Как оказалось, NAFTA не принесла большой пользы Мексике, которая, как и раньше, страдала от повсеместной бедности и безработицы. Разорились крестьяне, выращивающие кукурузу, которые пострадали от конкуренции со стороны Соединенных Штатов. Эти и другие отчаянно бедные люди продолжали стекаться в Соединенные Штаты, провоцируя рост напряженности во многих районах Юго-Запада. Тем временем загрязнение почвы и воздуха, и без того сильное во многих районах Мексики, усилилось. Вопрос о том, хорошо или плохо NAFTA для экономики Соединенных Штатов, продолжал горячо обсуждаться в 1990-е годы и позднее.[840] Клинтон и многие экономисты утверждали, что устранение торговых барьеров заставляет американских экспортеров становиться более эффективными, что повышает их конкурентоспособность и увеличивает долю рынка. Таким образом, американские рабочие выиграют, по крайней мере в долгосрочной перспективе. Более того, отток американских рабочих мест в Мексику оказался меньше, чем предсказывали многие противники NAFTA, а благодаря сильной экономике Америки в конце 1990-х годов большинство людей, которые были вынуждены покинуть свои рабочие места в США, нашли другую работу. Уровень безработицы в Америке снизился с 6,1% в 1994 году до минимального значения в 4% в 2000 году.[841]
Однако некоторые корпорации все же перенесли свои производства в Мексику, и загрязнение окружающей среды стало проблемой для некоторых районов вблизи мексикано-американской границы. Лидеры профсоюзов, жалуясь на продолжающуюся стагнацию заработной платы в обрабатывающей промышленности США, продолжали обвинять американские корпорации в том, что они не только «выводят» рабочие места в Мексику (и в другие страны с дешевой рабочей силой), но и угрожая переездом, снижают уровень заработной платы. Когда в 2001 году американская экономика пошла на спад, противники NAFTA активизировали свою оппозицию.
Клинтон никогда не утверждал, что его глубоко волнует международная политика. «Внешняя политика — это не то, чем я пришёл сюда заниматься», — недовольно восклицал он, когда оказывался втянутым в неё.[842]
Как следует из его комментария, множество проблем преследовало его советников по внешней политике — первую команду демократов, которой предстояло разобраться с новой и неизведанной эпохой международных отношений, наступившей после окончания холодной войны. Возглавлял эту команду Уоррен Кристофер, трудолюбивый, осторожный и недемонстративный адвокат, которого Клинтон назначила госсекретарем. Кристофер был заместителем госсекретаря Сайруса Вэнса в годы правления Картера. Скучный и не вызывающий, он показался некоторым наблюдателям «Дином Раском без харизмы». Ни Кристофер, ни другие высшие советники Клинтон, такие как министр обороны Лес Аспин, бывший конгрессмен-демократ из Висконсина, не сформулировали грандиозных стратегических идей.[843] Непринужденный и неструктурированный стиль Аспина сделал его непопулярным среди многих сотрудников Министерства обороны и разочаровал генерала Пауэлла, администратора, который оставался на посту председателя Объединенного комитета начальников штабов в течение части первого года правления Клинтон.[844]
В 1993 году также не было убедительных причин, по которым Клинтон должен был пересмотреть военную и внешнюю политику страны. После окончания холодной войны, казалось, не было никакой всеобъемлющей угрозы, которая могла бы поставить под угрозу Соединенные Штаты или мир во всём мире. Клинтон, избавленный от беспокойства о Советах, стал энергичным и последовательным сторонником экономической глобализации — открытия рынков через NAFTA и другие соглашения — до такой степени, что некоторые люди считали, что дела Международного валютного фонда и Министерства финансов, которые активно содействовали международной финансовой стабильности, имели для него большее значение, чем Совет национальной безопасности.[845]
Тем не менее, Клинтон, как и его предшественники, стремился сохранить превосходство Америки в мире. Он также прилагал особые усилия для улучшения отношений между Израилем, который в то время возглавлял премьер-министр Ицхак Рабин, и Организацией освобождения Палестины, возглавляемой Ясиром Арафатом. В сентябре 1993 года, после секретных переговоров, проведенных при содействии правительства Норвегии, Рабин и Арафат пожали друг другу руки в ходе широко разрекламированной демонстрации согласия, организованной Клинтоном на лужайке Белого дома. Некогда злейшие враги также подписали так называемые соглашения в Осло, которые временно положили конец палестинской интифаде, или вооруженному восстанию, вспыхнувшему в 1987 году. Соглашения включали в себя Декларацию принципов, которая предусматривала переход под контроль Палестинской автономии части Западного берега и сектора Газа. ООП признала право государства Израиль на существование, отказалась от терроризма и согласилась на создание временного правительства в этих районах.
Однако после убийства Рабина разъяренным евреем соглашения в Осло стали жертвой ненависти, которая долгое время разделяла этих непримиримых врагов на Ближнем Востоке. К 1996 году стало ясно, что усилия Клинтона по установлению прочного мира провалились. Более того, как и большинство американцев в 1990-е годы, президент не собирался использовать потрясающее военное превосходство страны для того, чтобы добиться серьёзных изменений в международных отношениях, как на Ближнем Востоке, так и в других частях света. Его более благоразумная внешняя политика была направлена на то, чтобы реагировать на проблемы и кризисы по мере их развития.
Все большую озабоченность администрации, хотя и не новую, вызывал терроризм, инспирированный иностранцами, который унес жизни пятидесяти четырех американцев в период с 1993 по конец 1997 года. Ещё тридцать шесть человек были убиты в период с 1998 по конец 2000 года.[846] В феврале 1993 года мусульманские террористы взорвали бомбу во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке, убив шесть человек, ранив тысячу и заставив 5000 человек эвакуироваться из здания. После того как ЦРУ пришло к выводу, что экстремисты, связанные с Саддамом Хусейном, пытались убить бывшего президента Буша в Кувейте в начале 1993 года, Клинтон приказал нанести удар крылатыми ракетами по Багдаду в июне. В результате был уничтожен штаб разведки Саддама Хусейна. Президенту также пришлось беспокоиться о распространении ядерного оружия. В 1993 году ядерным оружием обладали восемь стран, включая Соединенные Штаты, и другие, в том числе деспотические правительства Ирана и Северной Кореи, явно стремились присоединиться к этому клубу.[847] Россия, страдающая от внутренней нестабильности, все ещё обладала большими запасами ядерного оружия, хранившегося небрежно.
Осторожно двигаясь в этом неопределенном мире после окончания холодной войны, президент продолжил экономические санкции, инспекции оружия ООН и бесполетные зоны, которые были введены против Ирака после войны в Персидском заливе. Он разрешил производство бомбардировщиков B–2 (Stealth) и лишь незначительно сократил расходы на оборону, в которой по-прежнему было занято около двух миллионов американцев. В 1997 году Соединенные Штаты потратили на оборону 271 миллиард долларов, что лишь немногим меньше 290 миллиардов долларов, потраченных в 1993 году.
Подобные суммы почти в 100 раз превышали сумму, выделенную на «Цели 2000», образовательную инициативу Клинтона.[848]
Придерживаясь этой политики, администрация Клинтона неизбежно должна была беспокоиться о множестве бед по всему миру. Гражданские войны и сепаратистские движения в 1993 году продолжали проливать кровь во многих регионах, в том числе на Балканах, в Индонезии, Шри-Ланке и Испании. Хотя в начале 1994 года Южная Африка окончательно покончила с апартеидом, гражданские войны и СПИД по-прежнему опустошали многие другие африканские страны. Религиозные столкновения — мусульмане против евреев, сунниты против шиитов, радикальные исламисты против умеренных — угрожали хаосом в некоторых частях Ближнего Востока и Центральной Азии. Многие миллионы обнищавших и угнетенных людей в мире продолжали бушевать против экономической и военной политики гораздо более богатых стран Запада и особенно против политики Соединенных Штатов, чьи соблазнительные потребительские товары и телевизионные программы проникли практически во все культуры мира. В недоумении некоторые американцы, казалось, почти ностальгировали по эпохе холодной войны, когда перед ними стоял более простой биполярный мир.
Как Соединенные Штаты, доминирующая держава в мире, должны реагировать на эти вопросы? Должна ли Америка участвовать в деятельности, в том числе в «государственном строительстве», направленной на установление демократии и экономического развития в других странах? И тогда, и позже широкий круг американцев яростно спорил по этим сложным вопросам. «Реалисты», многие из которых придерживались консервативных взглядов, настаивали на том, что Соединенные Штаты не должны серьёзно вовлекаться в иностранные конфликты, если на карту не поставлены важные интересы безопасности страны. Ряд либералов, помня ужасы Вьетнама, соглашались с ними. Преобладание подобных осторожных взглядов указывало на то, что Буш мог ошибаться, заявляя после войны в Персидском заливе, что Соединенные Штаты «раз и навсегда покончили с вьетнамским синдромом». Другие американцы, однако, были готовы проводить более активную внешнюю политику. Среди них были консерваторы, выступавшие за наращивание оборонного потенциала с целью устрашения потенциальных нарушителей спокойствия, евангелисты, надеявшиеся на спасение душ, и либералы, считавшие, что тщательно продуманные американские интервенции могут способствовать продвижению прав человека.