Удивительно, но стало опаснее призывать к противозаконным действиям, чем совершать их. Уклонявшегося от призыва на военную службу могли посадить в тюрьму на один год, а того, кто призывал других к уклонению, – на двадцать лет. В первые пятнадцать месяцев по закону «О шпионаже» было осуждено более тысячи человек. Трудно было даже понять, что может послужить причиной ареста. Некоего Роберта Голдштейна, снявшего фильм о Войне за независимость США, осудили за то, что он изобразил англичан в плохом свете. Судья счел, что такое изображение может быть «допустимым или даже похвальным» при обычных обстоятельствах, но в «чрезвычайное для государства» время Голдштейн не имел права «ниспровергать цели и принципы нации». За то, что режиссер показал оскорбительным образом армию союзного государства, какой она была 150 лет назад, его осудили на двенадцать лет тюремного заключения.
Хотя законы о шпионаже и о подстрекательстве к мятежу принимались, как исключительно законы военного времени, после окончания войны ситуация только ухудшилась. Возвращение домой двух миллионов солдат и сокращение военного производства привели к серьезной рецессии. В двух десятках городов, куда в поисках работы устремились чернокожие американцы, конфликты на расовой почте переросли в столкновения. В Чикаго, где чернокожее население за десятилетие удвоилось, один чернокожий юноша заснул на плоту, и его отнесло течением к пляжу для белых. Там его забили до смерти; в последующих столкновениях погибли еще тридцать восемь человек и несколько районов были сильно разрушены.
Промышленный сектор сотрясали забастовки. Бастовали портовые грузчики, ткачи, производители сигар, строители, сталелитейщики, телефонные операторы, лифтеры и проходчики метро, шахтеры и даже бродвейские артисты. Однажды в 1919 году в общей сложности бастовали два миллиона человек.
Во всех бедствиях винили иностранных агентов и радикальные организации, вроде «Индустриальных рабочих мира» (Industrial Workers of the World, IWW), членов которой называли «вобблис» (по неизвестным причинам). В Бостоне и Кливленде полиция помогала возмущенным толпам разгонять демонстрантов на Первое мая; затем в Бостоне полицейские сами объявили забастовку (благодаря которой Калвин Кулидж значительно повысил свой авторитет). В штате Вашингтон толпа вытащила на улицу члена IWW Уэсли Эвереста, избила его и отрезала половые органы, после чего его сбросили на веревке с моста и застрелили. Его гибель назвали самоубийством, и никаких обвинений никому предъявлено не было.
На пике всех этих волнений некий злоумышленник – предположительно иностранец – начал рассылать бомбы известным людям. Служанка сенатора Томаса Р. Хардвика, главы сенатского Комитета по иммиграции, приняла небольшую посылку в коричневой бумаге, доставленную в дом сенатора в Атланте, принесла ее на кухню, и эта посылка взорвалась, оторвав ей руки. На следующий день почтальон из Нью-Йорка прочитал описание этой посылки в газетах и вспомнил, что в его отделении лежат шестнадцать похожих пакетов, отправку которых задержали из-за неполной оплаты. Он побежал на работу и увидел, что пакеты до сих пор лежат там. Все они были адресованы влиятельным личностям: Джону Д. Рокфеллеру, Дж. П. Моргану, генеральному прокурору А. Митчеллу Палмеру, председателю Верховного суда Кенсо Маунтину Лэндису, а также нескольким губернаторам и конгрессменам. На всех посылках в качестве обратного адреса был указан универмаг «Гимбел-Бразерс» на пересечении Тридцать второй улицы и Бродвея на Манхэттене. Впоследствии выяснилось, что было отправлено еще несколько подобных посылок. Одна из них вернулась в универмаг, потому что ее доставка не была оплачена полностью. Любопытно, что служащий универмага открыл ее, обнаружил бутылку с кислотой, таймер и взрывчатку, а затем упаковал обратно, добавил необходимые марки и снова отправил по адресу назначения. В общей сложности обнаружили тридцать шесть бомб. За исключением служанки никто не пострадал, и никого по этому делу не арестовали.
Но на этом история с бомбами не закончилась. Всего лишь месяц спустя, тихим спокойным вечером в богатом районе Вашингтона генеральный прокурор А. Митчелл Палмер и его жена готовились ко сну в своем доме номер 2132 R по Северо-западной улице, как вдруг услышали глухой звук с нижнего этажа – «как будто кто-то кинул в дверь что-то тяжелое», – вспоминал впоследствии Палмер. Через мгновение вечернюю тишину разорвал оглушительный взрыв, выбивший окна в доме Палмеров и разрушивший его переднюю стену, что сделало его похожим на открытый кукольный домик. В соседних домах люди попадали с кроватей, и стекла были выбиты во всем квартале.
Спотыкаясь среди обломков и дыма, Палмеры – супруги чудом остались живы – спустились на первый этаж, где их глазам предстала ужасная сцена разрушения. Обломки были разбросаны повсюду – на улице, на соседней лужайке, на крышах домов, многие из них еще дымились. Кое-где, словно ни в чем не бывало, лежали нетронутые листовки.
Одним из первых место происшествия посетил заместитель министра ВМФ Франклин Делано Рузвельт, живший почти напротив. Он только что вышел из автомобиля, вернувшись после поездки в центр города. Если бы он приехал минутой раньше, то, возможно, погиб бы во время взрыва, и тогда история США была бы совсем иной. Рузвельт увидел, как супруги Палмер ошарашенно бродят среди обломков, покрытые белой штукатуркой. Генеральный прокурор бормотал что-то невнятное.
Сразу же стало понятно, что неведомый бомбист подорвался на своем же адском механизме. Двоюродная сестра Рузвельта, Алиса Лонгворт, также присутствовавшая на месте происшествия, вспоминала, что «было трудно не наступить на части человеческого тела». Одна из ног бомбиста лежала на крыльце дома через улицу. Другая валялась в пятидесяти ярдах от нее. Большой кусок туловища с одеждой свисал с карниза дома на соседней улице. Другой неопределенный кусок плоти пробил окно в доме напротив и упал у кровати Хелмара Бюру, полномочного представителя Норвегии. Большая часть скальпа была обнаружена в двух кварталах, на Южной улице. Для того чтобы попасть туда, голова террориста должна была пролететь по траектории в 100 футов высотой и 250 футов длиной. А это говорило о том, что бомба действительно была очень мощная.
Кусков тела было обнаружено много, и возникло подозрение о том, что либо бомбистов было двое, либо взрыв задел еще и невинного прохожего. В любом случае бомба взорвалась прежде времени. Согласно предварительным выводам, террорист невольно привел бомбу в действие, устанавливая ее на крыльце Палмеров.
До наступления утра пришло еще много сообщений о взрывах похожей мощности в разных местах – Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии, Питтсбурге, Кливленде, Нью-Джерси и в Ньютонвилле, штат Массачусетс. По счастливой случайности погиб только ночной сторож в Нью-Йорке, но само доказательство того, что террористы способны организовать одновременную атаку сразу в нескольких городах Соединенных Штатов, посеяло панику в сердцах многих американцев. Некоторые взрывы казались абсолютно нелогичными, будучи совершенными в, казалось бы, случайных местах. Возможно, бомбы были доставлены туда по ошибке. В Филадельфии одна из бомб взорвала дом ювелира, который не имел никакого отношения к правительству или политике. Несколько других повредили католическую церковь. Почему террористы выбрали в качестве мишени католическую церковь, так и осталось невыясненным.
По запоминающемуся галстуку в горошек детективы установили личность бомбиста в Вашингтоне – Карло Вальдиночи. Это была большая утрата для анархистского движения. Несмотря на юный возраст (ему было всего двадцать четыре года), Вальдиночи стал легендой революционного движения. Федеральные агенты проследили за ним до Западной Виргинии, где он скрылся из-под наблюдения, что только прибавило ему популярности среди заговорщиков. Вальдиночи находился в бегах с 1917 года, после печально известного взрыва в Янгстауне, штат Огайо. Тогда бомба тоже не взорвалась, как было задумано, и полицейские, во что трудно поверить, принесли ее в участок и положили на стол в главном помещении, чтобы тщательнее осмотреть. Едва они склонились над ней, как она взорвалась, убив десять полицейских и одну женщину, которая пришла сообщить об ограблении. Террористов тогда не поймали, и это дело осталось нераскрытым. Дела радикалов тогда вообще редко раскрывали.
Взрыв оказал невероятное воздействие на убеждения А. Митчелла Палмера. Демократ из Пенсильвании с худым лицом занимал должность генерального прокурора всего три месяца, но уже стал мишенью двух бомб – бомбы «Гимбела», которая до него так и не добралась, и этой бомбы, которая, к сожалению, добралась. Из-за нее он охотно прислушался к молодому советнику из Министерства юстиции, который разработал целую теорию о склонности иммигрантов к преступлениям и о их связи с Коммунистическим интернационалом, который якобы планирует государственный переворот. Этого молодого человека звали Дж. Эдгар Гувер, и он убедил Палмера в том, что заговорщиков очень много и что они собираются нанести мощный удар по политикам в самое ближайшее время.
Гувер только что окончил юридическую академию и был назначен в до тех пор незначительный Отдел по делам радикалов Службы регистрации иностранцев. Он собрал досье более чем на двести тысяч отдельных лиц и организаций, многие из которых были связаны между собой. Сорок переводчиков работали над публикациями различных радикальных группировок, которых неутомимый Гувер насчитал более шести сотен.
В 1920 году Палмер надеялся стать кандидатом в президенты от своей партии. Желая продемонстрировать свои способности, он сделал ставку на расследование деятельности радикальных группировок. В серии вдохновенных выступлений он предупредил общество о пламени революции, которое вот-вот охватит всю страну, «сжигая алтари в церквях, перескакивая на колокольни школ, забираясь в священные уголки американских домов, оскверняя брачные обеты безнравственными законами и разрушая основы общества». Палмер утверждал, что около пяти миллионов коммунистов и их сообщников планируют свергнуть законное правительство Америки и захватить в ней власть. Будучи родом из семьи квакеров, он получил прозвище «Боевой квакер». Именно он породил