Дело попало на рассмотрение Верховного суда весной 1927 года. При большинстве в восемь голосов против одного суд постановил провести стерилизацию Кэрри Бак. Заключение большинства написал Оливер Уэнделл Холмс-младший – довольно старый человек: он воевал пехотинцем в Гражданской войне.
Согласно Холмсу, дело было предельно ясным: «Кэрри Бак – слабоумная белая женщина. Она дочь слабоумной матери, находящейся в том же заведении, и мать внебрачного слабоумного ребенка». Он соглашался с Лафлином в том, что стерилизация необходима, чтобы «мы не погрязли в некомпетентности», и добавил: «Будет лучше для всего мира, если общество не будет дожидаться, пока потомство слабоумных совершит преступления, или пока оно не умрет от голода в силу своего неразумия, а предотвратит размножение тех, кого сочтет недостойным. Тот же самый принцип, согласно которому проводится обязательная вакцинация, предписывает и перевязывать фаллопиевы трубы».
Под конец он произнес фразу, которую с тех пор часто цитируют: «Трех поколений имбецилов с нас достаточно».
Против общего мнения выступил только один судья Пирс Батлер, хотя письменного заключения он не составил. Все другие судьи поддержали Холмса, в том числе председатель Верховного суда и бывший президент США Уильям Говард Тафт и либерал Луис Д. Брандейс.
В силу этого постановления штаты получали право совершать хирургические операции без согласия граждан – такого раньше не было ни в одной развитой стране мира. И при этом дело это осталось почти без внимания. Газета «Нью-Йорк таймс» упоминала о нем вкратце на девятнадцатой странице. Местное издание «Ньюс лидер», выходившее в Ричмонде, штат Виргиния, вообще о нем не упоминало.
Постепенно ученое сообщество приходило к мысли о недопустимости негативной евгеники. Многие серьезные генетики, такие как Томас Хант Морган из Колумбийского университета, не имели с ней ничего общего, а летом 1927 года Гарвард тихо отклонил предложение спонсоров создать кафедру негативной евгеники.
Но, казалось, ничто не могло остановить Гарри Х. Лафлина. Его очередной мишенью стали эпилептики, что было довольно странно при выяснившихся впоследствии обстоятельствах. Он настаивал на том, что их следует либо стерилизовать, либо каким-то образом сдерживать от вступления в брак и рождения детей. Странность заключалась в том, что, как сейчас известно, Лафлин сам втайне страдал от эпилепсии. Иногда у него случались припадки прямо в Колд-Спринг-Харборе, и его коллеги замалчивали эти случаи, несмотря на то, что на публике сурово порицали всех остальных больных.
В 1930-х годах Лафлин окончательно испортил себе репутацию тем, что нашел поддержку у только что пришедших к власти в Германии нацистов, некоторые из них посещали Колд-Спринг-Харбор, чтобы перенять опыт и наработки американских коллег. В 1936 году Гейдельбергский университет присвоил Лафлину почетную степень за его вклад в дело очищения расы. В следующем году Лафлин и Колд-Спринг-Харбор стали американскими прокатчиками нацистского документального фильма «Наследственные больные», доказывавшего, что сохранять жизнь умственно отсталым людям – это всего лишь глупая сентиментальность.
Для многих это было уже слишком. Выступая на Конгрессе американских евреев в Нью-Йорке, главный оратор, Бернард С. Дойч, отозвался о Лафлине в самых резких тонах: «Теория «очищения расы» доктора Лафлина – столь же опасна и фальшива, как и проповедуемые нацистами теории о превосходстве арийской расы, с которыми у нее имеется много подозрительных сходств». Институт Карнеги, главный спонсор Бюро евгенических записей, поручил Герберту Спенсеру Дженнингсу, авторитетному генетику из Университета Джонса Хопкинса, проверить работы Лафлина. Дженнингс выяснил, что Лафлин часто фальсифицировал данные и подтасовывал их в пользу своей расистской теории; в общей сложности он занимался научной фальсификацией более четверти века. Его вынудили уйти из ERO, которое в 1938 году окончательно закрылось. Лафлин переехал в Миссури, к тому времени его репутации уже был нанесен непоправимый урон.
Всего усилиями Лафлина были стерилизованы как минимум шестьдесят тысяч человек. На пике евгенического движения в 1930-х годах законы о стерилизации приняли тридцать штатов, хотя применяли их только в Виргинии и Калифорнии. Стоит отметить, что на бумаге они и сегодня сохраняются в двадцати штатах.
В конце сентября 1927-го вышло постановление о стерилизации Кэрри Бак, и эту процедуру совершили в следующем месяце. Стерилизации подверглась и ее сестра, не имевшая тогда об этом никакого представления. Ей сказали, что проводят операцию по удалению аппендикса.
27
Весной 1927 года, незадолго до того, как внимание всего мира привлекло судебное разбирательство по делу Снайдер – Грея, на первой странице «Нью-Йорк таймс» была опубликована одна интересная статья. О ее важности свидетельствовали аж целых семь заголовков:
В статье описывалось, как журналисты и официальные представители, собравшиеся в Телефонной лаборатории Белла AT&T на Бетьюн-стрит на Манхэттене, к своему изумлению, стали свидетелями появления живого изображения министра торговли на стеклянном экране размером с липкий листок для заметок.
«Казалось, двести с лишним миль, отделявшие оратора от своей аудитории, просто исчезли», – восхищался неназванный журналист. Собравшиеся даже слышали речь Гувера. «Человеческий гений преодолел такую помеху, как расстояние», – важно сообщил министр торговли.
«Вместе с каждым слышимым слогом на экране двигались губы говорящего, и менялось выражение его лица, – объяснял читателям репортер «Таймс». – Как будто фотография вдруг ожила и стала говорить, улыбаться, кивать головой и смотреть по сторонам».
Мистера Гувера сменил комик А. Долан, который сначала рассказал пару анекдотов с ирландским акцентом, а потом быстро переоделся за кадром и позабавил присутствовавших «рядом шуток уже на негритянском диалекте». Это выступление тоже сочли в высшей степени поразительным.
Впрочем, похоже, что журналисты, скорее, поддались эмоциям момента, поскольку оборудование AT&T не позволяло передавать по-настоящему четкое изображение. Руководство компании это понимало и потому отказалось от дальнейших разработок в этом направлении, предоставив возможность развивать телевидение другим желающим. А в них недостатка не было.
О передаче изображения на расстояние задумывались уже достаточно давно. Еще в 1880 году французский инженер Морис Лебланк предложил передавать изображение по частям, потому что глаз способен «запоминать» изображение на десятую долю секунды, и несколько следующих друг за другом образов воспринимаются как один. Поэтому мы и в кино видим не тысячи отдельных кадров, а одну последовательность движений. Это значительно упрощало задачу по передаче.
Четыре года спустя Пауль Нипков из Германии изобрел вращающийся диск для сканирования изображений; на этом диске на равных интервалах друг от друга был расположен ряд отверстий, проникая через которые лучи света попадали на фотоприемник. Это было довольно сложное устройство, и Нипкову не удалось воплотить его на практике, но его диск стал стандартом почти для всех последующих попыток создания телевидения. Сам термин «телевидение» придумал русский инженер Константин Перский для Всемирной выставки 1900 года в Париже, хотя для первых телевизионных систем использовались и другие названия: «иконоскоп», «радиовизор», «электрический глаз» и даже «электрический телескоп».
В 1920-х годах ближе всех к созданию надежной системы телевидения подобрались две группы исследователей из Лабораторий Белла и компании «Дженерал электрикс» в США, Чарльз Фрэнсис Дженкинс из Балтимора и Джон Лоуги Бэрд из Великобритании.
Несмотря на весь энтузиазм, никто толком не знал, для чего именно может пригодиться телевидение. Согласно общему мнению, оно должно было выполнять преимущественно практические задачи. Журнал «Сайентифик америкэн» в статье «Движущиеся картинки по радио» предлагал использовать телевидение для борьбы с преступностью. «Изображение подозреваемого для опознания может появиться одновременно в тысяче отделений полиции», – писал автор статьи. Руководство AT&T воспринимало его не как средство развлечения, а как, скорее, способ смотреть друг на друга во время телефонных разговоров.
И только Чарльз Дженкинс ясно понимал, какие возможности открываются перед телевидением. «Новая машина появится у камина… с фотопьесами, операми и прямыми показами мировых событий», – предсказывал он. Сейчас о Дженкинсе мало вспоминают – о нем даже нет статьи в «Американском словаре национальных биографий», но он был весьма плодовитым изобретателем. Всего он получил более четырехсот патентов, некоторые на довольно успешные изобретения, которыми мы пользуемся до сих пор. Если вы когда-нибудь пили напиток из конического бумажного стаканчика, то вы точно пользовались одним из изобретений Дженкинса. Но его так называемый «радиовизор», как он его называл, так и не заработал. Даже если бы дело и дошло до практического использования, то он передавал бы только сорок восемь строк изображения, и все предметы выглядели бы только размытыми тенями. Это все равно, что ст