араться разглядеть что-то через морозное стекло.
Но для 1920-х годов и такая перспектива была неплохой. Хотя Дженкинсу и не удалось создать продукт, пригодный для продажи, и он довольствовался одной лишь надеждой (в конечном счете нереализуемой) создать когда-нибудь что-то привлекательное для коммерческого применения, он, тем не менее, основал корпорацию, которая вскоре стоила уже 10 миллионов долларов.
Примерно так же оптимистично настроен был и шотландец Джон Лоуги Бэрд, работавший в Лондоне. На чердаке в Сохо он создал целую кучу в основном бесполезных изобретений, вроде надуваемых сапог и безопасной бритвы из стекла (чтобы не ржавела). Его личная жизнь также была несколько необычной, поскольку за внимание одной женщины он боролся с другим мужчиной; после она вышла замуж за соперника, но окончательно так и не смогла сделать выбор между ними. В результате они, по британской традиции обсудив вопрос за чаем, договорились встречаться по очереди.
Бэрд был неутомимым и неунывающим изобретателем, хотя ему постоянно не хватало денег. Большинство своих рабочих моделей он смастерил из различных частей, собранных на свалках. Свой первый диск Нипкова он сделал из коробки для дамской шляпки, а линзы для него – из велосипедных фар. Задумавшись, не лучше ли будет разрешение картинки, если пропускать лучи света через настоящий глаз, Бэрд обратился за помощью к одному доктору из Офтальмологической больницы Чаринг-Кросс. Доктор решил, что перед ним его дипломированный анатом, и выдал ему настоящий глаз. Бэрд отвез его на автобусе домой, где выяснилось, что без притока крови к оптическому нерву глаз бесполезен. Тем не менее он попытался вставить глаз в свое устройство, но неудачно, и раздавил его. Бэрда стошнило, и он выбросил глаз в корзину для мусора.
И все же в 1925 году Бэрду удалось впервые в истории передать узнаваемое изображение человеческого лица. Бэрд умел привлечь внимание публики – один из работающих телеприемников он установил в витрине универмага Селфриджа, из-за чего образовалась огромная толпа, остановившая движение транспорта. Благодаря такой рекламе он находил себе спонсоров. В 1927 году Бэрд возглавлял компанию, в которой насчитывалось почти двести служащих. Управляющий из него вышел не слишком хороший, и он ненавидел выступать перед советом директоров. Особенно ему не нравился некий сэр Эдвард Мэнвилл, тучный председатель совета, на кандидатуре которого настояли основные инвесторы. Бэрд распорядился установить очень узкую дверь в лабораторию; во время своего первого визита Мэнвилл едва не застрял в ней, и его пришлось толкать в спину. Как гордо вспоминал Бэрд, Мэнвилл «потерял несколько пуговиц жилета, уронил сигару и растоптал ее». После этого дородный председатель никогда больше не посещал лабораторию.
К своему разочарованию, Бэрд понял, что возможности системы Нипкова ограниченны – для передачи и получения сигнала требовалась пара больших и очень шумных в работе дисков, а изображение при этом получалось очень маленькое. Для картинки в четыре квадратных дюйма требовались вращающиеся диски шести футов в диаметре, а далеко не все люди согласились бы установить в своем доме такое устройство. Оно было не только шумное и громоздкое, но и опасное, как выяснил один посетивший лабораторию Бэрда ученый, когда он наклонился слишком близко и его длинная седая борода запуталась в механизме.
Механическое телевидение с вращающимися дисками, как выяснили Бэрд и другие изобретатели, не могло дать изображение достаточно высокой четкости, чтобы оно было коммерчески привлекательным. На практике не удавалось передавать более шестидесяти строк, а экран был размером не больше подставки под стакан. Тем не менее Бэрд не унывал, и летом 1927 года создал наилучшую модель, какую только позволяла создать его система.
8 сентября, менее чем через пять месяцев после демонстрации телевидения в лабораториях Белла, на которой к собравшимся обратился сам Герберт Гувер, «Нью-Йорк таймс» опубликовала заметку о еще одной демонстрации, на этот раз состоявшейся в Англии. В ней говорилось, что Бэрд использовал свою механическую систему для передачи живого изображения более чем на двести миль, из Лидса в Лондон. Изображение было четким, но, к сожалению, очень маленьким, примерно два с половиной дюйма на три. Когда его увеличили при помощи специальных линз, оно потеряло четкость.
Ни Бэрд, ни журналисты из «Нью-Йорк таймс», да и никто во всем мире тогда еще не знал, что по-настоящему телевидение родилось за день до этого в далекой Калифорнии, когда некий молодой человек с причудливым именем Фило Фарнсуорт (величайший изобретатель, о котором многие никогда не слышали) использовал для передачи изображения катодную трубку и электронный луч, тем самым открыв дорогу для широкого распространения телевидения.
Фарнсуорт, «забытый отец телевидения», родился в 1906 году в деревянной хижине в штате Юта. Его родители, благочестивые мормоны, вскоре после этого переехали на ферму в Айдахо, и именно там, посреди идиллических пейзажей долины Снейк-Ривер, прошло детство Фило. Он рос любознательным ребенком и с жадностью поглощал все, что было связано с наукой и техникой. Летом 1921 года пятнадцатилетний Фило вспахивал поле отца, и вдруг его озарило. До этого он прочитал работу Эйнштейна про фотоэлектрический эффект, и ему пришло в голову, что пучки электронов можно направлять на экран в противоположных направлениях по очереди, точно так же, как проводят борозды в поле. За несколько месяцев он придумал потенциально рабочий способ передачи изображений с помощью электронных лучей. Составив схему, он показал ее своему школьному учителю химии, Джастину Толману. К счастью для Фарнсуорта, эта схема настолько впечатлила Толмана, что он ее сохранил. Позже с ее помощью был доказан приоритет Фарнсуорта в изобретении системы электронного телевидения.
Денег на разработку телевидения у него все равно не было, и Фарнсуорту пока что пришлось отказаться от реализации своей идеи. Он закончил школу, женился и поступил в Университет Бригама Янга в Прово, штат Юта. Однажды Фарнсуорту посчастливилось разговориться с двумя молодыми бизнесменами из Сан-Франциско, которых настолько восхитили его идеи, что они предложили инвестировать в проект шесть тысяч долларов – почти все, что у них было, – и помочь ему взять кредит в банке. На эти деньги Фарнсуорт оборудовал небольшую лабораторию на Грин-стрит в Сан-Франциско. Тогда ему едва исполнилось двадцать лет, и, как оказалось, по закону он даже не имел права подписывать договор о кредите.
В январе 1927 года Фарнсуорт подал материалы на получение своего первого патента в области телевидения. Сегодня просто невозможно представить, насколько сложно в то время было собрать работающий телевизор – запчасти к нему не продавались в ближайших магазинах, а большинства из них вообще не существовало, поэтому почти все, от лампы накаливания до мерно гудящей лучевой трубки приходилось разрабатывать и создавать самим. Фарнсуорт и его немногочисленный коллектив работали не покладая рук, и в первых числах сентября уже были готовы впервые в истории передать изображение с помощью электронного аппарата. Изображение представляло собой всего лишь простую горизонтальную линию, и Фарнсуорт отослал ее всего лишь в соседнюю комнату, так что в этой демонстрации не было ничего романтического и захватывающего, в отличие от демонстрации AT&T. Но в отличие от изобретений конкурентов, за этим аппаратом было будущее.
В основе системы Фарнсуорта лежала так называемая «диссекторная камера», которая позволяла ему воспроизводить изображения на экране линия за линией, и при этом так быстро, что глазу казалось, будто это единое движущееся изображение. Даже в самых первых моделях Фарнсуорта было 150 строк, благодаря чему никакая механическая модель не могла сравниться с ними по четкости.
Широкая публика оставалась в неведении относительно изобретения Фарнсуорта, но разбиравшиеся в электронике люди быстро узнали о нем и приезжали подивиться на его работу. Одним из посетителей был физик Эрнест Лоуренс, которого особенно поразила часть устройства Фарнсуорта под названием «мультипактор», концентрирующая электронные пучки и направлявшая их порциями, что увеличивало их интенсивность. Вернувшись в Беркли, Лоуренс сконструировал первый в мире ускоритель частиц.
В конечном счете Фарнсуорт получил 165 патентов, в том числе и патенты на все важные приборы и процессы современного телевидения, от сканирования и фокусирования движущегося изображения до его передачи на дальние расстояния. Единственное, что у него не получилось, – добиться успешной коммерческой реализации проекта.
И тут на сцене появился Давид Сарнов.
Главным делом всей жизни Сарнова было радио. Что касается технических подробностей телевидения, то в них он не разбирался – как не разбирался и в радио, – но обладал двумя качествами, которых определенно не было у Фарнсуорта: коммерческой хваткой и умением видеть перспективу. Ему впервые в мире удалось превратить телевидение из любопытного лабораторного эксперимента в явление, изменившее всю повседневную жизнь человечества.
Сарнов родился в бедной деревушке на территории современной Беларуси, но в 1900 году, когда ему было девять лет, его родители эмигрировали в Америку и поселились в Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка. Его в полном смысле можно было назвать «деревенщиной»; до переезда он даже никогда не видел мощеных улиц, а тут неожиданно оказался в самом быстро развивающемся городе планеты. Сарнов выучил английский, бросил школу в четырнадцать лет и принялся покорять мир. Поначалу он работал подручным в телеграфной компании «Америкэн Маркони», а потом там же стал оператором беспроводной связи. Впоследствии он не раз утверждал, что был первым человеком, который получил сигнал бедствия с тонущего «Титаника» и передал его другим операторам. Согласно его версии событий – а его версии всегда имели довольно слабое отношение к реальности – он, сидя в офисе, расположенном в универмаге Уонамейкера, на протяжении трех суток едва ли не лично руководил всей операцией по спасению.