► Вагнеровец в одной из оставленных квартир
Крыша была низкая, и пришлось пригибаться под её сводами. Кореш и Персей уселись прямо на пол, чтобы перекурить. В крыше была пробита дыра наверх, и к ней кто-то заботливо приставил лестницу для наблюдения. Я воспользовался приглашением и, как Иаков во сне, поднялся и осторожно высунулся.
Если это и был бы библейский сон, то эта лестница вела не на небеса. Вид с крыши открывался скорее на наступающий на райские сады инферно. Как будто адская лава ползла по земле, выжигая живое и неживое. Сверху были видны разбитые крыши домов частного сектора, истлевшие от дыхания войны до деревянных и железных рёбер. Видны были жилища и здания, превращённые в груду камней и дерева. За ними зеленеющий парк и мёртвое колесо обозрения. Билет в этот парк может стоить жизни, потому что за ним, в примыкающем микрорайоне, вовсю шёл бой. Там дымились многоэтажки с разрушенными до нескольких этажей секциями. Маленькие смерчи чёрного и серого дыма вились и кружились над домами. В индуистской мифологии есть такой персонаж – бог Шива, исполняющий танец разрушения. Я, конечно, христианин, но если Шива действительно существовал, то сейчас он танцевал в западном районе бывшего Бахмута.
– Штурм идёт непрерывно, накат идёт за накатом, – рассказывает Кореш, – в ходе штурма выясняются огневые точки, передаются координаты артиллерии и они сразу же уничтожаются. Продвинувшись в какой-то район, мы начинаем закрепляться, оборудуем свои позиции, подтягиваем все свои средства и силы и идём сразу дальше. Всё происходит сразу и одновременно. Это беспрерывный процесс. Поэтому мы так эффективно и работаем. Мы не даём противнику выдохнуть, не даём ему думать, принимать какие-то решения, закрепиться. Мы постоянно его толкаем, постоянно двигаем. Они сейчас в панике, они бегут, кричат и убегают. Единственное, что их сдерживает, это заградотряды в виде свежих националистов, а так бы они давно убежали. Противник постоянно перебрасывает сюда свежие силы. Но они сами называют Бахмут чёрной дырой – большинство не возвращаются. Мы их тут перемалываем. Штурм идёт и днём, и ночью. Одни приходят, другие уходят отдыхать. Тут работает режим «Спартанец» – один глаз отдыхает, другой – не спит.
«…И вечный бой! Покой нам только снится…» «Атаки на рассвете. И пули, разучившиеся петь, кричали нам, что есть ещё Бессмертье…»
Машина «Вагнера» вгрызается в новые микрорайоны и городские сектора Бахмута. Штурмовой конвейер, добывающий смерть, работает круглосуточно и безупречно. Бой шёл в семистах-восьмистах метрах от нас.
– Вот видишь те девятиэтажки? Раз… два… три, – показывает мне Кореш, когда мы спустились в квартиру этажом ниже, чтобы, не привлекая к себе внимание возможного беспилотника, рассмотреть из окон поле сражения в западных районах, – а за ними пятиэтажка – сейчас это крайняя точка, дальше противник. За ними осталось несколько высоток. Основная часть города уже полностью занята. Сейчас за ними пятнадцать-двадцать процентов территории, осталось дожать чуть-чуть. Продавливая, мы поджимаем противника и с флангов, берём в клещи. Вот эти две свечки справа тоже наши. Для них узкое горлышко осталось, по которому они могут выйти, и если противник в ближайшие недели не предпримет попытку выхода из Бахмута, то он попадёт в окружение, и тогда мы будем полностью его уничтожать.
Я обратил внимание на комнату, где мы находились. По-видимому, это была детская. Тут стояла коляска, у стены приставлен небольшой стол, на котором раскиданы фломастеры, ручки и прочие ученические принадлежности. На подоконнике фото в рамке с лупоглазой девочкой. Девочка в белом платьице сжимала киношный нумератор – школьное фото было стилизовано под съёмочную площадку. Надеюсь, эту девочку эвакуировали. Нас же на улице ждало другое кино.
Всё-таки виды разрушенного Бахмута перебивают впечатления от разрушений Попасной и Мариуполя, в которых я побывал. В Мариуполе хоть сохранились в немалом количестве целые дома, и сейчас город поднимается с колен, его восстанавливают. Попасная же в ходе боёв, а потом и обстрелов украинской стороной, была разрушена полностью. Так сейчас выглядит и Бахмут, но, в отличие от Попасной, Бахмут – это достаточно большой город с богатой историей. Волны разных эпох накатывали на него, оставляя после себя постройки. Здесь широка территория частных домов, а рядом построены и спальные микрорайоны. В Бахмуте можно встретить и дореволюционные здания, и сталинский ампир, и хрущёвки, и новые многоэтажки. Точнее, всё, что от них осталось. Мы снова растянулись цепочкой и идём по пустым улицам разрушенного исторического центра. Все улицы в камнях и рытвинах, усеяны обрубленными ветвями деревьев, стоящих вдоль дороги.
Мы дошли до памятника советским солдатам в парке, который чудом сохранился. Чем-то этот монумент из двух фигур напоминает пьету – как Дева Мария в разных вариациях известных скульпторов поддерживала снятого с креста Иисуса, так и тело одного раненого солдата опадает в руках другого. Исторические параллели тоже налицо. В 1943 году от нацистов был освобождён Донбасс, и вот, спустя восемьдесят лет русские солдаты, потомки тех советских солдат, снова освобождают его от последователей нацизма. На крыше одной из обугленных девятиэтажек на нашем пути назад мы видим, как реет пиратский флаг «музыкантов». Кровь. Честь. Родина. Отвага.
Бухи и бахи бахмутовской симфонии, которая игралась вагнеровцами в западном районе за железнодорожным полотном, заметно участились и усилились, стало прилетать и по центру, там, где мы только что проходили.
«Бахмут “вагнеры” возьмут, сомнений нет, размышляю я уже в машине. – Но что дальше? Какую задачу им поставят? Может быть, Харьков?» – фантазирую я. Это стало бы неожиданным поворотом в этой войне. Харьков, Харьков… Русский город с русскими людьми. Чудовищная трагедия и несправедливость, что из него сделали свой форпост неонацисты и в начале СВО российской армии не удалось его взять. Но почему-то я уверен, что «музыканты» справятся.
На обратной дороге заезжаем в Попасную – Персею нужно заехать по каким-то делам в штаб к российским военным.
– Я на пять минут! – говорит он и скрывается в подъезде.
Однако ждали мы его долго.
– Я бы за такое своего штабиста расстреливал – час одну бумагу делать! – весело сообщает Персей, вернувшись.
Одним из элементов субкультуры «вагнеров» является «джамбо» – жест руки, где большой палец и мизинец отогнуты, а остальные пальцы сжаты. Этот жест обозначал раньше и бутылку – «выпьем!», и телефон – «позвони!» (и «выпьем!»), а у курильщиков травы и косяк – «покурим?». Первоначально этот позитивный жест означал «расслабься!», это был жест удовольствия, достатка и приветствия одновременно. Потом он перекочевал к военным наёмникам и приобрёл символ удачи, мол, всё у меня «джамбо», жив, несмотря ни на что, а «что» в жизни наёмников бывают такие, что это действительно чудо, что исполняющий «джамбо» остался жив. В вагнеровском исполнении кинуть «джамбо» – это как зафиксировать, так и пожелать удачи. А без удачи в опасном военном ремесле никак не обойтись. Пожелаем же удачи нашим русским пиратам.
Мариуполь. Достопримечательности постапокалипсиса
9 июня 2022 г.
Да… дела… Никак не могу привыкнуть к послевоенным видам Мариуполя. Сколько бы ты раз ни заезжал в город с той или другой стороны, ты всё равно в оцепенении и в изумлении смотришь по сторонам. Охренеть… Как такое возможно?
Подымаешься со стороны Виноградного вверх к церкви Архистратига Михаила (которая своими башенками и воротами чем-то напоминает замок Диснея), и тебя вверху встречает чёрная, обожжённая в печи войны продолговатая панелька.
Заезжаешь с этой же, левобережной стороны, только выше от берега, и, двигаясь по направлению к промзоне, ты видишь по левую руку серию невысоких новостроек, безжалостно смятых кулаками танковых атак.
Если ехать из Донецка прямо по Мариупольской трассе, никуда не сворачивая, то проедешь по касательной к металлургическому комбинату Ильича.
Слева от тебя потянется бетонный забор, местами в брешах и проломах. За ним – частично разрушенные короба административных зданий и цехов. Амбразуры окон черны, оттуда веет опасностью и тревогой. На дороге же – никого, всё как в фильме про зомби. Повалены несколько столбов, безжизненно свесились и волочатся по асфальту провода. Вся дорога в военной крошке: смешались кусочки асфальта, бетона и железные осколки.
Если въезжаешь в город с другой стороны, по Запорожскому шоссе, через посёлок Никольское, который снова и навсегда стал Володарским, то ты попадаешь на круг перед бульваром Шевченко. Именно по этому пути в Мариуполь я и въехал недавно впервые, причём впервые в жизни.
И с тех пор я немного не в себе. Виды разрушенного Мариуполя навсегда врезались в мою память.
Слева, впереди и справа – чёрные, чёрные, чёрные сожжённые дома. Позади по правую руку – сожжённый торговый центр. Дальше – больше. Двигаясь к центру, не увидишь ни одного неповреждённого дома. Ни одного. Какие-то дома чуть-чуть задел ураган войны, какие-то пострадали в большей степени. А во многих и жить больше нельзя – они разрушены или полностью сгорели.
Да… Изумляешься: а разве такое возможно? В этом изумлении есть и доля безумного чёрного восторга, который охватывает тебя, когда ты видишь последствия разрушительной силы, которую разумом, данным тебе, смертному человеку, не понять. Ты испытываешь катарсис. Твоя душа начинает трепетать как листик на ветру, листик на дереве жизни. Это ангел пролетел… Ангел-разрушитель.
Сомалиуполь
Вернёмся к трассе Н-20, которая ведёт к территории комбината Ильича. На въезде в город стоят огромные буквы, выкрашенные в цвета украинского флага – МАРiУПОЛЬ. Точнее, стояли – последний раз, когда выезжал из города, на этом месте работали кран и спецтехника. Очевидно, заменяли букву i на кириллицу, а само название города перекрашивали в соответствующие цвета – цвета победителей. Но сделанное мной фото хранит ещё военный вариант написания. На простреленных буквах написано поверх белым «СОМАЛИ». Сомалиуполь, значит.