Дяде Коле (имя изменено) пятьдесят шесть лет. Опыта ему не занимать. Он и старый волк, и стреляный воробей. Начиная с Афгана, можно все горячие точки на теле распавшегося СССР называть – не ошибёшься, везде дядя Коля побывал. Мы беседовали с ним о Карабахе и Южной Осетии – в этих точках побывал и я.
Только в командировках дядя Коля живёт полноценной жизнью.
– Я дома с гражданскими вообще не могу общаться. Приезжаю, беру палатку и сразу на рыбалку.
Ходит дядя Коля, разминается. А глаза горят молодецкой удалью – не стареют душой ветераны.
Парни, чуть что, дядю Колю спрашивают. Когда началась спецоперация, их кинули на киевское направление. Понятное дело, всем сказали, что на учения едут. И вот едут они поздно вечером в тёмную неизвестность…
– А мы едем в ночи, вроде тишина – описывает волнующий момент дядя Коля, – а я всем говорю: вот как будет: в первой деревне одинокий фонарь будет – светить, во второй бабка на дорогу выйдет. А в третьей всё и начнётся.
И началось. Так всё и вышло, как дядя Коля предсказывал – через некоторое время росгвардейцы приняли первый бой.
► Попасная. Росгвардейцы на зачистке
Утренняя атака
В 04:00 меня будят, и я в сопровождении отправляюсь на один из наблюдательных постов.
Мы поднимаемся на самый верх жилого дома. Бывшего жилого дома, сейчас здесь никто не живёт. Сверху видать весь город. Торчат башни котельных, крыши домой скомканы, все в тёмных прорехах. Зелень деревьев внизу прикрывает стыд разрушений.
Светает, но небо ещё укутано сумраком ночи. Моросит дождь, щебечут птицы. Визжат, бешено кружа, собираясь и рассыпаясь по пасмурному небу, стаи ласточек.
Чу! Где-то далеко начинает стрекотать. Стрекот нарастает, всё громче, громче, громче. И вот я вижу, как справа над городом на низкой высоте пролетают чёрные вертолёты. Один, второй… Это наши вертолёты.
Потом, уже ближе к нам, пролетает ещё одна пара. Третий, четвёртый…
И ещё спустя некоторое время две чёрных стрекозы стрекочут уже прямо над головой. Их чёрные силуэты уменьшаются и путаются с роем ласточек.
Через несколько минут, взрыхлив еле видимыми дымками горизонт, все шесть вертолётов возвращаются. Летят они уже очередью один за одним. Первый, второй, третий, четвёртый, пятый, шестой… все вернулись.
Ласточки вверху визжат. Небо постепенно светлеет.
Пах! Пах! – слышно, как заработал «Тюльпан», сокрытый в листве. Это такая коробочка на колёсах с трубой, миномёт.
Бам! Ба-бам! – это «Акации», дула грозные, «гроздья душистые». Мощные гаубицы заговорили в полях.
Увж! Увж! Увж! Увж! Звук от «градов» идёт с опозданием, ты оборачиваешься на него и видишь, как слева светлячки, прорезая небо, скрываются в хмурых тучах. Через секунд десять, вглядевшись в даль, видишь, как изогнулся грибком дым. Там пролились железные дожди.
Так начался ещё один недобрый день войны.
Эх, а сколько ещё пройдёт этих дней, сколько ещё выпадет утром железных дождей! Сколько их ещё днём и вечером прольётся! Но когда-нибудь они закончатся, и я вернусь домой. Дома книгу напишу. О кино.
Беспокоящий огонь, или письма к украинскому ДРГ[3]
17 августа 2022 г.
«…никогда мы не будем братьями» ©
«Беспокоящий огонь… блуждающий миномёт…» Ночью не спится, и услышанные днём слова постоянно вспыхивают в памяти. Вспыхивают, переливаются блуждающими мыслями-огоньками.
Я лежу на койке в расположении спецназа Росгвардии. Росгвардейцы расположились в подвальном помещении – наверху находиться небезопасно. Да и негде – над нами разрушенный на 90 % город Попасная. Противник поливает город кассетными дождями.
В помещении подвала полумрак, за полиэтиленовой шторкой медпункт и светит холодным бледным светом лампа. Сквозит. Ночь плотной темнотой стоит за толщей бетона, и с улицы веет прохладой. Изредка на посты проходят, меняя друг друга, бойцы. Справа и слева от меня несколько коек. Часть из них занята, часть – пустые. Некоторые бойцы пошли на ночное дежурство, и мне выделили место ушедшего в ночь росгвардейца – я нашёл под подушкой кобуру с оптическим прицелом и переложил её на соседнюю койку.
«Под Попасной работает ДРГ…» – сказал днём Амур – командир подразделения росгвардейцев, с которыми я сегодня съездил за город на зачистку.
«Это ездит блуждающий миномёт… они открывают беспокоящий огонь…»
Блуждающий миномёт… беспокоящий огонь… ДРГ… – жонглирую я в уме таинственными и опасными словами. И думаю.
► Росгвардеец Амур
«Письма к немецкому другу» – так называлось эссе французского писателя и философа Альбера Камю, написанное во время Второй мировой войны. В нём он обращался к некому безымянному визави из Германии. Впрочем, в этом безымянном друге филологи угадывали другого философа, только немецкого – Мартина Хайдеггера. Французский экзистенциалист писал письма немецкому экзистенциалисту, задавал риторические вопросы и, не дождавшись ответа, высокопарно и риторически отвечал.
Никаких «друзей», тем более «философов», по ту сторону фронта у меня не осталось. Поэтому лёжа на уровне пяти метров под разрушенной Папасной, я, буравя мыслями потолок, пожалуй, напишу письмо не к украинскому другу, а к безымянной украинской ДРГ, орудующей в ночи. Слог мой, может, не столь изящен, как у Камю, но начну я с высокопарного вопроса.
Как же так случилось, что мы, братья, украинцы и русские, стали убивать друг друга?
Я-то сам наполовину украинец, надо признаться. Да ещё какой – родня с Западной Украины. Хотя родился, вырос и жил я в России, но на Украину я часто приезжал – мать возила меня маленьким на лето к бабушке, пока и она, и бабушка были живы. Так что всё украинское мне до боли и тоски знакомо.
«Ты помнишь, как всё начиналось?» – пел тогда артист Макаревич. Артист он оказался тот ещё – сейчас в Израиле топит за Украину.
Я помню. Помню долгую дорогу до сельского центра, которую мне, ребёнку, было тяжело преодолевать. Помню холмы Прикарпатья за околицей. Помню молодую дубовую рощу, в которой в любую жару стояла прохлада. Помню и трёхсотлетний дуб, который рос на опушке – мы собирались у него летом всей многочисленной роднёй: дядьки, тётки, двоюродные, троюродные братья, сёстры, кто родился на Украине, кто в России, кто жил здесь, кто работал далеко на севере – все встречались у дуба и делали коллективные фотографии.
Сейчас эти фотографии сгорают в моей памяти. Трещит в огне войны райский эдем детства, сгорает старая, советская Украина.
Хотя тогда, когда я её помню, советской она была уже формально. Вовсю дули «ветра перемен», ураганы горбачёвской перестройки, сметая всё на пути. СССР находился в периоде полураспада. Люди в республиках Советского Союза вдруг стали вспоминать старые национальные обиды, искать в себе и каждом оттенки крови и искать возможность, чтобы отделиться.
На Украине все стали обсуждать, как же им хорошо заживётся без России.
– Ведь на Украине всё е – объяснял мне один мой украинский брат. – Пшеница – е, уголь – е. Украина – житница России, она её кормит. Если мы отделимся, то сами хорошо жить будем.
Резонно! Хотя сейчас смешно – лет мне было тогда немного, и пусть я всем интересовался, но многого пока не знал. А после таких раскладов всерьёз озадачился вопросом: как же Россия проживёт без Украины, если та отделится? Может, всё-таки не надо отделяться?
Надо, настаивали братья.
И вышло в итоге ровно наоборот. Оказалось, не всё на Украине «е». Газа российского, например, не было. И даже то, что «е», оказалось не про честь простых украинцев. После распада СССР все богатства Украины быстро расхватали и распилили украинцы непростые.
Ещё помню, Украина в моём детстве бредила золотом Полуботка. Якобы наказной (то есть не приведённый к присяге) полугетьман Полуботок, перед тем как Пётр I заточил его в 1723 году в Петропавловскую крепость (за взяткодательство и подкуп, кстати), какими-то путями передал в аглицкий банк крынку золота с условием выдать её Украине, когда та станет независимой.
Пол-Украины тогда было загипнотизировано мерцанием этого халявного золота! Ведь полугетьман не просто в банк золото на хранение положил, а ещё и под проценты. Многие стали считать. Сметливыми украинскими математиками было прикинуто в уме, что с тех времён натекли – таки гроши, что вся Украина может не работать аж четыре года. Если отделится, конечно.
Это не шутки, украинцы на полном серьёзе обсуждали мифическое золото Полуботка. Эта история активно обсасывалась украинскими СМИ летом 1990 года, когда премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, «ведьма» или «железная леди» – кому как, впервые посетила Киев.
И смех и грех – сейчас, спустя годы, исходя из накопленного журналистского опыта, понимаешь, что, скорее всего, «золото Полуботка» было одной из информационных диверсий. Этот миф намеренно был вброшен в уже полусоветское общество, чтобы настроить народ Украины на выход из СССР.
Но даже если эта история и была бы сущей правдой, то кто бы эти «гроши» бедным украинцам отдал? Где вы найдёте таких англосаксов, которые соблюдают договорённости?
Впрочем, на Украине стали им подражать. В Сети гуляет предвыборная листовка первого президента Украины Кравчука в виде обращения «к русским соотечественникам». В ней он обещает равноправные права русскоязычному населению, обещает не допускать насильственной украинизации, гарантирует обеспечение связей с Россией.
Языковой вопрос в итоге стал одним из основных факторов, который сделал эту войну неизбежной.
Казалось бы, вам досталась такая богатая страна, ресурсы, выходы к морю, «пшеница – е, уголь – е» – живи не хочу. Ну зачем настаивать на господстве одного языка, на котором, если уж на то пошло, на момент выхода из состава СССР в Украине разговаривала меньшая часть населения? Что плохого в двух государственных языках? Говорить на том языке, на котором думаешь, – нормально. Заставлять людей делать обратное – нет. Зачем навязывать людям мову? Какие для этого могут быть причины? Риторические вопросы.