Плиты и рельсы сменило дикое поле, чья трава щекотала ладони Николы. Незнакомые и дурманящие сладкие запахи наполняли его легкие.
Никола видел, как вдали чернел дикий лес, который был их целью. Он представлял внешний мир иначе, а он оказался более живым и просторным и сдавил дыхание, закружилась голова от страха и горизонта.
Ничем не закрытое небо его пугало, от него сильнее кружилась голова. Никола предпочел не поднимать глаз и не видеть небосвод, пока он не привыкнет.
– Сегодня особенный день, – поддержал его вождь, – сегодня мы обрели свободу, но это еще не конец. Нам нужно добраться вон до того леса, и идти на юг несколько суток, останавливаясь лишь на небольшие ночлежки, нужно научиться выживать и быть незаметными.
– Что-то странное твориться в городе, и Андромеда не такая яркая! Она не на своем месте, как обычно было… она ниже! Всегда, когда я поднимал голову вверх она была в центре неба, в окне, а потом она уплывала, – Ник перевел дыхание и опустил глаза, стараясь держать равновесие.
– Ты имеешь в виду, что они стоят в сумраке – лишь отражает свет планеты? – удивился вождь.
– Именно! Их отключили! – обрадовался Ник.
– Тем лучше для нас, они не скоро нас хватятся! Тем более, если наш мир покинут все, кто знал о нас.
Никола вспомнил о конверте во внутреннем кармане и достал его. Мятый запачканный пакет.
Глава 110
Безымянный выбил стальную решетку сильным ударом ноги, и вошёл в новое помещение.
Тусклый, но ещё тлеющий, огонек освещал путь, а за спиной по–прежнему держалась на кожаном ремне приготовленная ракетница и единственный оставшийся баллон с кислородом, к тому времени, наполовину пустой.
– Дороги обратно уже нет… давно нет… даже и не думай идти обратно! – Безымянный окунулся в теплоту особого, как ему показалось, мрака, войдя в эллиптический длинный коридор, служивший, по–видимому, вынужденной вентиляцией и охлаждением. Спертый воздух, где можно задохнуться, не сразу, мучаясь, судорожно глотая ртом его невидимые крохи.
Тут же в воздухе летала мельчайшая пыль, частички графита и металла, которые словно иней блестели от слабого света фонаря.
Самодельный барометр с трудом показывал уровень восьми тысяч четырехсот метров, и казалось, ему скоро придёт скоропостижный конец, но тот все ещё держался и не ломался.
Оставаться в сознании Безымянному стоило невероятных физических усилий и внутренней борьбы с самим собой.
Он шёл вперед без единой мысли, разум его заполняла лишь царившая вокруг тьма, чувствовал ног и рук, не чувствовал и тела, а ощущал себя лишь маленьким огоньком, не погаснувшим и ещё не умершим.
Безымянный как никогда понимал, что достиг края, границы существующего мира, он уже давно не слышал звуков, и с трудом снял бы маску, из-за спекшейся между ней и кожей кровью.
Зной душил его, словно тот спустился в само царство Аидово, термометр показывал восемьдесят градусов. Кипела кровь. В таком аду человеку предопределено держаться за жизнь какие-то жалкие минуты, но Безымянный держался из-за всех сил, живя надеждой до последнего.
И всё же, не зная, что встретит он впереди, и что откроет для себя напоследок, перед закатом своей жизни, шёл только вперед, и в нём чувствовалось всё тоже желание жить, вся та же любовь к жизни, борьба, несогласие и невероятная тяга к открытиям.
Дотронувшись до шероховатой, ровно обточенной округлой стены, ощутил тянущиеся вдоль трубы кабели, ощутил пространство вокруг и зашагал вперед, оставляя под собой глубокие следы от военных ботинок, словно астронавт оставляет отпечатки на грунте Луны – чёткие, ровные и внеземные. Безымянный забрал рукой горсть пыли и присмотрелся, затем пустил её в спёртую атмосферу, ему показалось, что силы его оставили, что это его логическое завершение, оставалось лишь ждать пока закончится кислород, но он не остановился, он боялся остаться у подножия открывающейся истины, словно ты едва не добрался до вершины холма откуда открывается горизонт на нечто желаемое и важное, такое важное, что сама жизнь перед этим меркнет. Страх оступиться, потеряться, страх не завершить начатое, страх остаться в одиночестве в чужом и смертельном измерении.
Пыль разлетелась облаком по сторонам, красиво переливаясь в лучах фонаря, необычные краски заставили Безымянного на мгновение остановиться… Спуск – отчаянная попытка найти самого себя, найти своё предназначение, познать те тайны, которые скрыты во мраке и безжизненности, то стремление к познанию, непреодолимое, толкающее на риск и даже на смерть.
Ощутил ли он себя героем древности, таким же храбрым мужественным, принёсшим огонь людям, знания или особого рода откровение, если бы нашёл то, что искал? И в чём это откровение заключалось бы? Смог ли он открыть тайну? Чего он жаждал найти в Царстве тьмы на протяжении всей своей трагичной, суровой жизни в одиночестве? Себя? Познать скрытое, запрещённое для них и тайное для всех, ограничивающее его свободу и жажду к познанию? Чувствовал ли он себя свободным на пороге конца своей жизни, на закате своей мечты и устремлений? Или всё же впереди его ждал восход? Жажда свободы, та невероятная способность к преодолению преград, желание творить и изменять мир привели его в самый Центр Мироздания, где заканчивалось всё, где начиналась вечная, казалось непроницаемая пустота.
Впереди находился широкий кратер, в центре которого стоял монолитный каменный столб, пятиугольной формы, заканчивающийся острой пикой. Столб искусственно пульсировал, иероглифы светились синим искусственным светом, озаряя чёрные силуэты, стоящие вокруг ровным строем.
– Не может быть! – зал наполняли именно те машины, которые он видел во сне, словно что-то предостерегало его в тот раз, когда он потерял сознание.
Обойдя кратер, и обнаружив ступенчатый спуск вниз, выключил фонарь и приблизился к ним. Трёхметровые создания стояли без движения, подвешенные на прозрачных трубках к далёкому потолку, словно скульптуры древних мускулистых героев. Чёрные, без лиц, вместо них тихо кипела вязкая жидкость. Совсем рядом, в первом ряду от обелиска стояли белые существа, и при каждом биении света их сосуды наполнялись, синим цветом, угасая, преобразовывались в чёрный.
Сверху работали кондиционеры, охлаждая воздух. Похолодало.
Безымянный разглядел под столбом золотой пьедестал с прозрачной жидкостью, под которой на неизвестной табличке лежали миллионы драгоценных кристаллов – все то, что он смог спасти в своей прошлой жизни вместе со своими адептами!
Некоторые ячейки оказались пустыми и ждали своих хозяев. Иные – закрыты навсегда – мертвые.
Подойдя ближе, он обнаружил на полу канавки, подходящие к каждому существу, идущие от обелиска, и заканчивающиеся трубками на их телах, словно каждый из них питался от столба энергией, как младенец в утробе матери.
Глава 111
Когда последовал мощный толчок и тяжелый скрежет, гости стихли, прислушавшись.
– Что происходит? – спросил кто-то из толпы.
– С кораблем что-то не так! Света нет! Ничего не работает! Мы в ловушке! Это западня, нас предали!
– Нужно выбираться отсюда! Куда смотрит Император? Где капитан?
– Император мертв! Лежит в лужи крови!
Многие, испугавшись, расталкивали всех и выбегали из зала, в поисках Харона, что спровоцировало панику.
– К Харону, к Харону! Без паники! Не толкайтесь!
Толпа хлынула к выходу, создалась давка, и люди падали под ноги, их топтали, ломали им ребра, руки.
Эра не покидали голоса, они вели его к спасательной шлюпке.
Некоторые из них только мешали ему, указывая путь к Харону, который ничем помочь ему не мог.
Эр понимал, что умирает, но быть загнанным и зарезанным на собственном корабле он не хотел, и поэтому боролся до конца. Он видел, как толпа убегает к капсуле перерождения, которая в отличие от систем корабля питалась от обособленного генератора, мощность которого хватило бы лишь на его семью. Поэтому его целью была она – спасательная шлюпка. Никакой электроники, лишь примитивный ручной механизм спуска в открытый космос.
Глава 112
Сверху ударил луч света, и обелиск засветился ещё сильнее, капля жидкости подхватила кристалл и унесла к существу, проникнув в голову, затем его можно было разглядеть через жидкость, наполнявшую лицо.
– Да это же Ристалище! – ужаснулся Безымянный, после чего он осторожными шагами незаметно начал возвращаться к подъёму, лучи света продолжали сыпаться сверху на обелиск, вселяя в существа всё новые и новые кристаллы, камни проникали в белые создания, затем в чёрные. Но их было не много, затем обелиск замолчал. Безымянный поспешил.
Отбежав на безопасное расстояние, Безымянный спокойно достал заряд, и установил его в ракетницу.
Затем зарядил и нацелил ствол на пьедестал, не раздумывая, нажал на курок – вспышка, и миллионы кристаллов разлетелись на куски, пронзая тела существ.
Жрец, когда-то их спасший, спустя тысячелетия их уничтожил.
С Ристалищем было покончено. От него остались лишь копошившиеся тела на трубках, взволнованные взрывом. Белому существу разорвало половину лица, с которого капала какая-то вязкая жидкость. Как показалось Безымянному, некоторые из них обрели душу, и дышали…Он почувствовал себя в склепе, где ожили мертвецы, по спине пробежала дрожь от ужаса.
– «Все, все, уходим!» – прошептал Безымянный, пятясь назад.
Глава 113
Шаг.
Философия «Перерождения» за последние десятилетия ничуть не изменилась, ее зарождение началось с поднятия артефактов и закончилось строительством стены, потом, толчок получила философия искусственного интеллекта, у которого был собственный взгляд на мир–взгляд творца. Две философии в итоге сплелись в архитектуре уже едва напоминавшую человеческую, когда ты умеешь творить мускулы, тело, красоту живого создания, разум из пробирки, то в твоих чертах просматривается божественное, сопутствующее сознанию. Возвышенность и стремление к вечному – вот истинный конец философии, ее бесконечность и в итоге отчуждение от человека, как венца творения. От человека в новом остается лишь подчерк художника, но ему самому не остается места из-за собственных комплексов и страхов. Машинный ум создает единый мир, из города, планеты он хочет получить единую машину, единый живой организм. Он хочет оживить сталь и камень, сделав весь мир единым. И если человек не вписывался в картину мира, то ему суждено было умереть.