– Стоять, – негромко скомандовал «Айболит» с электрошоковой дубинкой, и Сергей послушно остановился.
Беспрекословное повиновение каждому, кому придет охота говорить командным тоном, не входило в перечень достоинств отставного капитана Казакова. Сквозь тревогу и любопытство в душе уже начало прорастать и крепнуть желание немножко разнообразить привычное течение здешних будней, но момент для этого еще явно не настал, и Сергей решил, пока суд да дело, поберечь здоровье для грядущих битв. Он и не заметил, как его покинули давно ставшие привычными суицидальные мысли и настроения; непонятная, но явная угроза исподволь возвращала его к жизни быстрее и эффективнее самого дорогостоящего курса медицинской и психологической реабилитации. Он еще не сознавал этого; пока он просто тихо злился, как всякий нормальный человек, на чьи вопросы никто не торопится ответить. Данная эмоция не относилась к разряду положительных, но после многолетней апатии и она могла считаться благом – благом, которое осталось не замеченным тем, кому оно было ниспослано.
За спиной тоненько пискнул электронный замок, коротко зажужжал электромотор, что-то сухо щелкнуло, и «Айболит» скомандовал:
– Направо в дверь – пошел!
Помещение, в которое вошел Сергей, оказалось неожиданно просторным. Здесь было множество белых стеклянных шкафов, ширм, полок из блестящей нержавеющей стали, каких-то баночек, скляночек и железных боксов, а также тьма мудреной электронной аппаратуры, из которой Казаков мог с уверенностью опознать только мониторы – такие же, как в обычном персональном компьютере, но подключенные к абсолютно незнакомым приборам.
– Бэ-пять, партия восемнадцать, – отрапортовал из-за его плеча «Айболит», дыша чесноком и табачищем. – Объект четырнадцать пятьдесят три доставлен для первичного осмотра.
«Объект, – подумал Сергей. – Не осужденный, не зэка и даже не подследственный, а – объект. Если это тюрьма, то я – сэр Элтон Джон».
Две фигуры в медицинских халатах, до этого почти неотличимо сливавшиеся с белоснежным окружением, зашевелились, повернув в сторону двери спрятанные под марлевыми повязками бледные лица. Две пары глаз оценивающе уставились на Сергея поверх простеганной марли; одна пара была каряя, а другая, как за шторами, пряталась за блестящими в свете ртутных ламп стеклами очков, так что о ее цвете оставалось только гадать.
– Усаживайте, – сказал «Айболиту» кареглазый. Санитар подтолкнул Сергея к креслу, которое напоминало зубоврачебное, но выглядело гораздо более массивным и прочным. Заметив толстые кожаные ремни с пряжками для фиксации рук, ног и головы, Казаков подумал, что лет двадцать назад любой стоматолог, не задумываясь, отдал бы за такое кресло годовой заработок – в том случае, разумеется, если бы кто-то позволил ему держать у себя в кабинете это средневековое приспособление для пыток. Когда Сергей лежал в госпитале, одна из тамошних сестер во время перевязок для укрепления духа пациентов любила повторять: «Надежно зафиксированный больной не нуждается в анестезии». Это была, конечно, шутка, хотя и мрачноватая, как и большинство медицинских острот, но здешний персонал, похоже, взял ее на вооружение. «Вот суки», – подумал Сергей, уже начиная понимать, что здорово зол, но, еще не зная, что ему делать со своей злостью.
Электрическая дубинка санитара легла ему на плечо, блестящие холодные контакты легонько коснулись щеки, потом уперлись в нее сильнее.
– Ну? – ласково произнес «Айболит», который, хоть и выглядел бритым питекантропом, явно умел читать мысли пациентов по их затылкам.
Будучи кадровым офицером элитного спецподразделения, Сергей Казаков имел случай кратко ознакомиться с тактико-техническими данными агрегата, который в данный момент упирался в его правую щеку. Этой штуковиной можно было в два счета угомонить самого буйного хулигана; будучи включенной на максимальную мощность разряда, она запросто могла убить. Поэтому он послушно уселся в кресло и позволил зафиксировать себя толстыми кожаными ремнями. Ему вдруг стало почти смешно: еще совсем недавно (по крайней мере, по своему собственному, внутреннему календарю, который мог совпадать, а мог и не совпадать с календарем общепринятым) он всерьез подумывал о самоубийстве, а теперь осторожничает, пытаясь сохранить себе жизнь!
Очкастый медик склонился над ним и большим пальцем обтянутой латексной перчаткой руки сдвинул вверх правое веко.
– Зрачки расширены, – не оборачиваясь, сообщил он своему коллеге. – Он все еще под воздействием этой дряни. Черт бы подрал этих вербовщиков, а вместе с ними и химиков, которые снабжают их своей отравой! Ну, скажи на милость, что за анализы мы теперь получим?!
– Самые обычные анализы, – со звяканьем перебирая на стеклянном столике какие-то инструменты, равнодушно, явно не в первый раз, откликнулся кареглазый. – Активные компоненты легко поддаются идентификации, их просто не надо принимать в расчет. Зато химики, в отличие от нас, давно достигли конкретных положительных результатов. Препараты сто раз проверены на людях и работают безотказно, химикам за это почет, уважение и материальные блага, а нам – восемнадцатая экспериментальная партия по теме «Бэ-пять». Работать надо, как выражается его превосходительство.
Подойдя к Сергею, он ловко воткнул ему в вену иглу большого одноразового шприца и потянул поршень на себя, забирая кровь на анализ. Очкастый доктор тем временем протер ему смоченной в спирте ваткой виски и начал крепить на них электроды на присосках, от которых тянулись пучки разноцветных проводов. «Айболит» скучал у дверей, поигрывая своим электрическим «демократизатором», а Казаков, вдыхая запахи медицинского спирта и дезинфекции, снова вспоминал аиста, которого не было, и вороватое движение, которым Андрей Константинович спрятал что-то в карман своей камуфляжной куртки, когда он повернулся к столу. Трюк был детский, но сработал безотказно; вообще, в последнее время он вел себя как последний болван, а в результате все, кроме него, получили, что хотели: Леха Бородин – квартиру в центре Москвы и гарантию того, что хозяин не вернется, чтобы выбить из него дерьмо, а эти упыри в белых халатах – очередного подопытного кролика за номером тысяча четыреста пятьдесят три…
Верить в это не хотелось, но Сергей уже понимал, что это правда. «А чем ты недоволен? – мысленно обратился он к себе. – Ты же хотел поскорее сдохнуть! Вот и сдохнешь, попутно принеся пользу отечественной науке… М-да… Конечно, такой исход не исключается, но, извините за каламбур, только через мой труп…»
– Доктор, – неожиданно для себя самого произнес он тоном бодрячка пациента, знающего, что через минуту ему начнут без анестезии отпиливать ногу ржавой пилой, и старающегося напоследок показать, какой он геройский парень, – а у вас от головы ничего нет?
– Гильотина, – пробормотал кареглазый, переливая его кровь из шприца в пробирку.
– Трещит, проклятая, того и гляди, пополам развалится, – развязно продолжал Сергей. – Может, хоть спиртику плеснете? Глоточек всего, мне много не надо…
– Санитар, – сказал очкастый, не утруждая себя припоминанием имени или хотя бы фамилии подчиненного, – дайте ему что-нибудь от головной боли. А то здесь становится шумно…
– Доктору надо сосредоточиться, – иронически пробормотал склонившийся над предметным стеклышком кареглазый.
«Айболит» лениво оттолкнулся лопатками от дверного косяка, вразвалочку подошел к креслу и коротко, без замаха, но сильно и очень больно ударил Сергея дубинкой по коленной чашечке. Казаков охнул.
– Спасибо, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы, – помогло. Мне уже легче.
Он действительно испытал некоторое облегчение. Разведка боем прошла успешно, и теперь он, наконец, точно знал, на каком свете и в каком статусе находится, и мог, исходя из этого, строить дальнейшие планы.
Если в его случае вообще можно было говорить о каких-то планах на будущее.
Борис Рублев приехал с вокзала на такси. Была уже середина августа – теплого, в меру дождливого, – и на вокзале оказалось полно грибников с ведрами и кошелками, набитыми белыми и подосиновиками. К грибам Борис Иванович был вполне равнодушен, но после иссушающего зноя пропыленных приморских городков и голых песчаных и галечных пляжей видеть эти скромные дары подмосковной природы оказалось неожиданно приятно.
По дороге машина попала под дождик – крупный, пополам с солнцем, грибной; таксист едва не въехал в багажник идущей впереди машины, углядев над крышами домов радугу, и очень смутился. Но Борис Иванович, по случаю возвращения домой пребывавший в самом лучшем расположении духа, довольно удачно пошутил по этому поводу, и они неплохо, получив взаимное удовольствие, поболтали о пустяках.
Расплатившись, Рублев забрал из машины тощую спортивную сумку с курортными пожитками и направился к подъезду. Место его машины на парковке пустовало, и вид этого прямоугольника сырого после дождика асфальта вернул Бориса Ивановича к насущным делам и заботам, о которых он почти забыл за без малого месяц пребывания вдали от родных пенатов. Нужно было забрать машину из гаража, куда ее пристроил подполковник Пермяков, и осторожно разузнать, как обстоят дела с мстительным и склочным чекистом Михайловым.
Поездка на море получилась вынужденной, что несколько испортило Борису Ивановичу удовольствие от отдыха. На следующий день после визита участкового, возвращаясь из магазина, он заглянул в почтовый ящик и обнаружил там повестку из милиции. Из этого следовало, что настало самое время внять совету умных людей в погонах и убраться от греха подальше из города.
Делать это, спасаясь от мелочной мести толстопузого склочника, было неловко и стыдно, а не сделать – глупо. Как и предсказывал подполковник Пермяков, а вслед за ним и участковый, мелкая ссора могла обернуться нешуточными неприятностями, которые Борису Рублеву были нужны как прострел в пояснице. Кроме того, он уже два года не был на море и давно мечтал туда попасть. Так почему бы, в самом деле, не совместить приятное с полезным?