, уши Чика начали подрагивать.

– Косолапы очень умные? – спросил Джейк.

Роланд пожал плечами.

– Старик конюх, о ком я тебе рассказывал, – тот, что говорил "добрый косолап удачу за собой ведет", – божился, будто в юные лета у него был косолап, и этот косолап знал сложение. Якобы он отвечал итог, либо царапая по полу конюшни, либо мордою подталкивая камешки в кучку. – Стрелок усмехнулся. Усмешка озарила его лицо, прогнав хмурую тень, залегшую там с тех пор, как они покинули Речную Переправу. – Конечно, конюхи да рыбаки – прирожденные врали.

Воцарилось дружелюбное молчание, и Джейк почувствовал, как его одолевает дремота. Он с радостью подумал, что скоро заснет. Потом на юго-востоке мерно забили барабаны, и мальчик опять сел. Все молча слушали.

– Это же рок-н-ролл, ударные, – неожиданно сказал Эдди. – Точно. Фоновый ритм. Убрать гитары, и пожалуйста. Вообще-то здорово смахивает на "Зи Зи Топ".

– На "Зи Зи" что?– переспросила Сюзанна.

Эдди усмехнулся.

– При тебе их не было, – объяснил он. – То есть быть-то они, видимо, были, но в шестьдесят третьем эта компашка наверняка еще ходила в школу у себя в Техасе. – Он прислушался. – Будь я проклят, если это не какой-нибудь "Круто упакованный" или "Ширинка на липучке".

– "Ширинка на липучке"? – повторил Джейк. – Дурацкое название для песни.

– Зато с приколом, – сказал Эдди. – Отстаешь лет на десять, командир.

– Давайте-ка на боковую, – вмешался Роланд. – Светает рано.

– Не могу я спать под это говно, – пожаловался Эдди. Он замялся, помедлил и наконец сказал то, о чем думал с того самого утра, когда они протащили белого как мел, визжащего Джейка через дверь в земле. – Слушай, Роланд, может, пора переговорить с парнем? Вдруг окажется, что мы знаем больше, чем думаем?

– Да, осталось потерпеть совсем немного. Однако ночь не время для разговоров. – Роланд повернулся на бок, укрылся одеялом и, по всей видимости, заснул.

– Елки-палки! – не сдержался Эдди. – Нате вам! – И с отвращением фыркнул.

– Он прав, – сказала Сюзанна. – Угомонись, Эдди, – пора спать.

Эдди усмехнулся и чмокнул ее в кончик носа.

– Да, мамуся.

Через пять минут они с Сюзанной, несмотря на барабаны, уже спали как убитые. Зато Джейк с удивлением обнаружил, что ему расхотелось спать. Он лежал, глядел на неведомые чужие звезды, и слушал беспрерывное размеренное буханье барабанов, доносившееся из темноты. Быть может, это Зрелые отплясывали под "Ширинку на липучке" бешеное буги, доводя себя до неистовства перед ритуальным убийством?

Джейк думал о Блейне Моно – таком скором поезде, что он проносился по этому огромному, населенному призраками миру, потрясая его акустическим ударом, – и, естественно, ему вспомнился Чарли Чух-Чух, с прибытием нового "Берлингтон-Зефира" признанный устарелым и отправленный на покой на заброшенный запасный путь. В памяти мальчика всплыло лицо Чарли, которое должно было быть бодрым и симпатичным, но почему-то не было. Межземельская железнодорожная компания, голая степь между Сент-Луисом и Топекой… Джейк задумался о том, как получилось, что Чарли, когда он вдруг понадобился мистеру Мартину, оказался в полной боевой готовности, и о том, как это Чарли сам мог гудеть в гудок и подбрасывать угля в топку. И вновь мальчик задал себе вопрос: уж не нарочно ли Машинист Боб испортил "Берлингтон-Зефир", чтобы дать своему ненаглядному Чарли еще один шанс.

Наконец – так же внезапно, как и загремели – барабаны смолкли, и Джейк медленно погрузился в сон.

– 16 -

Ему приснился сон, но не о Штукатурнике.

Ему приснилось, что он стоит на черном, засыпанном щебнем гудроне железнодорожного переезда где-то в пустынных просторах западного Миссури. С ним был Чик. Переезд огораживали предупредительные знаки – белые косые кресты с красными лампочками в центре. Лампочки мигали, звонили звонки.

Тут на юго-востоке что-то загудело. Гул нарастал, словно молнию поймали в бутылку.

– Идет,– сказал Джейк Чику.

– Дет!– подтвердил Чик.

И вдруг по равнине к ним заскользило что-то громадное, розовое, в двести колес длиной. Оно было приземистое, обтекаемое, пулевидное, и при взгляде на него сердце Джейка наполнилось невыносимым страхом. Сверкавшие на солнце лобовые окна поезда походили на глаза.

– НЕ ПРИСТАВАЙ С ВОПРОСАМИ, – велел Джейк Чику. – НЕ СОБЕРЕШЬ КОСТЕЙ. ЧУДОВИЩЕ С КОЛЕСАМИ ЗОВУТ МУЧИТЕЛЬ БЛЕЙН.

Вдруг Чик прыгнул на рельсы и припал к ним, прижав уши и отчаянно скаля зубы. Золотистые глаза зверька пылали.

– НЕТ! – пронзительно крикнул Джейк. – НЕТ, ЧИК!

Но Чик словно не слышал. Теперь розовая пуля неслась прямо на косолапа, на крохотный дерзкий комок. Вибрирующий гул медленно растекался по всему телу Джейка, из носа у мальчика потекла кровь, а зубные пломбы раскрошились.

Джейк прыгнул за Чиком, Блейн Моно (или это был Чарли Чух-Чух?) налетел на них, и мальчик внезапно проснулся, дрожа и обливаясь потом. Ночная тьма вдруг стала осязаемой, навалилась, придавила к земле. Он повернулся на другой бок и лихорадочно зашарил по земле в поисках Чика. Мелькнула ужасная мысль: косолап ушел, но в следующий миг пальцы Джейка нащупали шелковистый мех. Чик пискнул и с сонным любопытством посмотрел на мальчика.

– Все в порядке, – пересохшими губами прошептал Джейк. – Никакого поезда нет. Спи, спи, мальчик.

– Чик, – согласился косолап и опять закрыл глаза.

Джейк перевернулся на спину и стал глядеть на звезды. "Блейн не просто мучитель, – думал он. – Он опасен. Оченьопасен".

Да, возможно.

"Никаких "возможно"!" – с жаром настаивал его рассудок.

Ладно, Блейн мучитель – факт. Но ведь в его "Итоговом эссе" о Блейне говорилось и кое-что еще?

"Блейн – истина. Блейн – истина. Блейн – истина."

– Мама родная, ну и дела, – прошептал Джейк. Он закрыл глаза и через считанные секунды снова спал. На этот раз без сновидений.

– 17 -

К полудню следующего дня, поднявшись на гребень нового степного кряжа, они впервые увидели мост. Он был переброшен через Сенд там, где река сужалась, поворачивала к югу и текла вдоль городской черты.

– Мать честная, – негромко проговорил Эдди. – Сьюзи, тебе это ничего не напоминает?

– Да… похоже на мост Джорджа Вашингтона.

– Точно, – согласился Эдди.

– Что МДВ делает в Миссури? – спросил Джейк.

Эдди посмотрел на него.

– Еще разок, дружище?

Джейк сконфузился.

– Я хотел сказать, в Межземелье. Ну, ты понял.

Эдди так и впился в него глазами:

– Ты-тооткуда знаешь, что это Межземелье? Когда мы вышли к дорожному камню, тебя с нами не было.

Джейк сунул руки в карманы и принялся разглядывать свои мокасины.

– Приснилось, – коротко пояснил он. – А ты думал, я заказал эту прогулку через папиного турагента?

Роланд взял Эдди за плечо:

– Покамест оставь это.

Эдди бросил на Роланда быстрый взгляд и кивнул.

Они еще немного постояли, глядя на мост. Они успели привыкнуть к очертаниям города на горизонте, но это было нечто новое. Далекий мост словно парил в небе – бледный неясный очерк на полуденной синеве. Роланд сумел разглядеть четыре пары невероятно высоких металлических вышек – по одной у каждой оконечности моста и две в середине. Между ними в воздухе покачивались длинные полукружья исполинских тросов. Эти полукружья соединялись с настилом множеством вертикальных линий – то ли такими же тросами, то ли металлическими балками; чем именно, Роланд не разобрал. Зато он заметил бреши и много времени спустя понял, что мост уже не идеально ровный.

– Пожалуй, в скором времени этот мост окажется в реке, – сказал он.

– Может быть, – нехотя откликнулся Эдди, – но, по-моему, все не так уж плохо.

Роланд вздохнул.

– Загад не бывает богат, Эдди.

– А если яснее? – Эдди расслышал в своем голосе обиду, но было уже поздно.

– Я хочу, чтобы ты верил своим глазам, Эдди, вот и все. Я с отроческих лет помню такую поговорку: "лишь дурень, еще не проснувшись, верит, что видит сон". Смекаешь?

Эдди почувствовал, что на языке у него вертится саркастический ответ, и после недолгой борьбы подавил желание съязвить. Просто стрелок (юноша не сомневался, что неумышленно, впрочем, легче от этого не становилось) умел заставить Эдди почувствовать себя совершеннейшим сопляком.

– Да вроде, – наконец сказал он. – Это про то же, про что любимая поговорка моей матери.

– Какая же?

– Надейся на радость, а жди беды, – кисло отозвался Эдди.

Лицо Роланда озарила улыбка.

– Пожалуй, присловье твоей матушки мне больше по душе.

– Но мост-то стоит!– вспылил Эдди. – Согласен, не в таком уж он сказочном состоянии, небось, тыщу лет без капремонта, но ведь стоит же! И город – вон он! Может, все-таки не такой уж страшный грех надеяться, что там отыщется что-нибудь полезное? Или кто-нибудь, кто, вместо того, чтоб в нас палить, накормит нас и научит уму-разуму, как старики из Речной Переправы? Разве такой большой грех надеяться, что нам, может быть, еще повезет?

В наступившей тишине Эдди, к своему смущению, понял, что произнес речь.

– Нет. – Сказано это было по-доброму, с той теплотой, которая, когда бы ни прозвучала в голосе Роланда, неизменно удивляла Эдди. – Надеяться никогда не грех. – Стрелок оглядел своих спутников, словно пробуждаясь от глубокого сна. – Сегодня мы дальше не пойдем. Пришла пора потолковать, а на это надобно время.

Стрелок сошел с дороги и не оглядываясь зашагал по высокой траве. Миг – и остальные последовали за ним.

– 18 -

До встречи со стариками из Речной Переправы Сюзанна воспринимала Роланда исключительно сквозь призму тех немногих телевизионных фильмов, которые она видела: "Шайенна", "Стрелка" и, конечно, их общего прототипа, "Ружейного дыма". "Ружейный дым" она иногда слушала с отцом по радио еще до выхода одноименной постановки на телеэкран (при мысли о том, насколько Эдди и Джейку чужда идея радиоспектакля, Сюзанна улыбнулась – с места сдвинулся не только мир Роланда). Она еще помнила, что говорил в начале каждой такой короткой пьески актер, читающий текст от автора: "…человек поневоле становится недоверчивым, осторожным – и в глубине души одиноким".

До Речной Переправы в этой фразе для нее был весь Роланд. Он не был широкоплеч, как Маршал Диллон, и вовсе не так высок, и его лицо казалось Сюзанне скорее лицом усталого поэта, чем слуги закона с Дикого Запада, но она по-прежнему продолжала видеть в стрелке телесное воплощение выдуманного канзасского блюстителя порядка, чье единственное призвание, предназначение и цель (помимо редких попоек в "Длинной ветви" с дружками-приятелями Доком и Китти) – Искоренение Нечестного Образа Жизни.

Теперь она поняла, что когда-то Роланд был не просто фараоном, кому вменялось в обязанность объезжать словно созданные кистью Дали просторы на краю света. Ему случалось выступать в роли дипломата, посредника, и, возможно, даже наставника. Более же всего он был солдатом того, что здесь называли Светом, вероятно, подразумевая под этим те силы цивилизации, которые удерживали человека от истребления себе подобных достаточно долго для того, чтобы допустить некоторый прогресс. Не столько наемник, охотник за головами, сколько благородный странствующий рыцарь – вот кем был Роланд в свое время, и во многих отношениях время его еще не прошло; обитатели Речной Переправы определенно так считали. Иначе с чего бы им преклонять в пыли колена ради его благословения?

В свете этого нового восприятия Сюзанна вдруг поняла, как хитроумно стрелок манипулировал ими с памятного страшного утра в вещуньиной круговине. Всякий раз, когда затевался разговор, неизбежно ведущий к сопоставлению подмеченных фактов (а что могло быть более естественно, если принять во внимание пережитое каждым из них катастрофически внезапное и необъяснимое "извлечение", насильственное перемещение из родного мира в чуждый?), Роланд оказывался тут как тут и быстро вступал в беседу, направляя ее в иное русло, да так гладко, что никто ничего не замечал – даже она, почти четыре года варившаяся в самой гуще движения за гражданские права.

Сюзанне казалось, ей ясна причина: Роланд хотел дать Джейку время залечить раны. Но, несмотря на такое проникновение в суть побуждений стрелка, думая о том, как ловко стрелок управляется с их троицей, она неизменно испытывала одни и те же чувства: удивление, веселое изумление, досаду. Сюзанна смутно припоминала, что незадолго до того, как Роланд забрал ее сюда, Эндрю, ее шофер, назвал президента Кеннеди последним стрелком западного мира. Тогда она подняла Эндрю на смех, но теперь как будто бы поняла. В Роланде было гораздо больше от Джей-Эф-Кей, чем от Мэтта Диллона. Она подозревала, что природа наделила Роланда лишь малой толикой творческого воображения Кеннеди, но в смысле романтики… увлеченности, преданности делу… обаяния…

"А так же хитрости, – подумала она. – Не забывай о хитрости".

И, к своему удивлению, вдруг расхохоталась.

Роланд, восседавший в траве по-турецки, повернулся к ней, вскинув брови:

– Тебя что-то рассмешило?

– Еще как! Скажи-ка мне кое-что… сколько языков ты знаешь?

Стрелок подумал.

– Пять, – ответил он наконец. – Когда-то я изрядно объяснялся на селлийских наречиях, но, сдается, перезабыл все, кроме проклятий.

Сюзанна опять рассмеялась – радостно, восторженно.

– Ну и хитрюга ты, Роланд! Ну и лис!

Джейк явно заинтересовался.

– Ругнись по-стреллийски, а? – попросил он.

– По– селлийски, – поправил Роланд. С минуту он думал, потом что-то сказал – очень быстро и невнятно; Эдди показалось, будто стрелок полощет горло какой-то очень густой жидкостью. Скажем, кофе недельной давности. Роланд замолчал и усмехнулся.

Джейк усмехнулся в ответ.

– Что это значит?

Роланд на миг приобнял мальчика за плечи.

– Что нам о многом нужно поговорить.

– Да уж, – сказал Эдди.

– 19 -

– Мы – ка-тет,– начал Роланд, – кружок людей, связанных судьбой. Философы на моей родине утверждали, будто разрушить ка-тетможет лишь смерть – или предательство. Корт, мой благородный наставник, сказал однажды: поелику и смерть и вероломство суть спицы в колесе ка,подобная связь нерасторжима вовек. Годы идут, я узнаю и постигаю все больше – и все более и более склоняюсь принять взгляды Корта. Всякий участник ка-тетаподобен кусочку головоломки. Взятый сам по себе, отдельно, такой кусочек – загадка, но сложи его с прочими, и получишь картину… или частьее. Для завершения одной картины может понадобиться великое множество ка-тетов.Не удивляйтесь, коль вскроется, что ваши жизни давно переплелись, пусть прежде вы этого не замечали. Во-первых, всяк из вас троих владеет даром проникать в мысли товарищей…

– Что? – воскликнул Эдди.

– Это правда. Вы делите свои мысли друг с другом столь естественным образом, что даже не сознаете происходящего, но это так. Мне, несомненно, легче это заметить, ибо, не будучи полноправным членом вашего ка-тета– быть может, оттого, что не принадлежу к вашему миру, – сам я способностью к соборномышлению наделен не в полной мере. Однако ж внушитьсвою мысль я могу. Сюзанна… помнишь, в круговине?..

– Да. Ты велел: отпустишь демона, когда я скажу. Но вслух ты ничего не произнес.

– Эдди… помнишь, на медвежьей поляне на тебя кинулся механический нетопырь?

– Помню. Ты еще крикнул мне "ложись!".

– На самом деле он и рта не раскрыл, Эдди, – сказала Сюзанна.

– Нет, крикнул! Гаркнул!Я же слышалтебя, старик!

– Гаркнуть-то я гаркнул, верно, да только в уме. – Стрелок повернулся к Джейку. – А ты помнишь? В том доме?

– Я никак не мог оторвать половицу, и ты велел мне дернуть за другую. Но, Роланд, если ты не можешь читать мои мысли, откуда ты узнал, что именно у меня за проблема?

– Увидел.Я ничего не слышал, но я видел– еле-еле, будто сквозь грязное окошко. – Стрелок окинул их внимательным взглядом. – Подобное тесное смыкание и единение умов называется кеф.На древнем наречии старого мира слово кефимеет и множество иных значений. "Вода", "рождение" и "жизненная сила" лишь три из них. Осознайте и прочувствуйте это. Большего я пока не требую.

– А ты сам можешь прочувствовать то, во что не веришь? – спросил Эдди.

Роланд улыбнулся.

– Долой предубежденность, вот и все.

– Это можно.

– Роланд? – Это был Джейк. – Как ты думаешь, Чик может быть частью нашего ка-тета?

Сюзанна улыбнулась. Роланд – нет.

– Покамест я не готов даже гадать на сей счет, но вот что я тебе скажу, Джейк: я много думал о твоем мохнатом приятеле. Каправит не всем; и поныне бывают случайные стечения обстоятельств… однако ж внезапное появление косолапа, который еще помнит людей, не кажется мне чистой случайностью.

Он обвел глазами своих спутников.

– Начну я. Эдди продолжит с того места, где я закончу. За ним – Сюзанна. Тебе, Джейк, говорить последним. Согласны?

Они дружно кивнули.

– Вот и славно, – сказал Роланд. – Мы – ка-тет,один из многих. Приступим!

– 20 -

Они проговорили до заката, прервавшись лишь раз, ровно настолько, чтобы проглотить холодный обед, и к тому времени, как разговор завершился, Эдди казалось, будто он провел двенадцать тяжелых раундов с Рэем Леонардом. Молодой человек больше не сомневался в том, что их связывает кеф,по выражению Роланда, "тесное смыкание и единение умов"; они с Джейком в своих снах, кажется, и впрямь жили жизнью друг друга, словно половинки одного целого.

Роланд начал с происшествия под горами, оборвавшего первую жизнь

Джейка в здешнем мире. Он рассказал о своей беседе с человеком в черном; о туманных намеках Уолтера на некоего Зверя и на кого-то, кого Уолтер называл Вечным Пришельцем; о привидевшемся ему странном и страшном сне – сне, в котором всю вселенную поглотил луч небывалого белого света. И о том, чем окончился этот сон: травинкой. Одной-единственной лиловой травинкой.

Эдди покосился на Джейка и оторопел: в глазах мальчика светилось понимание – узнавание.

– 21 -

В свое время Эдди уже слышал обрывки этой истории от Роланда, бредившего в горячке, но Сюзанна, для которой все это было ново, слушала, широко раскрыв глаза. Роланд повторил диковинные речи Уолтера – и перед ней, словно отраженные в разбитом зеркале, мелькнули картины родного мира: автомобили, рак, полеты на Луну, искусственное осеменение. Она понятия не имела, кто такой может быть Зверь, но распознала в имени Вечного Пришельца иное прочтение имени Мерлина, волшебника, который якобы дирижировал карьерой короля Артура. Все любопытственней и любопытственней…

Роланд описал, как пробудился и обнаружил, что Уолтер давным-давно мертв, – время непостижимым образом убежало вперед; быть может, на сто лет, быть может, на пятьсот. Джейк в зачарованном молчании выслушал, как стрелок добрался до берега Западного Моря, как он лишился двух пальцев на правой руке, как, перенеся из мира в мир Эдди и Сюзанну, столкнулся с Джеком Мортом – зловещим третьим, вступил с ним в поединок и победил.

Тут стрелок сделал знак Эдди, и молодой человек подхватил рассказ, начав с появления медведя-великана.

– Шардик? – перебил Джейк. – Но это же название книжки! У насесть такая книжка! Того же автора, что написал знаменитую повесть про кроликов…

– Ричард Адамс! – выкрикнул Эдди. – А книжка про кроликов называлась "Уотершипский холм"! Зналже я – знакомое имя! Как же это, Роланд? Откуда здесь у вас могут знать про то, что делается у нас?

– А двери? – отвечал Роланд. – Разве нам уже не открылись четыре из них? Что ж по-твоему, их никогда прежде не было? Или никогда больше не будет?

– Но…

– Все мы видели здесь крохи вашей жизни; а я у вас в Нью-Йорке натолкнулся на приметы нашей. Я увидел там стрелков,в большинстве своем вялых и нерасторопных – но все же стрелков, которые бесспорно составляли собственный древний ка-тет.

– Роланд, это были обыкновенные легавые. Они тебе в подметки не годятся.

– Кроме одного, последнего. На подземном вокзале он едва не одолел меня. И кабы не слепое везенье, не Мортово огниво, он сладил бы со мной. Тот стрелок… я видел его глаза. Он помнил лик своего отца. Твердо помнил. И еще: ты не забыл, как называлось заведение Балазара?

– Нет, конечно, – с тревогой ответил Эдди. – "Падающая башня". Но это может быть совпадение; ты сам говорил – каправит не всем.

Роланд кивнул:

– Ты и впрямь вылитый Катберт. Знаешь, что он сказал однажды, еще мальчишкой? Мы тогда вздумали потихоньку улизнуть в полночь на кладбище, однако Аллен отказался наотрез – из страха оскорбить тени предков, объяснил он. Катберт поднял его на смех и объявил: не поверю, что призраки есть, покуда своеручно не изловлю за хвост хоть одного.

– Молоток! – воскликнул Эдди. – Браво!

Роланд улыбнулся.

– Я так и думал, тебе это придется по душе. Однако давай покамест забудем о призраках. Расскажи нам, что было дальше.

И Эдди повел речь о том, что явилось ему в пламени костра, когда Роланд швырнул туда челюсть Уолтера, – о видении ключа и розы. Он перешел к своему сну, и все узнали, как, переступив порог "Деликатесов от Тома и Джерри", Эдди очутился на поле роз, где царила невероятно высокая, черная как сажа Башня. Говоря о хлынувшей из ее бойниц тьме, обернувшейся затем призраком в поднебесье, Эдди обращался непосредственно к Джейку – с такой жадной сосредоточенностью, с таким нарастающим изумлением и трепетом слушал мальчик. Молодой человек постарался хотя бы отчасти передать то ощущение ужаса и восторга, каким был проникнут сон, и по глазам слушателей, в первую очередь Джейка, понял: то ли это удалось ему лучше, чем он смел надеяться… то ли они тоже видели сны.

Эдди рассказал, как по следу Шардика они вышли к Порталу Медведя и как, приложив к черно-желтой двери ухо, он вдруг обнаружил, что вспоминает день, когда уговорил брата сводить его на Голландский Холм посмотреть Особняк. Он упомянул о плошке с иглой и о том, что надобность в игле-стрелке отпала, стоило только понять: воздействие Луча заметно всюду, чего бы Луч ни коснулся, даже птиц в небе.

Дальше говорила Сюзанна. Покуда она излагала, как Эдди взялся на свой страх и риск вырезывать ключ, Джейк улегся на спину, сцепив руки под головой, и стал смотреть, как облака неторопливо плывут точно на юго-восток, в сторону города. Образованный ими правильный, упорядоченный рисунок выдавал непосредственную близость Луча так же ясно, как поднимающийся из трубы дым указывает направление ветра.

Сюзанна закончила рассказом о том, как они наконец вытащили Джейка в этот мир, уничтожив раздвоенность их с Роландом воспоминаний так же стремительно и бесповоротно, как Эдди захлопнул дверь в вещуньиной круговине. Единственный факт, о каком она умолчала, собственно, вовсе не был установленным фактом – по крайней мере, пока. В конце концов, по утрам ее не тошнило, а задержка на месяц сама по себе ничего не значила. Выражаясь словами Роланда, эту историю лучше было приберечь до другого дня.

И все же, договорив, она неожиданно пожалела, что не может забыть слова тетушки Талиты, оброненные той, когда Джейк назвал этот мир своей новой родиной: "Да смилуются над тобою боги, коли так, ибо солнце в сем мире заходит. Заходит навсегда".

– Что ж, Джейк, теперь твой черед, – сказал Роланд.

Джейк сел и посмотрел в сторону Лада. Обращенные на запад окна высотных домов горели золотом в лучах заходящего солнца.

– Сплошное безумие, – пробормотал он, – но какой-то смысл в нем, кажется, есть. Как в сне, когда уже проснешься.

– Может, нам удастся помочь тебе отыскать смысл в происходящем, – ободрила Сюзанна.

– Может быть. По крайней мере, мы можем вместе подумать о поезде. Мне до смерти надоело в одиночку ломать голову над тем, что значит Блейн и есть ли в нем смысл. – Джейк вздохнул. – Вы знаете, что вытерпел Роланд, проживая сразу две жизни, так что это я пропущу. Я вообще не уверен, могу ли описать это ощущение, и не хочу. Фу. Наверное, лучше начать с "Итогового эссе" – ведь тогда я и перестал надеяться, что все это, может быть, пройдет. – Он хмуро оглядел аудиторию. – Тогда-то я и сдался.

– 22 -

Джейк говорил дотемна. Он рассказал обо всем, что мог вспомнить, от "Моего понимания истины" до нападения чудовищного привратника, который в буквальном смысле слова полез из всех щелей. Мальчика слушали, не перебивая.

Когда Джейк умолк, Роланд повернулся к Эдди, блестя глазами. Блеск этот, вызванный целой гаммой разнообразных чувств, Эдди поначалу отнес за счет изумления и лишь потом понял, что источник его – сильнейшее душевное волнение… и глубокий страх. У молодого человека пересохло во рту. Уж если Роландбоится…

– Ты по-прежнему сомневаешься во взаимопроникновении наших миров, Эдди?

Эдди отрицательно помотал головой.

– Ясное дело, нет. Я шел по той же улице, шел в его шмотье! Только… Джейк, можно поглядеть ту книжку? "Чарли Чух-Чуха"?

Джейк потянулся к ранцу, но Роланд удержал его руку.

– Обожди, – велел он. – Вернись-ка к пустырю, Джейк. Расскажи еще раз, что там с тобой приключилось. Постарайся припомнить все.

– Может, ты бы загипнотизировал меня? – нерешительно предложил Джейк. – Как на постоялом дворе.

Роланд качнул головой.

– Ни к чему. На том пустыре, Джейк, произошло важнейшее и значительнейшее событие твоей – да и нашей – жизни. Ты все отлично вспомнишь.

И Джейк вновь стал рассказывать. Все ясно понимали: пережитое мальчиком на пустыре, где когда-то был магазинчик Тома и Джерри, составляет тайный центр ка-тета,объединившего их четверку. В сне Эдди "Деликатесы" еще стояли, в яви Джейка их уже снесли, но и в первом, и во втором случае пятачок земли на углу Второй авеню и Сорок шестой улицы был наделен огромной колдовской силой. Бесспорным казалось Роланду и то, что пустырь – битый кирпич, осколки стекла – это иное воплощение Сюзанниной Свалки, иная интерпретация картины, завершившей видение, которое было ему на маленьком пыльном погосте.

Излагая эту часть своей истории вторично, очень медленно, Джейк обнаружил, что стрелок не ошибся: он действительновсе помнил. Воспоминания делались все более живыми и четкими; наконец мальчик словно бы начал переживать свое приключение заново, и Сюзанна, Эдди и Роланд услышали об объявлении, из которого следовало, что на том месте, где когда-то стояли "Том и Джерри", намечается возвести кондоминиумы "Черепашья бухта". Джейк даже процитировал стишок, намалеванный аэрозольной краской на заборе:

Черепаха-великанша держит Землю на спине,

Неохватная такая – не приснится и во сне.

Если хочешь приключений, если ты устал скучать -

Не откладывай на завтра, прогуляйся вдоль Луча.

Сюзанна пробормотала:

– "Мир на панцире качает от утра и до утра, мыслью пусть нетороплива да зато всегда добра…" – там так, Роланд?

– Где? – спросил Джейк. – Где "там"?

– В стихотворении, которому я научился в детские годы, – ответил Роланд. – Вот вам новая связующая нить, да такая, которая и впрямь кое о чем говорит, хоть я и не уверен, непременно ли нам надобно держать это кое-что в голове… впрочем, невозможно предугадать, когда пригодится крупица знания.

– Двенадцать порталов соединяются шестью Лучами, – сказал Эдди. – Мы начали от Медвежьего и дойдем только до середины, до Башни. Но если бы мы дошли до конца, то, по идее, пришли бы к Порталу Черепахи?

Роланд кивнул:

– Наверняка.

– Портал Черепахи, – задумчиво повторил Джейк, перекатывая слова во рту, словно пробовал их на вкус. После этого он вернулся к роли рассказчика и вновь описал необыкновенной красоты голос, слитый из множества голосов; то, как вдруг понял, что пустырь полон лицами, звенит преданиями и былями; крепнущую уверенность в том, что наткнулся на нечто весьма напоминающее суть Бытия. Закончил мальчик тем, как нашел ключ и увидел розу. Яркость и полнота этого воспоминания были таковы, что по щекам Джейка покатились слезы, хотя сам он, казалось, этого не сознавал.

– Она раскрылась, – говорил он, – гляжу, середка желтая-прежелтая, сверкает – глазам больно, я такой и не видел никогда. Я сперва подумал, это пыльца, а что она блестит, это только кажется. На том пустыре всеблестело и сияло. Даже старые обертки от конфет, даже пивные бутылки – посмотришь, и будто бы ничего лучше и красивее в жизни не видел. Только потом я и понял, что вижу солнце. Звучит как полный бред, я знаю, но это действительно было солнце. Только не одно, а…

– Всесолнца, – негромко закончил за него Роланд. – Все сущее.

– Да! Эта роза… она была красивая, такая свежая, нежная, но что-то с ней было неладно. Я не могу объяснить, что,– как будто бились сразу два сердца, одно внутри другого, больное внутри здорового. А потом я отключился.

– 23 -

– В конце твоего сна тебе привиделось то же самое, да, Роланд? – тихим от благоговейного страха голосом спросила Сюзанна. – Травинка… и тебе почудилось, будто эта травинка лиловая, потому что она была забрызгана краской.

– Вы не понимаете, – перебил Джейк. – Травинка действительнобыла лиловая. Когда я видел ее настоящую,она была лиловая.Я такой травы никогда раньше не видал. А краска – просто маскировка. Маскировался же привратник под старый заброшенный дом.

Солнце меж тем достигло горизонта. Роланд попросил Джейка показать, а после и прочесть им "Чарли Чух-Чуха". Джейк пустил книжку по кругу. И Эдди, и Сюзанна долго смотрели на обложку.

– Когда я был совсем маленький, у меня была эта книжка, – наконец сказал Эдди. Говорил он решительно, тоном полной уверенности. – А потом, мне и четырех еще не было, мы переехали из Квинса в Бруклин, и я ее потерял. Но картинку на обложке я помню до сих пор. И чувствовал я то же самое, что ты, Джейк. Этот паровоз мне не нравился. Я ему не доверял.

Сюзанна оторвалась от книжки и посмотрела на Эдди.

– И у меня тоже была такая. Разве забудешь свою маленькую тезку… хотя, конечно, тогда я была сначала Одетта, а потом уж Сюзанна. Кстати, поезд этот я воспринимала в точности как вы: он мне не нравился, и я ему не доверяла. – Сюзанна постучала пальцем по самой середине обложки: – Мне казалось, эта его улыбка – сплошная липа. – И она передала "Чарли Чух-Чуха" Роланду.

Мельком взглянув на книгу, Роланд опять посмотрел на Сюзанну.

– Ты свою тоже потеряла?

– Да.

– Спорим, я знаю, когда, – сказал Эдди.

Сюзанна кивнула.

– Да уж наверное. Это случилось после того, как тот человек сбросил мне на голову кирпич. Когда мы ехали на север, на свадьбу моей тетки, Тети Синьки, книжка была у меня. Я взяла ее с собой в поезд, я это помню, потому что без конца приставала к папе, кто тянет состав – Чарли или нет. Мне не хотелось,чтобы это был Чарли; мы ведь ехали в Нью-Джерси, в Элизабет, а Чарли, думалось мне, мог завезти нас куда угодно. Что с ним в конце концов сталось? Катал публику по игрушечной деревне, что-то в этом роде, да, Джейк?

– По луна-парку.

– Да, конечно. Правильно, в самом конце есть картинка – Чарли везет по этому парку детей. Смеющихся и улыбающихся. Только мне почему-то всегда казалось, что они кричат "выпустите нас отсюда!".

– Да! – воскликнул Джейк. – Да, точно! Именно!

– Я боялась, Чарли вместо тетиной свадьбы увезет нас к себе, где уж он там жил, и никогда больше не отпустит домой.

– Домой возврата нет, – пробормотал Эдди и нервно пригладил вихры.

– Все время, что мы ехали в том поезде, я не желала выпускать книжку из рук. Ни на минуту. Даже, помню, думала: "пусть только попробует нас утащить, буду вырывать страницы, пока не перестанет!" Но, конечно, мы прибыли точно по назначению и вовремя. Папа даже сводил меня поглядеть локомотив. Это оказался тепловоз, не паровоз, и я, помню, обрадовалась. Потом, после свадьбы, тот человек, Морт, скинул на меня кирпич. Я долго пролежала в коме. И больше "Чарли Чух-Чуха" не видела. До этой минуты. – Сюзанна помедлила и прибавила: – Насколько я понимаю, это может быть мой экземпляр… или Эддин.

– Да запросто, – отозвался Эдди. Лицо его было бледным и серьезным… и вдруг он ухмыльнулся, точно мальчишка-подросток. – "Погляди на ЧЕРЕПАХУ – что за прелесть, я молчу! Все-все-все на белом свете служит сраному Лучу".

Роланд поглядел на запад.

– Солнце садится. Читай, покуда не стемнело, Джейк.

Джейк обратился к первой странице, продемонстрировал друзьям рисунок – Машинист Боб в будке Чарли – и начал: "Боб Брукс водил поезда Межземельской железнодорожной компании на линии Сент-Луис – Топека…"

– 24 -

– …И до ребятишек то и дело доносится тихий хрипловатый голос Чарли, который мурлычет свою старую песенку, – закончил Джейк. Он показал всем последнюю картинку – счастливые, радостные дети, которые на самом деле, возможно, вопили от ужаса, – и закрыл книгу. Солнце село; небо было лиловым.

– М-да, нельзя сказать, что это в точностипро нас, – вынес приговор Эдди, – больше смахивает на отражение в кривом зеркале, но все ж таки совпадений хватает, чтоб менямандраж брал. Межземелье – территория Чарли. Только здесь он никакой не Чарли. Здесь он Блейн Моно.

Роланд смотрел на Джейка.

– Как по-твоему, – спросил он вдруг, – может, надо обойти город стороной? И держаться подальше от этого поезда?

Джейк обдумал вопрос, глядя куда-то себе под ноги и рассеянно перебирая густой шелковистый мех Чика.

– Хорошо бы, – сказал он наконец, – но, наверное, нельзя, если я правильно понял насчет ка.

Роланд кивнул.

– Коль скоро это ка,и речи нет о том, что нам должно и чего не должно делать; вздумав пойти кружным путем, мы неминуемо столкнемся с обстоятельствами, которые принудят нас вернуться. При подобных оказиях лучше не мешкая уступать неизбежному. А ты что скажешь, Эдди?

Эдди думал не менее долго и тщательно, чем Джейк. Ему не хотелось иметь никакого дела с говорящим поездом, который сам бегает по рельсам; как его ни называй, Чарли Чух-Чух или Блейн Моно, все рассказанное и прочитанное им Джейком позволяло предположить, что это – пренеприятнейшее создание. Но им предстояло покрыть огромное расстояние, а где-то в конце пути находилась цель их поиска. Тут Эдди с изумлением обнаружил, что точно знает, какого он мнения и чего хочет. Молодой человек вскинул голову и, едва ли не впервые с тех пор, как явился в этот мир, решительно взглянул светло-карими глазами в блекло-голубые глаза Роланда.

– Я хочу постоять на том розовом поле. Увидеть Башню. Не знаю, что будет потом. Надо думать, "скорбящих просят цветов не возлагать", притом для всех нас. Но мне плевать. Я хочу туда. Мне плевать, даже если Блейн – дьявол и поезд идет к Башне через преисподнюю. Я – за то, чтобы идти в город.

Роланд кивнул и повернулся к Сюзанне.

– Мне Темная Башня никогда не снилась, – сказала та, – и я не могу решить вопрос на таком уровне – полагаю, вы назвали бы его уровнем желания. Но я поверила в ка,и не такая уж я непроходимая дура, чтобы не почувствовать, когда мне начинают долбить по макушке, приговаривая: "вот туда, туда, дуреха". А ты, Роланд? Что думаешь ты?

– Что разговоров для одного дня предостаточно и пора оставить их до завтра.

– А "Угадай-дай-дай"? – спросил Джейк. – Хочешь взглянуть?

– Успеется, – сказал Роланд. – Давайте-ка спать.

– 25 -

Но стрелок долго лежал без сна. Когда вновь ритмично и мерно забили барабаны, он поднялся, ушел обратно к дороге и стоял, глядя на мост и на город. До мозга костей, до кончиков пальцев дипломат, которого угадала в нем Сюзанна, он, едва услыхав про поезд, почти в ту же минуту понял – это следующий шаг на пути, назначенном им судьбой… но чутье подсказывало ему: заявлять об этом во всеуслышание неразумно. В особенности ненавидел ощущение, что его подталкивают и направляют, Эдди; стоило молодому человеку почувствовать нечто подобное – и он попросту пригибал голову, крепко упирался обеими ногами в землю, глупо отшучивался и артачился как мул. Сейчас их с Роландом желания совпадали, но Эдди все еще был способен сказать "брито", если Роланд говорил "стрижено", и "стрижено", если Роланд говорил "брито". Надежнее было не дергать уздечку и вернее – спрашивать совета, а не командовать.

Стрелок повернулся, собираясь тронуться в обратный путь… и схватился за револьвер – у края дороги маячила темная тень; кто-то стоял там и смотрел на него. В последний миг Роланд удержался и не выстрелил.

– Мне стало интересно, сможешь ли ты спать после этих художественных чтений, – сказал Эдди. – Догадываюсь, что ответ отрицательный.

– Я совсем не слышал тебя, Эдди. Ученье идет тебе впрок… однако на сей раз ты за свои старания чуть не получил пулю в живот.

– Не слышал, потому что не до того. – Эдди подошел и стал рядом, и даже при слабом свете звезд Роланд увидел, что ни на секунду не ввел юношу в заблуждение. Его уважение к Эдди продолжало расти. Эдди напоминал ему Катберта, но во многих отношениях Катберта он уже превзошел.

"Этому пальца в рот не клади, – подумал Роланд, – откусит. А случись мне подвести парня или же сделать что-нибудь, в чем он заподозрит лукавство и обман, он, верно, попытается убить меня".

– О чем же думаешь ты,Эдди?

– О тебе. О нас. Я хочу тебе кое-что объяснить. Раньше я, кажется, считал, что ты это давно уже понял. Сегодня вечером у меня появились некоторые сомнения.

– Что ж, объясни, коли так. – Стрелок опять подумал: "До чего он похож на Катберта!"

– Мы с тобой, потому что так надо, – это твое треклятое ка.Но мы с тобой еще и потому, что самитого хотим. Это чистая правда – и что касается меня, и что касается Сюзанны, и – ручаюсь – что касается Джейка. Мозги у тебя, мой старинный одноКЕФник, дай Бог всякому, но сдается мне, ты прячешь их в бункере, не иначе, потому как иногда пробиться к тебе бывает тяжко до озверения. Я хочу увидеть ее, Роланд. Сечешь, что я сказал? Я ХОЧУ УВИДЕТЬ БАШНЮ. – Эдди всмотрелся в лицо Роланда, не увидел того, что надеялся увидеть, и досадливо воздел руки. – Я, в общем-то, вот о чем: отпусти ты мои уши.

– Уши?

– Ага. Тебе больше не надо тащить меня силком. Я иду сам, по своей воле. Мы всеидем по своей воле. Если б ты сегодня ночью во сне дал дуба, мы бы похоронили тебя и двинулись бы дальше. Надо думать, мы бы долго не протянули, но перемерли бы на тропе Луча. Теперьпонимаешь?

– Да. Теперь понимаю.

– Понимаешь, значит… да, наверное, понимаешь. А вот веришь ты мне или нет?

"Конечно, – подумал стрелок. – Куда же еще тебе податься в столь чуждом и странном мире, Эдди? Какое иное дело ты мог бы себе сыскать? Крестьянин из тебя вышел бы прескверный".

Но то было низко и несправедливо, и он это знал. Принижать свободную волю, подменяя ее ка,хуже кощунства, хуже святотатства; это утомительно и глупо. И он сказал:

– Да. Верю. Клянусь, верю.

– Тогда кончай строить из себя пастуха, который идет со стадом овец и взмахивает посохом всякий раз, как мы, безмозглые твари, намылимся сбежать с дороги в зыбучий песок. Не таись от нас. Может, город или поезд станет нашей могилой, так вот я хочу подохнуть, зная, что был не просто фишкой в твоей игре.

Щеки Роланда запылали от гнева, но стрелок никогда не умел обманывать себя. Он злился не потому, что Эдди был неправ, а потому, что Эдди видел его насквозь. На глазах у Роланда Эдди выбрался из своей темницы и медленно, но верно уходил от нее все дальше и дальше (Сюзанна тоже, ибо и она прежде была узницей), и все же сердцем стрелок так и не принял свидетельств рассудка и здравого смысла. Сердце его, по-видимому, и дальше желало видеть в молодых людях иных, нежели Роланд, созданий, братьев меньших.

Роланд тяжело вздохнул.

– Молю о прощении, стрелок.

Эдди кивнул.

– Чует мое сердце, хлебнем мы скоро лиха… беды не оберешься. Страшно до смерти. Только давай договоримся: это не твоя личнаябеда, это нашабеда.

– Согласен.

– Скажи-ка, нам худо придется в городе?

– Не знаю. Знаю только, что нам придется постараться защитить Джейка – по словам престарелой тетушки, его возжаждут обе стороны. Отчасти судьба наша будет зависеть от того, как скоро мы разыщем поезд. Но куда важнее то, что случится, когда мы его найдем. Будь с нами еще двое, я бы засунул Джейка в ходячий футляр с револьверами по бокам. Однако поскольку взять этих двоих негде, пойдем колонной: первым я, следом Джейк повезет Сюзанну, ты – замыкающий.

– Роланд, риск большой? Прикинь-ка.

– Не могу.

– А по-моему, можешь. Ты не знаешь города, зато по прежним временам знаешь повадку своих землячков. Больших неприятностей ждать?

Повернувшись на неумолчный бой барабанов, Роланд задумался.

– Может, и не слишком. Я думаю, те вояки, что еще не перебили друг дружку, давно состарились и пали духом. Может статься, ты надеялся не напрасно и найдутся такие, что, подобно ка-тетуиз Речной Переправы, охотно пособят прохожим людям. Может статься, мы их не увидим вовсе – онизаметят нас, заметят, что мы вооружены, и затаятся, предоставив нам идти своей дорогой. Возможно, это пустое умозаключение. Тогда, надеюсь, довольно будет подстрелить одного-двух, чтобы прочие разбежались, как крысы.

– А если они решат драться?

Роланд угрюмо улыбнулся.

– Тогда, Эдди, мы всевспомним лики своих отцов.

Глаза Эдди блеснули в темноте, и Роланду опять живо вспомнился Катберт – Катберт, который однажды сказал, что поверит в существование призраков лишь тогда, когда "своеручно изловит за хвост хоть одного", Катберт, с которым ему однажды случилось рассыпать хлебные крошки под виселицей.

– Я ответил на все твои вопросы?

– Нет… но, думаю, на этот раз ты играл со мной в открытую.

– Тогда доброй ночи, Эдди.

– Доброй ночи.

Эдди повернулся и пошел прочь. Роланд смотрел, как он уходит. Сейчас, прислушиваясь, стрелок слышал шаги юноши – но еле-еле. Он и сам двинулся в обратный путь, но вдруг обернулся к окутанному тьмой Ладу.

"Он – то, что старуха называла "Зрелый". Она сказала, что его возжаждут обе стороны".

"В этот раз ты не дашь мне сорваться?"

"Нет. Ни сейчас, никогда".

Но Роланд знал кое-что, чего никто больше не знал. Возможно, после разговора, который только что состоялся у них с Эдди, следовало бы поделиться этим знанием с остальными… и все же он решил ненадолго оставить его при себе.

На древнем языке, былой lingua franca (lingua franca – универсальный язык – лат.) его мира, почти все слова вроде кефи кабыли многозначными. Однако слово чар– чаркак в "Чарли Чух-Чух" – имело лишь одно значение.

Чарозначало смерть.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ