Одетый в легкую ветровку и спортивного покроя брюки светлых, пастельных тонов, он легко сбежал по металлической сходне с борта «Трески» на бетонный берег объекта «Лагуна». За ним осторожно, с опаской косясь на черную воду, спустился запакованный в строгий деловой костюм очкастый референт. Если сам Василий Александрович, казалось, просто не замечал неудобств, связанных с путешествием на предназначенной для перевозки испытуемых субмарине, то референт почти всю дорогу находился в полуобморочном состоянии – не столько от морской болезни, сколько от застоявшейся вони немытых тел и человеческих испражнений, благодаря которой на базе команду «Трески» прозвали дерьмовозами.
На предписываемом инструкцией расстоянии от причального бассейна застыл почетный караул под командованием старшего прапорщика Палея. Чуть в стороне, резко контрастируя с затянутой во все черное охраной своим песочного цвета обмундированием, переминался с ноги на ногу начальник по научной части полковник Черных, рапорт которого послужил главной и, пожалуй, единственной причиной этого незапланированного визита.
Палей, печатая шаг, приблизился к Шебаршину, приставил ногу и, взяв под козырек, металлическим голосом начал: – Товарищ генерал-полковник! Почетный караул…
– Отставить, – светским тоном произнес Василий Александрович и, отстранив прапорщика, направился прямо к полковнику Черных. Тот двинулся навстречу, и они обменялись рукопожатием. – Здравствуйте, здравствуйте, Валерий Игоревич! Ну, что тут у вас за форс-мажор, какие такие катаклизмы?
– Да уж, катаклизмы… – Черных неопределенно дернул плечом и поправил очки. – Здравствуйте, Василий Александрович. Простите, что побеспокоил, отвлек от дел, но…
Он возмущенно пожал плечами, потряс головой и развел руками, давая понять, что дело зашло чересчур далеко для того, чтобы его можно было решить своими силами, без вмешательства высокого руководства.
Они разговаривали не как два офицера, разделенные пропастью, пролегающей между такими понятиями, как просто полковник и полковник с приставкой «генерал», а как двое ученых – научный руководитель проекта и его заместитель. Произнесенное Шебаршиным минуту назад «отставить» было единственной командой, которую он изредка употреблял, чтобы пресечь поползновения господ военных превратить научную лабораторию в полковой плац. Военно-полевой лексикон полковника Черных, жившего с ними бок о бок, был несколько шире, но и он старался как можно реже надевать маску солдафона. Для них обоих воинские звания были не предметом гордости или признаком высокого статуса, а всего лишь неизбежным злом, официальной, отдаваемой через силу данью уважения департаменту, который щедро финансировал их исследования.
– А где же виновник торжества? – поинтересовался Шебаршин. – Где он, этот негодяй, почему не торопится с подобающим трепетом предстать пред светлые очи высокого начальства?
– Как обычно, хранит инкогнито, – неприязненно процедил Черных, которому шутливый тон его превосходительства представлялся решительно неуместным в сложившейся ситуации. – Вообще, Василий Александрович, он очень странный тип. Никто его не видел, а некоторые так и вовсе вслух сомневаются в его существовании… ну, или, как минимум, личном присутствии на вверенном его попечению объекте.
– Ну-ну, Валерий Игоревич, – дружески потрепав его по плечу, усмехнулся Шебаршин. Полковника слегка покоробило это проявление панибратского, покровительственного отношения. Помимо разницы в звании, между ними существовала еще и разница в возрасте: Шебаршин был на десять лет моложе, а достиг таких высот, о которых Черных не мог даже мечтать. – Не надо сгущать краски, – продолжал его превосходительство. – Поверьте мне, полковник Маковский не только существует, но и находится здесь, в бункере. Я лично убеждаюсь в этом всякий раз, когда бываю у вас в гостях. – Он обернулся, отыскивая глазами Палея, который торчал по стойке «смирно» там, где его оставили. – Послушайте, майор, или как вас там…
– Старший прапорщик Палей, товарищ генерал-полковник!
– Ну да, конечно. Скажите, как бы нам повидаться с начальником режима?
– Разрешите проводить?
– Несомненно. А то в этих ваших казематах черт ногу сломит.
Палей четким строевым движением повернулся к короткой шеренге почетного караула.
– Сержант, командуйте, – распорядился он, решив для экономии времени пренебречь уставной процедурой: все равно эти шпаки в погонах с большими звездами ничего не заметят. Почетный караул выставили… Спрашивается: для кого?!
Сержант с секундной заминкой, вызванной, несомненно, нарушением привычного порядка («Сержант Гаврилов!» – «Я!» – «Выйти из строя!» – «Есть!»), покинул шеренгу, повернулся к ней лицом и скомандовал:
– Караул, налеву! Шагом – арш! Караул затопал прочь.
– Веди нас, Вергилий, – сказал Палею Шебаршин.
Прапорщик не знал, кто такой Вергилий, но смысл приказа был ему понятен, и он, повернувшись к не устающему разочаровывать его своими неуставными, интеллигентскими замашками начальству, пошел впереди, указывая дорогу. За спиной у него практически сразу завязался негромкий, вполголоса, изобилующий учеными терминами и оттого абсолютно непонятный, как если бы велся на санскрите, разговор. Впрочем, пардон; будучи не в состоянии вникнуть в технические детали, общий смысл и направление беседы Палей все-таки улавливал: генерал интересовался ходом исследований, а полковник не столько докладывал, сколько оправдывался, ссылаясь на конструктивные недостатки оборудования, сырость общей теории и сомнительность каких-то там предпосылок. Дело было ясное: доктор Смерть попусту расходовал мегаватты электроэнергии, тратил казенные деньги, гробил дорогостоящее оборудование и пачками отправлял на тот свет испытуемых, и все это без видимой отдачи… По мнению старшего прапорщика Палея, которым, увы, никто не интересовался, Черных был самый обыкновенный жулик и очковтиратель – короче говоря, вредитель, которому самое место в похоронной камере.
Уже выйдя из лифта и очутившись в сводчатом ангаре шестой штольни (на этот раз, по случаю прибытия начальства, освещенном – не ярко, а в самый раз, чтобы его превосходительство и впрямь не переломало ноги), Шебаршин, обращаясь к полковнику, изрек сакраментальное: «Думать надо, Валерий Игоревич. Думать! И работать не покладая рук».
Черных при этом не столько внимал начальству, которое не могло сказать ему ничего нового, сколько с любопытством праздного зеваки глазел по сторонам: в шестой штольне, да и вообще в этой части бункера, он был впервые. При виде догнивающих у стены грузового «опеля» и амфибии с гербом Третьего рейха на дверце он буквально разинул рот, словно это было бог весть какое зрелище. Видел бы он, что хранится в некоторых законсервированных ангарах по соседству! Обмочился бы, наверное, от страха, а может, и обгадился…
Шебаршин, напротив, никак не реагировал на окружающее, поскольку бывал здесь неоднократно. Сегодня он даже воздержался от традиционного замечания по поводу царящего вокруг запустения и беспорядка; Палей посчитал это дурным знаком, но, поразмыслив, решил, что это не его ума дело.
По случаю прибытия Шебаршина железная дверь в неприметной нише была не заперта. Палей повернул ручку, с усилием потянул на себя массивную стальную плиту и отступил в сторону, пропуская начальство. При этом он заметил, что прихожая комендантских апартаментов сегодня тоже освещена.
Шебаршин вошел первым. Черных последовал за ним, напоследок бросив на прапорщика такой взгляд, словно опасался, что его обманом завлекли в пыточную камеру святой инквизиции или на какой-нибудь электрический стул. Его можно было понять: придя сюда впервые, было трудно заподозрить, что за невзрачной железной дверью скрывается не забитая старым хламом тесная кладовка, а роскошные апартаменты бригаденфюрера СС Ризенхоффа. Жалея, что там, внутри, именно апартаменты, а не глубокий колодец с заостренными кольями на дне, Палей аккуратно, без стука прикрыл тяжелую дверь и остался снаружи, на посту. Когда дверь закрылась, прапорщик с легким изумлением обнаружил за ней очкастого референта его превосходительства, о котором, грешным делом, начисто забыл, настолько тихо и неприметно тот себя вел. Референт тоже остался снаружи; бросив на прапорщика равнодушный взгляд сквозь круглые стекла очков, он уставился в противоположную стену и замер, будто его выключили.
Генерал-полковник Шебаршин, легко ступая по вытертой до джутовой основы ковровой дорожке обутыми в светлые кожаные мокасины ногами, пересек приемную с картиной на стене и стоящими в пирамиде немецкими карабинами, отодвинул тяжелую ветхую портьеру и весело позвал:
– Виталий Анатольевич, ау! Принимайте гостей! Проходите, коллега, – добавил он, обернувшись к полковнику Черных. – Убедитесь наконец, что ваш начальник режима – фигура отнюдь не мифическая, а вполне реальная.
Полковник флотской контрразведки Маковский шагнул на середину кабинета. Его обширная лысина блеснула в свете потолочного плафона, морщинистое, как печеное яблоко, лицо расплылось в приветливой улыбке. Полковник Черных замер на пороге. Челюсть у него отвисла, глаза вылезли из орбит, а лицо покрылось смертельной бледностью, как будто он увидел привидение.
– Проходите, господа, – посмеиваясь, предложил весьма довольный произведенным эффектом лысый клоун, в прошлой жизни носивший серую робу с номером БЗ/7-0295 на левой стороне груди. – Как я понимаю, у вас ко мне имеются вопросы, на которые я готов с удовольствием ответить.
При свете ручного фонаря, который заботливо, так, чтобы луч все время падал на рабочую поверхность, держал Борис Иванович, Сергей Казаков разместил в промежутке между двумя неровно уложенными строительными блоками последний заряд, вдавил в податливую массу детонатор и присоединил провод к пучку других проводов, которые, лучами расходясь во все стороны, тянулись к другим зарядам.
– Вот и все, – сказал он, вставляя в гнездо соединительного коллектора основной провод. – Хорошо работать, когда все под рукой! Недаром про этого Гадзаева говорили, что он профессиональный подрывник.