До ворот лабораторной зоны было буквально рукой подать, и Николай решил, что задержится еще ненадолго. Прихваченный в последнюю минуту просто на всякий случай полукилограммовый ком пластифицированной диперекиси ацетона тяжело оттягивал карман. Добежав до ворот, Подольский прилепил его к стальной плите в левом нижнем углу, вставил детонатор и поджег короткий запальный шнур зажигалкой, обнаружившейся в кармане черной униформы.
С той стороны за его действиями, похоже, наблюдали: неожиданно взвыл оживший электромотор, лязгнуло железо, ворота начали открываться. Когда между ними и краем проема образовалась щель шириной с ладонь, запал догорел до конца. Раздался оглушительный хлопок, ворота содрогнулись, и их слегка деформированный нижний угол сошел с направляющей. Этого оказалось достаточно: ворота заклинились намертво.
Николай увидел в щели половинку чьего-то лица с вытаращенным глазом.
– Ты что делаешь, падло?! – свирепо прокричали оттуда. – А ну, открой!
Ниже лица маячила какая-то белая одежонка – там, за воротами, стоял явно не испытуемый. Николай выстрелил в щель, и лицо кричавшего пропало. Тогда Подольский подкатом одну за другой отправил туда же все три висевшие на поясе гранаты, мимоходом пожалев о том, что они всего лишь газовые.
– Наслаждайтесь, – сказал он сквозь зубы и побежал по коридору туда, где в дышащем проеме других ворот, содрогаясь от размеренных ударов стальной плиты и громыхая, все еще стояла каталка с телом Бородина. Настало самое время наведаться в пятый сектор и посмотреть, как обстоят дела там.
Вслед ему выстрелили из пистолета; Подольский обернулся на бегу, но выстрел не повторился: из узкой щели валили облака «черемухи», там кто-то надрывно кашлял и плачущим голосом изрыгал грязную ругань.
Одетые в серые робы обитатели открытых настежь камер бесцельно бродили по коридору, напоминая живых мертвецов из малобюджетного фильма ужасов, а то и просто стояли, глядя прямо перед собой пустыми, бессмысленными, как у снулой рыбы, глазами. Один лежал лицом вниз на полу в луже крови, которая натекла из простреленной головы: похоже, в него угодила пуля, предназначенная Николаю. Подольский на бегу тормошил их и толкал, снова и снова повторяя про док и причал, но его, казалось, не слышали, а если слышали, то не понимали. Впрочем, некоторые, увидев перед собой знакомую черную униформу, пытались подчиниться – разворачивались в сторону ворот и начинали двигаться в заданном направлении, никуда не торопясь, размеренно, как автоматы. Николай очень сомневался, что в таком темпе они доберутся до причала раньше, чем прозвучит финальный гонг, но большего он для них сделать уже не мог: его ждали неотложные дела в секторе номер пять.
Глава 21
Закончив короткий доклад: в главном коридоре пятого сектора идет ожесточенный бой с применением автоматического оружия и гранат, количественный состав и принадлежность противника пока не установлены, данных о потерях с обеих сторон нет, – старший прапорщик Палей вышел из кабинета. Очкастый референт генерал-полковника Шебаршина, до смешного похожий на кролика Роджера из американского анимационного фильма, последовал за ним. Глядя на него, трудно было отделаться от мысли, что он просто трусит оставаться один в темном ангаре, в сотне метров от стальной решетки, за которой охрана ведет ожесточенный бой с неизвестным противником. Тут, в кабинете, ему делать нечего, снаружи оставаться страшно, вот он и ходит хвостом за прапорщиком, рассчитывая, что в случае чего армия не даст его, очкастого хлюпика, в обиду…
Паркет на разные голоса трещал и хрустел под ногами прапорщика; референт при ходьбе не производил никаких звуков, как будто его запакованное в темный деловой костюм субтильное тело вообще не имело веса. Когда Палей открыл дверь, в кабинете стали слышны звуки перестрелки. Судя по этому грохоту, бой в главном коридоре пятого сектора и впрямь развернулся нешуточный.
– Скажите, Виталий Анатольевич, – светским тоном обратился генерал-полковник к Маковскому, – если не секрет: вот эта мясорубка, о которой нам только что поведал ваш прапорщик, – это и есть именно то, что вы планировали?
На мгновение морщинистое обезьянье личико Маковского приобрело кислое выражение, на скулах вздулись и опали желваки. Затем на смену кислой мине явилось своеобычное жизнерадостное выражение, губы раздвинулись в улыбке – на этот раз, правда, слегка виноватой. – Увы, – разведя руками, сказал он, – вынужден признать, что проверка боем получилась чуточку более масштабной, чем я рассчитывал. Вообще-то, планировалось, что они либо угодят в одну из расставленных нами ловушек, либо окажутся замурованными в семнадцатой штольне, где мы возьмем их практически голыми руками…
– То есть вы просчитались, – все тем же светским тоном уточнил Шебаршин.
– Ну… да, если вам угодно так это называть! Но, согласитесь, откуда мне было знать, что они явятся сюда вооруженными до зубов, да еще и с таким количеством взрывчатки!
– Надо было знать, – беспощадно объявил генерал-полковник. Теперь он говорил холодно и жестко. – С чего вы, собственно, взяли, что они глупее вас? Вам нравится Акутагава?
– Предпочитаю джин, – предпринял неудачную попытку отшутиться Маковский.
– Акутагава Рюноскэ, японский писатель… Помимо всего прочего, сочинял афоризмы. Один из них гласит: идиот убежден, что все вокруг – идиоты. За точность цитаты не поручусь, но смысл именно такой. Вам не кажется, что это сказано про вас?
– Я не ясновидящий, – сквозь зубы процедил Маковский.
– А зачем тогда ведете себя, как Господь всемогущий? Знаете, на днях один не совсем трезвый генерал ФСБ рассказал мне по большому секрету, что совсем недавно в горах Северного Дагестана кто-то разгромил лагерь боевиков и захватил весьма внушительное количество взрывчатки. Их было как раз трое, и на прощанье один из них сказал чудом уцелевшему бандиту, что они-де собираются взорвать российский военный объект… Майор спецназа, который пытался скрыть обстоятельства этого дела, чтобы приписать заслугу уничтожения банды себе, сейчас под арестом, а следователи ломают головы: правду сказал тот боевик или это был предсмертный бред? Замурованы в семнадцатой штольне… – с неимоверным презрением передразнил он и откинулся на спинку кресла, скрестив на груди руки.
– И вы рассказываете мне об этом только теперь?! – Маковский схватился за голову. – Господи, твоя воля! С кем приходится работать! Что ж, я вас поздравляю, господа: мы влипли. – Что значит «влипли»? – холодно переспросил Шебаршин.
Полковник Черных медленно поднялся с дивана и неуверенно, как слепой, двинулся на Маковского. Похоже, он знал, что имеет в виду начальник режима, а если не знал, то догадывался.
– Ты… Ты… Хранилище торпед, да?
– И морских мин, – любезно подтвердил Маковский. – На вашем месте я бы остановился, доктор.
– Где? – мгновенно ухватил самую суть генерал-полковник Шебаршин, недаром слывший одной из самых светлых голов столетия.
– Здесь, в этом секторе, – пристально глядя на приближающегося доктора Смерть, небрежно ответил Маковский, – в десятом ангаре. Не волнуйтесь, он надежно запечатан…
– Так же, как семнадцатая штольня? – спросил генерал. Маковский не успел ответить: доктор Черных вдруг взвизгнул, как ошпаренный кот, и прыгнул на него, выставив перед собой руки с растопыренными, как когти атакующей хищной птицы, пальцами. Полковник сделал небрежное движение, и доктор Смерть, перелетев через стол, свалив лампу и едва не опрокинув сидящего в кресле генерала, с шумом обрушился в угол.
– Мне все ясно, – решительно произнес Шебаршин и встал. – Вы заигрались, Виталий Анатольевич. Приказ о вашем освобождении от занимаемой должности придет, как только я доберусь до Москвы. Распорядитесь, чтобы ваш человек проводил меня до причала. Да, и от охраны я бы тоже не отказался.
Не дожидаясь реакции Маковского, он обошел стол и направился к выходу.
– Нет, – сказал ему в спину полковник. Шебаршин остановился и медленно обернулся, всем своим видом демонстрируя крайне неприятное изумление.
– Что вы сказали, простите?
– Я сказал: нет, – повторил Маковский. – То есть да, конечно, но не сейчас. Морские ворота останутся закрытыми и «Треска» никуда не уйдет, пока противник не будет уничтожен, а система безопасности восстановлена. После этого вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. А пока там, – он указал на закрывающую выход портьеру, – пока там стреляют, командую здесь я. Так гласит инструкция, подписанная в числе прочих облеченных властью лиц и вами.
– Вы спятили, полковник, – холодно процедил Шебаршин. – Я смещаю вас с должности – сейчас, немедленно. С этой минуты вы – арестованный и в этом качестве отправитесь с нами на Большую землю.
– Не вы меня назначали, не вам и снимать, – спокойно парировал Маковский. – А насчет ареста – это мысль. Ей-богу, мысль! Прапорщик!
В кабинете вдруг коротко и оглушительно бахнул пистолетный выстрел. Маковский охнул, выгнувшись дугой, взгляд его остановился, сфокусировавшись на чем-то видимом ему одному, и он рухнул под ноги генералу. Тогда Шебаршин увидел стоящего позади стола полковника Черных. Доктор Смерть держал перед собой на вытянутых руках никелированный «парабеллум» бригаденфюрера Ризенхоффа. Руки у него ужасно тряслись, оружие ходило ходуном и слабо дымилось.
– Недурно проделано, коллега, – похвалил Шебаршин. – Главное, очень своевременно.
– Я еду с вами, – дрожащим голосом объявил Черных, отчего-то не торопясь опускать пистолет.
– Ну, разумеется! – обворожительно улыбнулся генерал-полковник. – А как же иначе!
Черных со вздохом облегчения разжал пальцы, и «парабеллум» глухо брякнул о паркет. В это самое мгновение портьера раздвинулась, и на пороге появился прапорщик Палей.
– Ах вы суки, – изумленно произнес он, мигом оценив обстановку, и прицелился в Шебаршина из автомата.
Неожиданно его с огромной силой рванули назад, и он исчез за портьерой. Оттуда послышался короткий вскрик, неприятный хруст и тяжелый шум падения. Портьера снова отодвинулась, и в кабинет вошел референт генерала. В одной руке он держал автомат Палея, а другой поправлял старомодные очки с круглыми стеклами без оправы.