Некоторые лидеры профсоюзов, в частности Национальной ассоциации образования, имели основания приветствовать администрацию Картера, которая создала Министерство образования на уровне кабинета министров. Тогда и позже профсоюзы государственных служащих, такие как NEA, увеличиваясь в размерах на фоне общего упадка организованного труда, оказывали значительную поддержку либеральным кандидатам и государственной политике. Однако многие другие лидеры профсоюзов были недовольны Картером, который в целом скептически относился к профсоюзам. Они жаловались на то, что Картер отказался поддержать дорогостоящий законопроект о национальном медицинском страховании и значительное повышение минимальной заработной платы в федеральном бюджете. Особенно их злило то, что он мало способствовал продвижению законопроекта Хамфри-Хокинса. Эта мера, давняя цель главы AFL-CIO Джорджа Мени, в своей первоначальной форме гласила, что федеральное правительство, защищая рабочих от рецессии, должно быть работодателем последней инстанции. К тому времени, когда законопроект был принят в октябре 1978 года, он был настолько смягчен, что имел лишь символическое значение. Обиженный критикой Мени, Картер отказался встречаться с ним в 1978 году.[305]
Сторонники прав женщин тоже неоднозначно относились к Картеру. Они были довольны тем, что он назначил много женщин на государственные должности. С другой стороны, некоторые активисты считали, что он мог бы сделать больше для продвижения ERA, которую после 1977 года не ратифицировал ни один штат. Другие же призывали его приложить больше усилий для обеспечения соблюдения Title IX (1972), направленного на борьбу с гендерной дискриминацией в американском образовании.[306] Их разочарования отражали те высокие ожидания от правительства, которые американские либеральные группы интересов, работая, как и раньше, с благосклонными сотрудниками и председателями подкомитетов на Холме, сформировали к концу 1970-х годов.
Либералы, долгое время выступавшие за усиление государственного управления экономикой, все же согласились на всплеск дерегулирующего законодательства, которое было принято в конце 1970-х годов. Картер подписал ряд важных законов. Закон о дерегулировании авиаперевозок 1978 года упразднил Совет по гражданской аэронавтике и предоставил авиакомпаниям большую свободу действий в составлении расписания и других вопросах. Другие законы сократили федеральный надзор за грузоперевозками и связью. Волна дерегулирования той эпохи выявила широко распространенное чувство, что все ещё вялую американскую экономику необходимо «освободить» от жестких государственных ограничений, чтобы в дело вступили «освобождающие силы рыночной конкуренции».
Результаты этой волны в то время казались неясными. Дерегулирование авиакомпаний стимулировало острую (и во многих отношениях жестокую) конкуренцию и привело к снижению тарифов на многих маршрутах. В последующие десятилетия от этого выиграли многие экономные путешественники. Сторонники дерегулирования, возглавляемые ориентированными на рынок лидерами бизнеса, подчеркивали, что оно ослабило «мертвую руку» правительственного надзора, пробудило предпринимательскую энергию, вознаградило бережливые и конкурентоспособные корпорации и стимулировало экономический рост.[307] Позже они утверждали, что дерегулирование способствовало возрождению экономики и позволило американским корпорациям процветать в глобализирующемся мире 1980-х и 1990-х годов.
Однако некоторые либералы по-прежнему скептически относились к дерегулированию, которое, по их мнению, давало слишком много свободы крупным корпорациям. В конце 1970-х годов они также продолжали осуждать другие решения президента, особенно в части ассигнований на социальную сферу. Особенно они осуждали широко известное высказывание — одно из тех, что предвосхитили риторику республиканцев в годы правления Рейгана — во втором обращении Картера о положении дел в стране: «Правительство не может решить наши проблемы… Оно не может ликвидировать бедность, обеспечить процветание экономики, снизить инфляцию, спасти наши города, вылечить неграмотность или обеспечить энергией». Прогрессивный историк Артур Шлезингер-младший, служивший при Кеннеди советником и писавший хвалебные отзывы о «Новом курсе», был одним из многих критиков, не желавших ничего подобного. «Если бы Рузвельт верил в эти вещи, — огрызнулся Шлезингер (сторонник Теда Кеннеди), — мы бы до сих пор находились в Великой депрессии».[308]
Либералы несколько более благосклонно отзывались об экологической политике администрации Картера. Экологическое движение, действительно, вступило в свои права в начале 1970-х годов, когда Конгресс одобрил знаковые законы, приведшие к созданию Агентства по охране окружающей среды (EPA) и Управления по охране труда и здоровья (OSHA). Конгресс также принял Закон о чистом воздухе (1970), Закон об исчезающих видах (1973) и Закон о контроле за токсичными веществами (1976). Во многом благодаря неутомимым усилиям Ральфа Нейдера была создана Комиссия по безопасности потребительских товаров. К тому времени, когда Картер вошёл в Белый дом, экология превратилась в сильное и энергичное, хотя и не всегда целенаправленно объединенное политическое движение, которое охватывало целый ряд причин. Активисты лоббировали не только сохранение дикой природы и исчезающих видов, но и борьбу с чрезмерной застройкой пригородов, ядерной энергетикой, профессиональными заболеваниями, кислотными дождями, разрушением озонового слоя, расточительным использованием энергии, плотинами и другими огромными мелиоративными проектами. Сторонники контроля численности населения, обеспокоенные экологическими последствиями иммиграции, которая стремительно росла в 1970-х годах, основали в 1978 году Федерацию американской иммиграционной реформы (FAIR).
Немногочисленные экологические боевики, взяв на вооружение тактику, описанную в книге Эдварда Эбби «Банда обезьян» (1975), приковывали себя к деревьям и блокировали бульдозеры. Некоторые из этих активистов втыкали в деревья длинные гвозди, которые ломали бензопилы. Тем самым они вызвали широкую критику. Экологическое движение также получило неоднозначную реакцию со стороны рабочих, чернокожих и коренных американцев, некоторые из которых обвиняли его в элитарности и угрозе промышленным рабочим местам. Популярная наклейка на бампере профсоюза гласила: «Если ты голоден и без работы, съешь эколога». Но экологические идеи особенно привлекали все большее число молодых либералов из среднего класса. Подозревая связь правительства с промышленностью, они привносили в свои крестовые походы почти религиозный накал.[309] По оценкам, число американцев, вступивших в экологические организации, выросло со 125 000 в 1960 году до 1 миллиона в 1970-м, 2 миллионов в 1980-м и 6,3 миллиона в 1990-м.[310]
Подобный рост, наряду с технологическими разработками, способствовал улучшению экологической обстановки в конце 1970-х годов. Каталитические нейтрализаторы, впервые появившиеся вместе с неэтилированным бензином в середине 1970-х годов, помогли сократить загрязнение от автомобилей примерно на 75% в течение следующих нескольких десятилетий. Законы о чистом воздухе и воде не сотворили чудес — в конце 1970-х годов усилилась тревога по поводу кислотных дождей, — но они сыграли важную роль. Питьевая вода стала чище, а засохшие реки и озера восстановились. Безопасность и здоровье на рабочем месте стали лучше защищены. Хотя Калифорния продолжала высасывать воду из Запада, многие американцы стали лучше осознавать необходимость сохранения рек, водно-болотных угодий, дикой природы и исчезающих видов. Промышленным предприятиям, загрязняющим окружающую среду, пришлось столкнуться с более жесткими общественными ограничениями. Грегг Истербрук, тщательно проанализировавший эти события, не преувеличил, заключив позже, что «защита окружающей среды — это, пожалуй, самое впечатляющее достижение прогрессивного правительства со времен создания системы социального обеспечения».[311]
Два тревожных события, получивших широкую огласку в годы правления Картера, ещё больше способствовали росту экологического сознания. Первое произошло в 1978 году в канале Любви, расположенном недалеко от Ниагарского водопада на севере штата Нью-Йорк. В течение некоторого времени местные жители, живущие рядом с каналом, жаловались, что дурно пахнущие промышленные отходы загрязняли канал и атмосферу, сочились в землю и вызывали серьёзные проблемы со здоровьем, включая высокий уровень выкидышей и врожденных дефектов у детей. Государственные чиновники, по их мнению, намеренно обманывали их относительно серьезности ситуации. Принятые к сердцу в июле 1978 года, жалобы заставили комиссию по здравоохранению штата объявить канал «большой и неминуемой угрозой для здоровья населения». После этого штат потратил 30 миллионов долларов на покупку близлежащих домов и переселение сотен семей. Интенсивное освещение в СМИ проблем, связанных с каналом Любви, вызвало национальный резонанс, особенно когда выяснилось, что у некоторых людей, живших рядом с каналом, были хромосомные нарушения.[312]
Менее чем через год, в марте 1979 года, произошло страшное событие, вызвавшее ещё большую тревогу. На станции Three Mile Island, расположенной недалеко от Миддлтауна, штат Пенсильвания, радиоактивная активная зона ядерного реактора перегрелась и частично расплавилась. Верхняя половина реактора разрушилась и вызвала утечку радиоактивного пара. В ужасе более 100 000 жителей близлежащих районов покинули свои дома. Оказалось, что пар находился внутри реактора. Никто не погиб и не пострадал. Опасения, что эта катастрофа вызвала рак, впоследствии оказались необоснованными, и 2100 исков были отклонены. Однако события на Три-Майл-Айленд разрушили веру населения в атомную энергетику. Хотя многие существующие атомные станции продолжали работать (в том числе один реактор на Три-Майл-Айленде), новые в США не строились, что способствовало усилению зависимости страны от нефти, особенно зарубежной, как основного источника энергии в будущем.