Поэтому, смирившись со своей судьбой, я продолжаю стоять словно стойкий оловянный солдатик и позволяю герцогу обнять мое бренное тельце еще сильнее, прижать к себе так, словно он думает меня поглотить.
Его лицо зарывается в мои распущенные перед купанием — да, до нежданного визита Глена я собиралась побаловать себя водными процедурами с ароматной пеной для ванны, но, к счастью, успела только воды набрать и распустить прическу — колючая щетина царапает мне шею и ключицу.
Словно ребенок малый, ищет утешения на руках родни. И это наш упрямый и холодный герцог? Вот эта милая булочка с корицей? Хе-хе.
Улыбаюсь, вся моя нервозность и отстраненность плавится и исчезает под натиском крушащего мои защитные стены Глена. Руки, до этого холодно опущенные вдоль тела, сами тянутся вперед и обнимают мужчину в ответ, гладят его нежно по широкой спине.
Один слой одежды разделяет кончики пальцев и разгоряченные мышцы. Почему он всегда такой горячий? Настоящая печка. Обогреватель ходячий. С таким никакие морозы не страшны зимой. Это так проявляется южная кровь? Но ведь Глен не из местных, его родители такие же имперцы как он сам. Или, это я такая ледышка?
— Ну-ну, и что же так расстроило нашего герцога? — хлопаю ритмично по предплечью Глена, согнувшегося практически вполовину ради не прекращающихся объятий и дозы ласки.
В голосе мужа удивление:
— Как ты узнала?
Смеюсь.
До чего же милый!
— Знаешь, Глен, тебе строго-настрого запрещается пить. Особенно в компании незамужних леди.
Категорично. Иначе его наивность и доверчивость сыграют злую шутку. Да и хватит с него девичьи сердца похищать. Достаточно и моего. Другим нельзя. Я не разрешаю.
— Хорошо, — бормочет приглушенно мужчина. — Если это ты меня просишь, то я…
До чего послушный! Муж не ведет себя как типичный пьяный. Не икает и не заплетается в словах, но ведет себя более открыто и даже прилипчиво.
Я топчусь на месте и хочу отстраниться, но мужчина с новой силой притягивает меня к себе. Так и задушить можно, если он еще немного постарается.
— Не пущу…
Вздыхаю. Отпустишь. Рано или поздно сам укажешь мне на выход. Не стоит давать ненужных обещаний, дорогой. Это я понимающая, но не все женщины такие же.
— Ладно-ладно, смотри, никуда я не ухожу.
— Не отталкивай меня, не говори уйти, не говори, что я проклятый и приношу только несчастья…только не ты. Не поступай так со мной, Ева. Ты…мой человек, — с какой-то старой обидой в голосе Глен как будто жалуется и одновременно умоляет, выдыхая мне в волосы.
По телу проносятся мурашки.
Это…довольно непривычное чувство осознавать чужую в тебе нужду и зависимость. Ощущать власть над другим человеком, что настолько тебе доверяет.
— Я…не твой человек, Глен, — отвечаю мягко. — Я тебе не принадлежу. И ты мне тоже. Однажды я уйду и…
— Нет! Ты — мой человек. Ева, ты моя. Никогда этого не позволю…
Часть меня хочет петь от радости, но другая рационально замечает, что Глен имеет в виду не то, что я себе придумала.
Это не любовь.
Обычно люди крепко цепляются за человека, который помогал им в трудные минуты. Они думают, что только этот человек на их стороне. Это доверие и своего рода симпатия — хороший фундамент для дружбы. Но это не любовь. Мне лучше не обманываться.
Вздыхаю устало.
— Ты слишком на меня полагаешься.
— А ты на меня совершенно нет. Кто-то же из нас должен, — парирует Глен, бормоча мне возле уха. Его подбородок с щетиной щекочет мне шею.
— Солнце уже село… — комментирую я происходящее, пытаясь намекнуть, что кое-кому и честь пора бы знать.
Глен с бархатистой хрипотцой замечает:
— Время идет слишком быстро.
— Думаешь? Мне кажется, что бесконечно медленно. Как было бы здорово закрыть глаза, а потом узнать, что месяц пролетел пока я спала.
— Оно идет в своем ритме, наплевав на все и вся. Хочешь ли, чтобы оно замедлилось или ускорилось, время будет просто идти. Тяжелые времена, когда настолько невыносимо, что хочется взять и умереть, пройдут. И та боль, что казалось никогда не забудешь, тоже позабудется. А время будет идти.
— Ты прав…
Все пройдет. И даже еще не наступившая боль от предстоящего расставания тоже. Я улыбаюсь и снова хочу выскользнуть из цепких объятий супруга. Наконец, мне это позволяют.
Поднимаю голову, заглядывая Глену в лицо. Если бы не запах, то сложно сказать, что он сейчас немного не в себе.
Смеемся мы одновременно и без повода. Глупость какая, да еще и заразительная! Только философствования не хватало на ночь глядя. Воссоединение с его сиятельством идет совсем не так, как можно было бы ожидать и предполагать. Но отчего-то так легко стало на душе, хотя проблемы все те же и никуда не делись.
Я затихаю, резко оборвав смех, только тогда, когда руки касаются мужские пальцы. На лице герцога снова серьезная решительность.
— Моя рука…ты могла меня бросить. Но ты держала ее. Несколько раз.
Глен смотрит вниз на мои губы и подается вперед.
32
Я замираю, время словно замедляется. Лицо мужа все ближе и ближе. Могу разглядеть каждую его ресничку. Сердце в груди трепещет. Хочется сбежать и одновременно чудится, что нет такой силы, которая заставила бы меня сдвинуться даже на полмиллиметра.
Зажмуриваю глаза.
Секунда, две, три…
На мое плечо резко что-то падает.
Вздрогнув от неожиданности, открываю глаза. Голова герцога удачно приземлилась на прежнее место в районе моей ключицы.
— Г-глен? — зову робко.
Нет ответа.
Вместо него вес чужого тела на мне становиться существеннее.
Вздыхаю, не зная, то ли смеяться, то ли плакать.
Вот же ж…Странная смесь чувств из разочарования и облегчения возникает внутри. Мне не хватает храбрости признать, какое из них сильнее.
— Эй, — шепчу я.
И снова тишина.
— Спящая красавица, как ты умудрился уснуть стоя, а?
Нет, так никуда не годится. Силенок у меня не хватит сдвинуть с места такого рослого мужчину. Толкаю аккуратно Глена руками, и он неохотно поднимает свою голову с моего плеча.
— М-м-м? — сонно щурится герцог.
— Пойдем, — тяну его словно ребенка за ту руку, что в перчатке за собой. — Спать.
Спотыкающийся муж послушно следует за мной по лестнице на второй этаж и едва удерживается на ногах пока я открываю дверь гостевой спальни. Давлю улыбку на губах.
— Ева.
— М? — бросаю за спину, снимая с постели покрывало.
— Ты…злишься?
Я хихикаю.
Честно? Нет. На удивление, ни капельки. Даже напротив, мне смешно и радостно. До тех пор, пока Глен не останавливает меня, накрывая своими сильными пальцами мою ладошку. Спину обдает волна жара, исходящая от голого торса мужа. Я округляю глаза. Когда только он успел раздеться? Сглатываю вдруг обильно выделившуюся слюну и делаю парочку дыхательных техник для успокоения.
— Злишься? — повторяет свой вопрос герцог, опускаясь на разложенную для него постель, и сжимая крепче мою руку в своей.
«…ты могла меня бросить» — возникают в голове недавно услышанная фраза.
— …нет.
Я разглядываю свои давно уже ставшие привычными пальцы в мужском захвате.
— Хорошо. Мне не нравится, когда ты злишься на меня.
— А что тебе нравится?
Раз уж под воздействием спиртного муж честен как на исповеди, то почему бы этим не воспользоваться? Вопрос покидает мои уста раньше, чем я его осмысливаю.
Только осознала свои истинные чувства и сразу же они подстегивают меня совершать такие глупые поступки. Лучше мне не знать, лучше мне не сближаться, но…кажется, подобное выше моих сил.
— Нравится, когда ты смеешься и улыбаешься…Как у тебя морщится нос, когда ты серьезно о чем-то размышляешь…И за руки мне нравится с тобой держаться.
От чего-то мне вдруг хочется плакать. Не я одна подмечала всякие мелочи, Глен тоже довольно внимательно следил за мной, запоминал незначительные вещи о своей временной жене. Почему-то это открытие удивительно бередит все мое естесство.
— Такое кощунство касаться этими пальцами твоей кожи…и все равно я….Прости меня.
Муж разжимает ладонь, и я забираю свою конечность обратно. Тепло от чужого прикосновения быстро рассеивается в воздухе.
— Почему ты просишь прощения?
— Ты и понятия не имеешь, какими чудовищными вещами я запятнал свои руки. Смотришь на меня этими своими чудесными доверчивыми глазами…Я помню каждую секунду того дня, Ева.
— Расскажи, — молю я, хотя прекрасно знаю, что если услышу то, что он поведает мне, пути назад уже не будет.
Я уже не смогу просто проигнорировать, пропустить мимо ушей оговорки Генри и терзания герцога. Не смогу смотреть на эти дурацкие перчатки как на обычный предмет гардероба.
И все же я прошу его поделиться со мной тем, что так тяготит и бередит его душу. Расскажи, выговорись, пусть тебе станет лучше, Глен…Тогда и мне не будет так за тебя больно. Ведь на самом деле, назад мне дороги уже нет. К той прежней версии меня, беззаботной и не таящей в сердце этих бессмысленных чувств к собственному супругу, никак уже не вернутся.
Я осторожно присаживаюсь на кровать рядом с мужем. Он кладет наши сцепленные руки на свое колено, рассматривает их, опустив голову вниз. Упавшая челка не дает рассмотреть выражение его лица.
— Это произошло десять лет назад. Двадцать третьего июня, накануне моего пятнадцатого дня рождения.
Я вздрагиваю. Сегодня. Это сегодня! Поэтому Глен в таком состоянии?!
— Мои родители никогда не были на самом деле близки. Знаешь, ведь не каждая дворянская семья создается по любви…Наш с тобой брак тоже… — Глен качает опущенной вниз головой. — Моя мать родила меня в молодом еще возрасте, совсем юной она была, и меня поручили воспитывать многочисленным слугам и нянькам. Наверное, из-за этого между нами никогда не было особой связи, какая бывает между родителем и ребенком. Генри, который был слабым и родился раньше срока, был ее любимчиком…Отец возлагал на меня как на наследника большие надежды. Желал воспитать идеального приемника и не терпел ошибок, которые я не мог не совершать.