Кулиджу понравилась ковбойская форма, и оставшуюся часть лета он облачался в нее при первой же возможности. Как вспоминали его помощники, он часто переодевался вечером, после того как заканчивал исполнять формальные обязанности, чтобы провести несколько часов в роли беззаботного ковбоя.
15
Пока президент Кулидж наслаждался безмятежным отдыхом в Блэк-Хиллзе, далеко на восточном конце страны четыре банкира из разных стран на негласной встрече заложили основу грядущего кризиса фондового рынка и последующей Великой депрессии. Конечно, в их намерения это не входило, но в итоге эффект от их соглашений был именно такой.
Этими банкирами были Бенджамин Стронг, управляющий Федеральным резервным банком Нью-Йорка; сэр Монтегю Норман, управляющий Банком Англии; Ялмар Шахт, глава Рейхсбанка; и Шарль Рист, заместитель управляющего Банк-де-Франс. Для встречи такого уровня это было довольно неожиданное сочетание любопытных личностей. Одного называли чудаком, другой находился при смерти, третий впоследствии стал активным сторонником нацистов, а четвертый был более или менее обычным человеком, но это в сложившихся обстоятельствах значения не имело.
Встреча проходила в особняке Огдена Ливингстона Миллза на Лонг-Айленде, богатого республиканца, которого незадолго до этого в выборах губернатора штата Нью-Йорк победил (точнее, полностью разгромил) Эл Смит. В качестве утешения Миллзу предложили пост заместителя министра финансов в Вашингтоне. Впоследствии он сменит Эндрю Меллона на посту министра финансов – по иронии судьбы как раз в то время, когда нужно будет расхлебывать последствия благих намерений его нынешних гостей.
Банкиры, наверное, чувствовали себя в своей среде, потому что особняк Миллза напоминал скорее какой-нибудь центральный банк, а не уютный жилой дом. Он располагался в дорогом районе на Золотом Берегу, в окружении парков, на северо-западе Лонг-Айленда, где по соседству с ним на низких холмах и вдоль изрезанных берегов округов Нассау и Саффолк стояло еще около шести сотен больших особняков. Загородные резиденции здесь имелись почти у всех представителей самых богатых семейств Америки: Вандербильтов, Дюпонов, Асторов, Уитни, Морганов, Херстов, Фриков. Некоторые из них походили на настоящие дворцы. Банкир Отто Кан владел замком из 170 помещений, в обеденном зале которого могли разместиться две сотни гостей. Рядом с замком находились гольф-поле из восемнадцати лунок и частный зоопарк. Словно желая компенсировать незнатность своего происхождения, Кан приказал возвести даже небольшую гору. Другие обитатели Золотого Берега строили целые деревни, чтобы улучшить вид из окон своих резиденций; кое-где на общественных дорогах устанавливались ограды и ворота, чтобы случайные прохожие не заходили, куда им не следует.
От особняка Миллза было миль десять до аэродрома Рузвельта, и он находился как раз на пути всех трансатлантических перелетов. За два дня до приезда банкиров над ним пролетал командор Бэрд со своим экипажем на борту «Америки». Новостями о «приводнении» Бэрда в Вер-сюр-Мере и о его торжественном приеме в Париже на протяжении нескольких дней были заполнены все газеты, что банкирам было только на руку. Они не хотели привлекать к себе внимание.
Руководил собранием Бенджамин Стронг, высокий, красивый мужчина пятидесяти пяти лет, жизнь которого, тем не менее, была «омрачена тайными печалями и плохим здоровьем», как выразился историк Джон Брукс. Летом 1927 года у него был усталый и слегка изможденный вид человека, который давно борется с болезнью и проигрывает в этой борьбе. Он постепенно угасал от туберкулеза.
Личная и профессиональная жизнь Стронга представляла собой разительный контраст. Он родился в 1872 году в старинной, но обедневшей семье в сельской части штата Нью-Йорк. Он не мог позволить себе получить образование в колледже и поэтому пошел работать в банк на Манхэттене. Благодаря своему покладистому характеру и прирожденному умению руководить, он быстро поднимался по карьерной лестнице, но это его продвижение значительно ускорилось после 1898 года, когда он с женой переехал в Энгелвуд в штате Нью-Джерси и свел знакомство с ведущими финансистами из компании J. P. Morgan & Co., в частности с Генри Дэвисоном, Томасом Ламонтом и (позже) с Дуайтом Морроу. При содействии новых знакомых Стронг был назначен директором «Банкерс-Траст-Компани», затем выбран ее президентом, а под конец стал главой Федерального резервного банка Нью-Йорка после его основания в 1913 году.
В личной жизни, напротив, Стронга преследовали одни беды и несчастья. Его жена, страдавшая от хронической депрессии, покончила жизнь самоубийством в 1905 году, оставив его одного с четырьмя маленькими детьми, один из которых в следующем году умер от скарлатины. Два года спустя Стронг женился повторно, но и этот брак оказался неудачным: вторая жена бросила его в 1916 году, забрав с собой двоих детей от этого брака. В то же время у него обнаружился туберкулез, и ему пришлось часто проводить время в целебном климате Колорадо. Там он познакомился с молодой женщиной, также страдавшей от туберкулеза, которая потом покончила с собой, выпив жидкость для чистки обуви. Как видно, человек этот был явно создан не для счастья в личной жизни. Летом 1927 года он только что вернулся к делам после шестимесячного отпуска.
По крайней мере он мог надеяться на дружескую поддержку со стороны Монтегю Нормана из Банка Англии. Между ними установилась такая близкая дружеская связь, что они часто отдыхали вместе, обычно на острове Мэн или на юге Франции. Как друг Норман был довольно странным, но еще более необычным из него получился глава центрального банка. Это был «загадочный одинокий мужчина» хрупкого сложения и со «склонностью к невротическим проявлениям, которому было почти невозможно угодить», как писали о нем биографы. В 1927 году в журнале «Тайм» его описывали как «человека с воинственной бородкой» и любовью к широкополым шляпам и плащам, которые делали его похожим на смесь шпиона из Балканских стран и второстепенного сказочного чародея. Он отличался антисемитскими взглядами, что тоже было довольно странно, поскольку, как говорилось, он происходил из евреев-сефардов Южной Европы.
Помимо других причуд Норман любил путешествовать переодетым, даже когда для этого не было никаких причин. Обычно в таких случаях он называл себя «профессором Кларенсом Скиннером», к явному неудовольствию настоящего профессора Скиннера. В периоды «недомоганий», по его собственному выражению, он по несколько дней и даже недель не вылезал из постели. С 1911 по 1913 год он и вовсе не работал, потому что швейцарский психиатр Карл Юнг диагностировал у него последнюю стадию сифилиса (ошибочно) и дал ему несколько месяцев жизни. Скорее всего, у него была лишь мягкая форма биполярного расстройства. Во времена эмоционального подъема уверенность его в себе не знала границ. «У меня нет причин действовать, – однажды он поправил знакомого. – У меня есть инстинкты».
Норман жил один (ему помогали несколько слуг) в особняке в лондонском Голландском парке; несколько лет его соседом был Герберт Гувер. Норман почти никогда не давал интервью и не выступал с речами; редко он выходил и в свет. В своем доме он устраивал небольшие концерты для себя самого. Он происходил из довольно влиятельной семьи: брат стал председателем Британской широковещательной корпорации, а отец – партнером в «Мартинс-банке», одном из крупнейших банков Великобритании; оба его деда были директорами Банка Англии, и один позже служил губернатором.
Сам Норман в молодости не подавал особых надежд. Он неплохо справлялся с делами в банке, но часто надолго уезжал или впадал в депрессию. В один из самых долгих своих «рабочих периодов» он четыре года прослужил в нью-йоркском торговом банке. Во время Англо-бурской войны он поступил на военную службу капитаном и, к удивлению всех, кто его знал, отличился до такой степени, что получил орден «За выдающиеся заслуги», высшую награду для офицера (но затем снова пал духом и подал в отставку, скорее всего из-за недомогания). В 1915 году в возрасте сорока четырех лет Норман поступил на службу в Банк Англии, и снова настолько проявил себя, благодаря интеллекту и вниманию к деталям, что через пять лет стал его управляющим.
Можно с полной уверенностью утверждать, что у Банка Англии никогда не было настолько эксцентричного управляющего. Когда на него нападало плохое настроение, он часто бросал все дела и уезжал – однажды, например, на целых три месяца уехал в Южную Африку – ничего не объясняя и не прощаясь; в то время как его подчиненные продолжали работать, как будто их начальник никуда не отлучался. Часто он ездил со своей матерью в Швейцарию или во Францию, где посещал одну из многочисленных клиник под руководством чрезвычайно обаятельного француза Эмиля Куэ, психолога и фармацевта из Нанси. В 1920-х годах Куэ прославился, разработав методику личностного роста, которую он назвал «самовнушением». Система Куэ, которую он изложил в небольшой книге «Сознательное самовнушение, как путь к господству над собой», основывалась на простой идее: нужно как можно чаще внушать себе положительные мысли и повторять фразу «Каждый день и во всех отношениях я становлюсь лучше и лучше».
В книге Куэ насчитывалось всего девяносто две страницы, и большую часть занимали благодарственные отзывы его восхищенных пациентов. Последователи Куэ, счет которым вдруг пошел уже на миллионы, заявляли, что благодаря методике самовнушения можно вылечить практически любое заболевание: брайтову болезнь, синусит, неврастению, опухоль мозга, даже нимфоманию и косолапость. Один восторженный клиент признавался в том, что избавился от мучившей всю его жизнь неспособности переваривать клубнику. Другой пациент благодарил своего кумира за избавление от клептомании. К середине 1920-х годов клиники Куэ действовали по всей Европе и Северной Америке.
К сожалению, летом 1926 года Эмиль Куэ скончался от неожиданного сердечного приступа. Его смерть доказывала, что если «положительное мышление» и эффективно, то только до определенной степени. Движение постепенно утратило популярность, и Норман вернулся в состояние своей обычной ипохондрии, с которым, впрочем, уже успел свыкнуться. Помимо популярного метода психотерапии Норман у