в обществе панику, которую позже прозвали «Великая красная угроза».
При поддержке Дж. Эдгара Гувера Палмер подготовил рейды на места сборов радикальных организаций. Первый рейд был намечен на 7 ноября 1919 года, в день второй годовщины революции в России. Федеральные агенты и полицейские ворвались в клубы и кафе в двенадцати городах, переворачивая мебель и задерживая всех подряд. В Нью-Йорке полицейские ворвались на собрание Союза русских рабочих, избивая всех, кто осмелился протестовать или хотя бы подавал голос в знак возмущения. Этот Союз представлял собой по сути всего лишь клуб по интересам, члены которого проводили вместе свободное время, играя в шахматы и улучшая свой английский; он никогда не был связан с радикальным движением. В Хартфорде, штат Коннектикут, полицейские арестовали большое количество подозреваемых – точное их число неизвестно – а затем арестовали и всех, кто пришел поинтересоваться их судьбой. В Детройте среди восьми тысяч задержанных были музыканты из целого оркестра и все посетители ресторана. Их держали в коридоре без окон, не давая воды, не позволяя выйти в туалет или полежать, чтобы отдохнуть. В конце концов всех отпустили, не предъявив никому никаких обвинений.
Палмер был доволен тем резонансом, который произвели его облавы, и провел их с еще большим размахом в следующем году. На этот раз были арестованы от шести до десяти тысяч человек (в разных публикациях называются разные цифры) в семидесяти восьми городах и двадцати трех штатах. И, опять же, эти рейды сопровождались бессмысленными разрушениями имущества, арестами без предъявления обвинений и избиениями невинных граждан. «Великая красная угроза» оказалась не такой уж великой. В общей сложности власти конфисковали только три пистолета и никакой взрывчатки. Никакого общенационального заговора раскрыто не было. Палмер не задержал никаких бомбистов и не раскрыл никаких планов заговорщиков по свержению правительства, на чем его политические перспективы и закончились. На съезде Демократической партии в 1920 году делегаты выбрали Джеймса М. Кокса, губернатора Огайо, который на президентских выборах составил конкуренцию другому уроженцу Огайо, Уоррену Г. Гардингу. Но, несмотря на неудачи, облавы Палмера оказали большое влияние на умы простых американцев по всей стране. Скорее всего, именно поэтому «шеф» Стюарт из Бриджуотера пришел к мысли, что в совершенных на его участке преступлениях виноваты иностранцы-анархисты. И именно поэтому у Сакко и Ванцетти не оставалось никаких шансов.
С 1905 по 1914 год в Соединенные Штаты приехало около десяти миллионов человек, преимущественно из стран Южной и Восточной Европы – притом что в стране до этого проживало восемьдесят три миллиона. Иммигранты коренным образом изменили облик городской Америки. В 1910 году на долю иммигрантов и детей иммигрантов приходилось около трех четвертей населения Нью-Йорка, Чикаго, Детройта, Кливленда и Бостона.
Сакко и Ванцетти принадлежали к тем 130 тысячам итальянцам, которые приехали в Америку в одном только 1908 году. Сакко приехал из Торремаджоре на юге Италии, и ему тогда было всего шестнадцать лет. Ванцетти прибыл из более процветающего Пьемонта неподалеку от Франции, и был на три года старше. Оба обосновались в Новой Англии, хотя познакомились друг с другом только в 1917 году.
Сакко был невысоким, худощавым симпатичным человеком, гладко выбритым («как римская монета», по словам одного современника). По воспоминаниям знакомых, он походил на молодого Аль Пачино – приятный собеседник с тихим голосом. Он не употреблял спиртного и не играл в азартные игры. Устроившись на работу на обувную фабрику, он вскоре стал опытным мастером, получающим хорошую зарплату. Через четыре года после переезда в Америку он женился. Ко времени ареста ему было тридцать лет, и он считался добропорядочным гражданином, меньше всего подходящим для роли анархиста.
Ванцетти был совсем другим человеком. В Италии он учился на кондитера (это была довольно респектабельная профессия), но в Америке ему пришлось стать разнорабочим с низким жалованьем, словно для иллюстрации недостатков капитализма. Он часто оставался совсем без работы и иногда даже голодал. Впрочем, весной 1919 года его предпринимательская жилка взяла верх, и он купил тележку для продажи рыбы, с ножами, весами и колокольчиком для привлечения покупателей. С этой тележкой он расхаживал по Плимуту в штате Массачусетс и неплохо зарабатывал. Ко времени ареста ему было тридцать три года, и его дела шли в гору.
По природе Ванцетти был интеллектуалом. Он много читал и вел тихий, замкнутый образ жизни. С женщинами он не знакомился. По характеру был меланхоликом с грустной и скромной улыбкой. В глазах его «таилась нежность», как вспоминал один его знакомый. Его отличительной внешней чертой после 1917 года были густые, свисающие по бокам усы. Но, несмотря на внешне кроткий нрав, он был заклятым врагом государства. Один его коллега назвал Ванцетти «воплощением анархизма».
Сакко и Ванцетти не были близкими друзьями. Они жили в тридцати милях друг от друга – Сакко в Стаутоне близ Бриджуотера, а Ванцетти в Плимуте – и были знакомы не более трех лет, прежде чем их вместе обвинили в убийствах, совершенных в Саут-Брейнтри.
После ареста дела их сразу пошли неудачно. Они не могли внятно объяснить, почему так вооружились для посещения ремонтной мастерской. Они заявляли, что не знают Буду и другого человека, как и не знают никого, кто владел бы мотоциклом, хотя полицейские быстро доказали обратное. Они отрицали свою принадлежность к движению анархистов и предлагали довольно неубедительные объяснения того, зачем им понадобилось посетить Западный Бриджуотер. С самого начала у полиции были подозрения, что они собирались там распространять незаконные материалы – возможно, взрывчатку или анархистскую литературу – и не хотели «подставляться».
Полицейские также задержали Буду и четвертого мужчину по имени Рикардо Орчиани, но их быстро допросили и отпустили: Орчиани доказал, что в момент совершения обоих преступлений находился на работе, а невысокий и полный Буда не походил ни на одно описание подозреваемых. Таким образом Сакко и Ванцетти стали единственными подозреваемыми, хотя никто из них раньше не имел дела с полицией и не принадлежал ни к одной криминальной группировке. Единственное, что полиция могла им предъявить в качестве обвинения, – это то, что они были вооружены на момент задержания и лгали при даче показаний.
Почти все говорило о том, что они не совершали преступления. Они отличались скромным нравом. Ничто в их характере не говорило о том, что они способны на убийство. Никто из них никогда не повышал голос. На угнанной машине не было обнаружено их отпечатков пальцев, как и не было обнаружено никаких других улик против них.
Трое свидетелей, когда им показали фотографии, опознали одного из стрелявших как Антони Пальмизано, но выяснилось, что Пальмизано находился за решеткой еще с января. По меньшей мере два свидетеля сказали, что главным среди грабителей был мужчина с тонкими усами, тогда как у Сакко вообще не было усов, а усы Ванцетти были густыми и нависавшими над губами, что сразу бросалось в глаза. При опознании Сакко и Ванцетти показывали свидетелям по отдельности, а не вместе с другими людьми, как это было принято и как требовали правила; при этом свидетелям давали понять, что это главные подозреваемые. Но даже и тогда женщина, выступавшая на суде как главный свидетель, не опознала их, когда они стояли прямо перед ней.
Поначалу никто не придавал особого значения этой истории. Журналист из Нью-Йорка, когда его послали в Массачусетс описать дело, докладывал своему редактору: «Ничего тут нет, просто пара итальяшек за решеткой». Весной 1920 года мысли бостонцев были заняты тем, как «Ред Сокс» справятся в своем первом сезоне без Бейба Рута.
Ванцетти, к его удивлению, обвинили не только в убийстве в Саут-Брейнтри, но и в попытке ограбления, совершенной в канун Рождества 1919 года у обувной фабрики в Бриджуотере. Сакко в этом не обвинили, потому что он предъявил учетную карточку, на которой было указано, что он тогда находился на работе. У Ванцетти тоже было свое алиби. Тридцать человек подтвердили, что они видели его или разговаривали с ним в тот день, когда он, как обычно, стоял за своей тележкой с рыбой. Многие итальянцы на Рождество традиционно готовят угрей, и люди вспоминали, что покупали угрей у Ванцетти как раз перед Рождеством. Доказательства же против Ванцетти были весьма шаткими. Один из свидетелей, подросток четырнадцати лет, когда его спросили, как он понял, что один из грабителей был иностранцем, сказал: «Я понял это по тому, как он бежал».
Присяжные тоже обвинили его, невзирая ни на какие доводы, придерживаясь того мнения, что «все итальяшки держатся вместе», как позже горестно заметил сам Ванцетти. Если бы в пользу Ванцетти выступил какой-нибудь священник-протестант или директор школы, то его бы, возможно, и оправдали, но такие люди не покупают угрей на Рождество.
В связи с судебным разбирательством часто вспоминают фразу, которую якобы произнес ведущий процесс судья Уэбстер Тэйер: «Этот человек, который, возможно, и не совершил приписываемого ему преступления, тем не менее, виновен с моральной точки зрения, поскольку придерживается идеалов, родственных с таким преступлением». В действительности в протоколах заседания нет такой фразы, как и нет никаких других доказательств, что Тэйер произносил эту фразу. Впрочем, это и не доказывает, что Тэйер испытывал симпатию к Ванцетти. Он приговорил его к тюремному заключению от двенадцати до пятнадцати лет, что довольно строго для человека, которого никогда ранее не осуждали. Но многие наблюдатели считали, что это заседание всего лишь пародия на судопроизводство и что вердикт на втором заседании будет еще строже.
В начале двадцатого века для многих иммигрантов из Италии пребывание в США оказывалось настоящим шоком. Как писали историки Леонард Диннерштейн и Дэвид М. Реймер, большинство иммигрантов «не были готовы к той холодности, с которой их встречали многие американцы». Им часто отказывали в работе и в возможности получить образование только из-за их национальности. Им даже запрещалось посещать некоторые районы. Итальянцам, селившимся на Юге, иногда предписывалось отдавать детей в школы для чернокожих. Поначалу было неясно, разрешать ли им пользоваться фонтанчиками для питья и уборными, предназначенными для белых.