– Твоя? – каменея лицом, переспросил он, наклонился и поднял фотографию, ссыпав с нее мусор и осколки раздавленного чьей-то равнодушной ногой стекла. – А это на снимке кто – тоже ты?!
– Прежний хозяин, наверное, – пожал жирными плечами Михайлов. – От него тут много всякого хлама осталось, грузовик пришлось нанимать, чтобы все это на помойку свезти…
– А хозяин куда подевался?
– А я знаю? Я его в глаза не видел, а квартиру купил через риелторскую фирму, на совершенно законных основаниях.
– Давно?
– Да недели две назад или что-то около того. А что, этот алкаш, который тут раньше жил, твой знакомый?
– Он мне жизнь спас, – вытирая рукавом пыль с фотографии, машинально ответил Рублев.
– Потому, наверное, и спился, – фыркнул Михайлов. – Когда понял, что натворил.
Борис Иванович поднял на него побелевшие от гнева глаза и сделал шаг. Михайлов испуганно шарахнулся и уперся широким задом в подоконник. Окно было открыто, и Рублеву стоило немалых усилий преодолеть желание просто выкинуть жирного ублюдка с шестого этажа. Да его и выкидывать не пришлось бы: сделай козу из пальцев и крикни: «Бу!» – он и вывалится – сам, без посторонней помощи…
– Риелторская фирма, – сквозь зубы произнес Рублев. – Название, адрес – быстро!
Михайлов трясущейся рукой вынул из кармана визитную карточку и швырнул ее в сторону Бориса Ивановича. Белый прямоугольник плотной бумаги завертелся в воздухе и спланировал на пол посреди комнаты. Рублев присел на корточки и подобрал его, не сводя с Михайлова глаз.
– Ну, чего уставился? – со злостью спросил тот. – Езжай поговори с ними. Убедись, что все по закону, и суши сухари!
– Один совет, – пряча карточку в карман и выпрямляясь, сказал Борис Иванович. – Вернее, даже два. Во-первых, забудь о моем существовании. Тюрьмой пугаешь? Так я ее не боюсь. Но, если придется сесть, сяду за дело. Например, за убийство. Не веришь, думаешь, пугаю? А ты проверь! Это первое. И второе. Ремонт, раз уж затеял, доводи до конца, если что, оплачу в полном объеме. Но вещи перевозить не спеши. Чует мое сердце, что-то тут не так. Если выяснится, что это какая-то махинация, вылетишь отсюда пробкой и даже вякнуть не успеешь.
– Нет, ты совсем оборзел, – уже не с возмущением или злостью, а с удивлением произнес подполковник Михайлов.
– Не совсем так, – возразил Борис Иванович. – Когда обижают моих друзей, я не борзею, а зверею. Учти это на будущее. И помни мои советы – номер один и номер два. Особенно номер один. Не угомонишься – раздавлю, как жабу!
С этими словами он круто развернулся на сто восемьдесят градусов и, хрустя мусором, направился к выходу.
– Харчи забери, – сказал ему в спину Михайлов, имея в виду оставшийся на полу посреди комнаты пакет с продуктами.
– Саксаулов своих накорми, – не оборачиваясь, откликнулся Рублев, – а то они у тебя совсем дохлые.
Глава 7
– Эй, десантура!
Быстрый свистящий полушепот заставил Сергея повернуть голову. Его случайный сосед, жилистый лысый мужчина неопределенного возраста со сморщенным, как печеное яблоко, мертвенно-бледным, как у большинства здешних обитателей, лицом, примериваясь к очередному мешку цемента, не поворачивая головы, косил в его сторону мутноватым, будто с похмелья, глазом.
Заметив, что Казаков смотрит на него, жилистый сказал, почти не разжимая губ:
– Пристраивайся за мной, потолкуем.
Он застонал от натуги, крякнул и рывком забросил пятидесятикилограммовый мешок на плечо. Сергей тоже взял мешок из лежащего на бетонном полу штабеля, взвалил на спину и, пружиня икрами, двинулся по пятам за жилистым, который, слегка покачиваясь от тяжести, волок свою ношу к стоящей в отдалении на рельсах вагонетке. Они работали в огромном помещении с грубыми бетонными стенами и теряющимся в полумраке неровным каменным сводом. Вдоль дальней стены были в две нитки проложены рельсы узкоколейки, по которым ходили электрические вагонетки. Примерно посередине этой рукотворной пещеры темнел обнесенный легкими металлическими перилами длинный бассейн, в котором лениво плескалась в такт дыханию моря пахнущая йодом и водорослями черная вода с радужными маслянистыми разводами на поверхности. Несмотря на спускавшийся в воду трап из нержавеющей стали, эта пятидесятиметровая ванна почему-то не выглядела местом, предназначенным для купания. Мешки, которые люди в одинаковых серых робах перетаскивали в вагонетку, были ровным штабелем сложены метрах в трех от бассейна; их было довольно много, и то, что они лежали здесь, а не на грузовой рампе где-нибудь под открытым небом, наводило на определенные размышления. В самом деле, откуда они тут взялись? Даже если допустить, что их просто решили переместить с одного склада на другой, зачем было сначала перетаскивать их сюда, к бассейну? Разве что местное начальство – несомненно, армейское, с большими звездами на погонах – свято исповедовало теорию, согласно которой личный состав, будь то солдаты, заключенные или, как в данном случае, «объекты», должен быть постоянно занят. Пусть роют и тут же закапывают канавы или перекладывают с места на место мешки с цементом, только бы не бездельничали.
Вот только бассейн…
Даже сейчас, удаляясь от него и вдыхая исходящие от лежащего на плече мешка запахи бумаги и сухой известки, Сергей чувствовал, как пахнет плещущаяся в цементной ванне вода. Это был запах соли, йода и водорослей, живительный дух моря. Конечно, морскую воду можно привезти издалека или получить искусственно. Зачем – не вопрос; место здесь странное, люди в нем обитают тоже непростые, с большими тараканами в головах, и наполненная морской водой цементная чаша могла понадобиться им для каких-то экспериментов – провалившихся или, наоборот, удачных, но в любом случае давних, благополучно забытых. А может, кто-то из прежних здешних начальников просто любил плавать, причем именно в соленой воде, и распорядился соорудить для себя этот бассейн? Прежний начальник любил, а нынешний не любит – водобоязнь у него или еще какая-то причина, – вот бассейном больше и не пользуются… Это было вполне рациональное объяснение, но Сергей чувствовал, что оно не стоит выеденного яйца и так же далеко от истины, как он – от своей московской квартиры и осененного шелестящими ветвями старой березы домика с резными наличниками.
Во-первых, настораживал цвет воды. Какой же глубины должна быть ванна, чтобы вода в ней выглядела черной? И что должно происходить в этой глубине, чтобы при полнейшем безветрии вода все время колебалась – то почти незаметно для глаза, то с плеском, слышным даже на приличном удалении от бассейна?
Ответы представлялись столь же очевидными, сколь и фантастическими. Цвет воды в бассейне указывал на то, что это не бассейн, а скорее колодец, а ее подвижность – на то, что колодец связан с морем, дыхание которого передается содержимому бетонной чаши. Это намекало на то, что Сергея занесло действительно очень далеко от дома, а еще – на то, что попал он сюда весьма необычным способом, примерно так же, как вот эти мешки с цементом…
– Как там, наверху? – не оборачиваясь, спросил жилистый. Он говорил с легкой одышкой, поскольку мешок, который он нес, был всего килограммов на десять – пятнадцать легче его самого.
– Да как обычно, по-разному, – ответил Сергей, не вполне понимая, что именно интересует собеседника.
Теперь они разговаривали, почти не понижая голос, поскольку охрана находилась довольно далеко: два автоматчика маячили около штабеля мешков, один прохаживался вдоль края бассейна, словно здешний гарнизон опасался нападения из-под воды, и еще двое – охранник и водитель – находились около вагонетки. Цепочка людей в серых робах с молчаливым упорством муравьев двигалась туда и обратно, перетаскивая мешки. Когда наполненная доверху вагонетка уходила, ее место почти сразу занимала другая. Они появлялись из тоннеля справа и уходили в тоннель слева, из чего Сергей сделал вывод, что рельсы проложены по кругу. В данный момент эта информация не имела никакого значения, но он по привычке накапливал ее – а вдруг когда-нибудь пригодится?
– Лето или зима? – уточнил свой вопрос жилистый.
– Когда меня забрали, было лето, – сказал Сергей, – а сейчас не знаю. С памятью что-то…
– С памятью у тебя то же самое, что и у всех тут, – все так же, не оборачиваясь, заверил жилистый. – Хлопнул рюмашку с новыми друзьями, а то и просто сел в автобус и получил незаметный укол под лопатку. Очнулся, а ты уже здесь и ни хрена не понимаешь, на каком ты свете и какой нынче год. А год все тот же самый, и с того момента, как тебя выключили, прошло не больше трех суток. А чаще всего – одни, а то и меньше. Так, говоришь, лето? А я почему-то думал, что зима… А год какой – девятый?
– Десятый, – поправил Сергей. – Вот видишь, а говоришь – от суток до трех и память в порядке…
– Просто я тут уже давно, – сказал жилистый. – Если ты не врешь, то получается, что уже два года. Номер у меня на робе видал? «Бэ-три», партия семь. А у тебя – «бэ-пятый», восемнадцатая. Сколько они, суки, народу извели, подумать страшно! Больше месяца мало кто выдерживает, два – уже рекорд. А я, браток, здешний старожил; таких, как я, тут больше нет. Про меня даже эти вурдалаки в белых балахонах говорят: уникум, мол, нулевая восприимчивость… Ты видел, кто вокруг тебя? Это ж не люди – куклы, живые мертвецы! А меня эта их зараза не берет…
Жилистый замолчал, поскольку вагонетка и топтавшиеся около нее автоматчики были уже близко. Под прицелом двух стволов девятимиллиметрового калибра они свалили свою ношу в ковшеобразный стальной кузов и двинулись обратно.
– А я? – спросил Сергей, удалившись от охранников на расстояние, гарантирующее конфиденциальность.
– А ты в стендовом кресле сидел? – Где?
– Понятно. Значит, не сидел. Не расстраивайся, скоро сядешь. А это такая штука, что у некоторых с первого захода мозги дотла выгорают. Кто-то держится дольше, но конец всегда один – сначала безмозглая кукла, а потом – кусок холодного мяса в вагонетке… Другие куклы тебя в нее забросят, и поедешь ты по известному маршруту, из шлюзового отсека – его еще приемным называют – до похоронного…