– О, Господи, опять, вроде ж неделю тихо было, – вздыхает пенсионерка в мохнатой шапке.
– Двенадцать дней нас бомбили. Сутками! – поддерживает её женщина. – Боже ж мой!
«Боже ж мой…» – я повторяю про себя.
Что там на улице? Прилетит ещё пакет? Вроде нет, тихо. Мы выходим. Вроде все целы.
– Ну для чего же язык дан? Язык нужен, чтобы договариваться. Но не силой, – продолжает прерванный разговор на улице женщина в красном шарфе и шапке с бумбоном, – а если уже силой, то уже заканчивайте всё это!
Потеряв всё, кроме своей жизни, оставшиеся жители панельки уже никого не винят, не ведут разговоры о политике. Путин, «Азов», наши, не наши, кто прав, кто виноват – им уже всё равно. У некоторых нет уже сил: физических, нервных, эмоциональных, душевных, – чтобы быть на чьей-то стороне. Они не мыслят глобально на своих кухнях и диванах, потому что кухонь и диванов у них нет. Они переживают за себя. Они хотят только одного – чтобы наконец весь этот ужас для них закончился.
– Мы верим в победу, мы выдержим всё, – продолжает свою эмоциональную речь женщина, – наши деды выдержали, и мы выдержим. Но скорей бы это всё закончилось, Господи. Мы выдержим, только дайте хлеба и воды. Помогите нам! Пусть весь мир услышит и поможет нам.
– Да. Мы уже забыли, что такое хлеб, – подтверждает старушка, которая готовит еду на против, – как бы хлеба покушать.
Хлеб! Как мы могли забыть?! У нас же есть в машине хлеб! Мы же закупили в Донецке несколько пакетов хлеба! И консервов!
Идём к машине. Возвращаемся с пакетами, раздаём.
Появление хлеба вызывает бурю эмоций.
– Хлеб, хлебушек… – ласково запричитали бабушки. – Спасибо! Спасибо вам, сыночки! Спасибо! – благодарят они с нотками истерики в голосе.
С тяжёлым чувством выезжаем из Мариуполя. Идут по дороге беженцы. Вьются над городом чёрные дымки. Ты как будто возвращаешься из ада. Ада, из которого ты можешь уехать, а вот жители Мариуполя – нет.
Мариуполь. Апокалипсис сегодня
7 апреля 2022 г.
Есть древнегреческий миф об Орфее и Эвридике. Юная Эвридика, жена музыканта Орфея, умерла по случайности – её укусила змея. Но талантливый Орфей, спустившись в преисподнюю, очаровал своей игрой на лире бога подземного царства Аида, и тот позволил ему вывести свою возлюбленную. Нужно было соблюсти лишь одно условие – не оборачиваться назад, когда выходишь из подземного мира на свет. Но любопытство Орфея берёт своё, он оборачивается и теряет свою Эвридику уже навсегда.
Вот так и мы, военкоры, всегда «оборачиваемся», мы смотрим в бездну войны, в царство мрака. Почему? Потому что ад манит нас.
И снова, и снова мы возвращаемся в Мариуполь.
Выезжаем, как всегда рано, из Донецка. Наш броневичок – подаренная добрыми людьми бронированная машина с налепленными буквами Z – снова несётся к побережью Азовского моря. Когда-то курортному.
В Володарском, пригороде Мариуполя, который стал одним из центров приёма беженцев, опросил молодую пару – Владимира и Настю. Жили они в центре города. Прятались по подвалам три недели. Потом решились как-то выбираться из зоны военных действий. На улице наши военные им подсказали, как безопасней это сделать. Шли дворами частного сектора и вышли к окраинам. Шли налегке – у каждого по рюкзаку и … по домашнему животному. Они не могли оставить на произвол судьбы собаку Филю и кошку Боню.
История, конечно, трогательная и могла бы вызвать умиление у любого любителя животных. Но не все истории мариупольцев, которые вынуждены были бежать из города, закончились хорошо. У парня осталась в Мариуполе дочь от первого брака с бывшей женой, а у девушки – мама, и что с ними сейчас, неизвестно. Я расстался с ними у здания МЧС, где они пытались выяснить судьбу своих родных.
Едем дальше. Снова заезжаем в Левобережный район Мариуполя со стороны Виноградного. Я был здесь неделю назад. «Дальше церкви ехать очень опасно», – предупредили нас тогда военные, и мы не поехали. Церковь – это собор Архистратига Божия Михаила. После неё, если ехать в сторону «Азовстали», где засели украинские неонацисты, начинались уже кварталы многоэтажек. Несколько дней назад там ещё шли жаркие бои – символично, что эта улица называется улицей Воинов-Освободителей.
А сейчас на пятачке перед церковной оградой установлен блокпост из нескольких солдат НМ ДНР. Створки церковных ворот раскрыты, одна из сторон погнута. Кирпичи забора частично расколоты пулями и осколками. Издали виден «надкусанный» снарядом или ракетой один из церковных куполов.
► Хмурые дети войны
Из микрорайонов выезжают автомобили с белыми тряпочками. Машины на блокпосту останавливают и досматривают, допрашивая пассажиров.
Допрос вежливый, но строгий. Так… Откройте багажник… Паспорт, прописка… Военный билет?
– Воевал? – прямо спрашивают небритый боец из народной милиции.
– Нет, да вы шо!
Взрослые мужчины рассказывают свою историю и показывают документы. Оценив предъявленное на соответствие внешнему виду и здравому смыслу, бойцы пропускают автомобиль.
Выходят из города и пешком. Раз за разом появляются группы людей, которые несут сумки и баулы, катят по пыльной дороге чемоданы и детей на колясках. Видим трёх женщин, девочку и мужчину, у которого всё лицо неряшливо обмотано бинтами. Бинты все в засохшей крови, сукровице и грязи, у мужика как будто жуткая кровяная маска на лице. Но чувствует он себя бодро.
– Миномёты, блуждающие миномёты! – объясняет он на ходу своё ранение. – Меня поранило осколками стекла!
Группа спускается вниз по дороге к Виноградному.
На блокпосту появляется ещё одна семья с тремя детьми. Мальчик, девочка и ещё мальчик, самый младший из всех, но уже, как все дети, твёрдо стоящий на своих маленьких ногах. Солдаты угощают детское трио киндер-сюрпризами, упаковки которых мы и привезли для этих целей.
Конечно, тот ужас, в котором побывали эти ребятишки, больше им никогда не забыть. Но пусть появится хоть какое-то напоминание о радости той детской жизни, которая необратимо и внезапно изменилась.
Дети разворачивают шоколадные яйца. Насупившись, раскрывают игрушки и с серьёзным выражением лица их рассматривают. Хмурые дети войны. Они не обращают внимания на шум далёких боёв – этот фон появляется ещё на подъезде к городу и сопровождает тебя постоянно. Дети к нему уже привыкли.
Но это всего лишь первый круг инферно, мой друг, это только начало, а не конец. Как там у Данте, спускавшегося в ад? Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета…
И следующий лимб начинается с ближайшего перекрёстка, который охраняет мёртвый украинский военный. Точнее, на дородной развилке лежит только его половина, другая раздроблена гусеницами.
Останавливаемся, выходим, с опаской оглядываемся. Видим проход во двор. Идём туда. В ряд выстроены сгоревшие машины. Другой автомобиль у подъезда напротив разрушен не до конца, он обмотан весь белой в грязных дырках тканью, ткань дрожит волнами на ветру. Всё усыпано осколками бетона и стекла, которое хрустит под ногами. С девятого этажа почти до козырька подъезда на стену дома сполз жирный ожог. Выгорели все квартиры.
А следующий подъезд почти весь съеден попаданием ракеты. И соседний дом весь чёрный от пожара. Рядом с ним стоит панелька, необычно розовая для интерьеров окружающего разрушения – вот она осталась почти нетронутой, видно только попадание снаряда в квартиру верхнего этажа.
На крышах домов и в квартирах верхних этажей нацики из «Азова» располагали свои огневые точки. и вот они сметены огневым ударом. Да… Восемь лет прошло, как неонацисты захватили город, И вот следствие. Неонацисты вросли в землю, в бетон, с маниакальным упорством вцепились в то, что им не принадлежало никогда. Они не жалеют ни мирных горожан, ни их жилищ, потому что это не их люди, не их земля. И теперь чуть ли не каждого из городских построек приходится выкорчёвывать, выдирать с мясом, с разрушениями. Надо признать, что неонацисты не жалеют и себя, так как и сами поклоняются смерти.
Как-то в оккупированный Париж к Пабло Пикассо пришли немецкие офицеры. Они заинтересовались репродукцией «Герники» – картины, посвящённой варварской бомбардировке испанского города. «Это вы сделали?» – спросил у Пикассо один из немецких офицеров. «Нет, это сделали вы». Сейчас украинские власти обвиняют Россию в разрушении Мариуполя. Так вот, нет. Это сделали вы.
Вы – преемники тех фашистов. На первом месте у вас стоит нация, одна нация – украинская. Для неё нужна земля. Не только своя, но и чужая. Чем больше, тем лучше. Больше будет нация. Кровь и почва – это древний хтонический культ. Восемь лет вы пичкали когда-то мирный прорусский город своими нацистами, своим и не своим оружием.
«Мариуполь – це Украина!» – утверждаете вы. Как любитель лингвистики и гуманитарий, замечу, что це – это изменённое the, there is – по-английски «это есть». (Без англосаксов, кстати, как всегда, и в этой войне не обошлось.) И теперь это цепкое «це», ломая пальцы, отдирают от Мариуполя российские морпехи, чеченский спецназ и народные милиционеры из ДНР.
Нет! Не «це»! А «это»! Мариуполь – это Донецкая Народная Республика! Ну или Россия. Как будет угодно. Больше никаких украин на нашей территории.
…Голуби, голуби, вспорхнули голуби… Так… Есть кто живой? Есть. У подъезда стоят двое мужчин и женщина. Женщина, увидев нас, подходит.
– Надо помочь с продуктами! Мы сейчас уходим, но тут осталась ещё девушка!
► Мариупольский двор, попавший под обстрел
Девушка. Тут осталась девушка. Обещаем оставить. Но сначала с разрешения знакомлюсь с бытом и интерьерами подвала, где пришлось провести жителям подъезда три недели. Спускаюсь через полуподвальное окно снаружи дома.
Спускаюсь на ковёр. В человеке заложено стремление к уюту, к облагораживанию окружающей территории. Уже при первобытном строе люди стелили шкуры животных в пещере, а тут вот на тебе – ковёр.