«Боги мои! Огун-охотник и Мардук-небесный, за что караете? — Мысли метались в голове Мэтью Фиша, словно косяк ставриды, застигнутый акулой. Он видел голодный взгляд О’Лири, сидящего напротив. — У древних кельтов и ирландцев существовал обычай отрезать головы врагов, чтобы потом принести их в жертву богам…»
— …как вьидите, это продиктьовано забьотой о чьельовечески мужчина. Ми очьень ценим тот тьоплы отношение, которьо мистьер Фиш…
— Интере-есно… — врастяжечку произнес Джеф, — Фиш, ни один же идиот не согласится вот с этой… инопланетной тварью — трахаться. Это тебе не беззащитных девушек отдавать на заклание.
Мэтью проигнорировал выпад бывшего помощника.
— А если бы я не был человеческим мужчиной? Если был мужчиной с’яу? — Сенатор обращался только к Т’хонг. — Я бы смог участвовать в ритуалах?
— Самцом с’яу? — В огромных глазах посла мелькнуло неуловимое выражение, а может, просто блик света. — Но вьи не мьожете…
— Нет вершин, недоступных американскому патриоту! Дайте мне ручку и бумагу.
И написал Исторический Документ: «На время осенних ритуалов разумных существ с иной физиологией я, Мэтью Фиш, принимаю все права и обязанности разумного c’яу (самца)». Дата. Подпись. Отпечаток пальца.
— И да, старина, — Мэтью ткнул пальцем в ошалевшего О’Лири, — я сам стану первопроходцем. Сам отправлюсь на корабль наших друзей и партнеров c’яу!
(Аплодисменты в студии!
Бегущая строка внизу экрана бесстрастно сообщала зрителям:
«Отец Мэтью Фиша прилюдно отрекся от своего сына на ежегодном собрании жителей общины».
«Мать Мэтью сказала журналистам, что…»
«Старшая сестра…»)
Формальности перед путешествием на станцию с’яу заняли несколько недель. В основном — общение с журналистами, автографы поклонникам, прививки и карантинные мероприятия. И главное — Мэтью Фиш остался единственным претендентом на место в Совете.
Настал день отправления. Президент встретился с ним перед входом в космический лифт. Крепкое рукопожатие, ритуальные улыбки перед фотокамерами. Напоследок президент наклонился к уху Мэтью и, подмигнув, напутствовал: «Давай, Фиш! Высоко неси звание первого самца Земли!» И показал согнутой в локте рукой, как именно Мэтью должен нести гордое звание.
Обязанности самца с’яу оказались необременительными. Даже пачка «Виагры», тайком пронесенная в багаже, осталась нераспечатанной. Раз в день приходила прекрасная девушка (вначале Мэтью испугался, что с’яу и впрямь похищают человеческих самок; на третий день обнаружил, что у партнерши нет пупка, и успокоился). Девушки, как одна, были девственницами, они принимали его ласки и уходили. Молча. Это нравилось сенатору. И женщины были в точности такие, как ему нравятся.
«А сегодня… — Мэтью оглянулся на девушку (скорее девочку лет двенадцати), натягивающую невесомые трусики. — Ой-ой. Только в Голландии такое возможно или в Бельгии? Где к власти пришла партия: «Милосердие, свобода и разнообразие»? На самом деле я не такой, — это все безмерное радушие с’яу!»
Девочка вильнула худой попкой и вышла. Мэтью Фиш, сенатор от штата Нью-Йорк, будущий представитель Земли в Галактическом Совете, откинулся на подушки. Задумался.
Секс-миссия подходила к концу, все задачи выполнены, его ждало политическое будущее, которому О’Лири замучается завидовать. Но… почему-то Мэтью кажется: ему восемь лет, и большие парни продали за четвертак леденец, что оказался стекляшкой на палочке. Неприятное ощущение.
В голове словно лампочка вспыхнула, как в комиксах рисуют: раз, и дошло!
«Это не настоящие инопланетяне! Это же… подделка под людей! Вельзевул и Ктулху, семь якорей вам в задницу! Обманули! Мне не дают реализовать права самца с’яу! Если не добьюсь своего — окажусь лохом, которым можно вертеть; а пост в Совете будет пустышкой!»
Сенатор вскочил с кровати и начал поспешно одеваться. Ну, он им задаст сейчас!
Уж что-что, а скандалить Мэтью Фиш умел.
— Ви не поньимать…
Разговор ходил по кругу. Посол Т’хонг, спешно доставленная с Земли, казалось, похудела за время беседы на пару размеров. Вокруг нее витал сладковато-дурманящий запах, настырно лезущий в нос и отвлекающий Мэтью от серьезного разговора. А еще этот запах возбуждал, как ни одна из девушек-бяо в постели.
Посол уже рассказала, что искусственно выведенные бяо — великое достижение их расы; что добровольки — да, с ними тоже занимались любовью бяо, не грязным же самцам это доверить? Что каждая из бяо, с которой он, Мэтью Фиш… передала его генетический материал самке с’яу. Чем он внес неоценимый вклад в поддержание разнообразия и взаимопонимания.
Но Мэтью был неумолим: подавай ему настоящую инопланетянку, и все!
— Ведь ваши самцы имеют право… — гнул он свою линию. — Вам нужен в Совете толерантный к особенностям c’яу представитель Земли?
— Мьетью, — почти человеческим движением устало потянулась Т’хонг, — не всье наши самцы право имьеют. А вьяши слова про худшие отношения непьявельно говорить мне…
— Я недостаточно высокопоставлен?
— Ньапротив, ценный агьент, ви… Обьично ето прьеступльение… нарушитьели закон…
Но Мэтью прекрасно умел не слышать то, чего не хотел:
— Итак, нет ни одной веской причины отказать в реализации моих прав как самца c’яу.
— Ето забьота о сьямках c’яу, — наконец нашлась госпожа посол, — культурны шьок. Да! Шьок, при всьаимодьействии сь самцьом чьеловьека… с расьюмным мужчьиной, — поправилась она.
Мэтью расплылся в улыбке. Он подготовился к этому аргументу.
— А как же вы, госпожа посол; вы ведь давно живете среди нас? Вам-то культурный шок не грозит! И опять-таки: помните о плодотворном сотрудничестве в дальнейшем!
Зеленокожая Т’хонг посмотрела на представителя дружественной разумной расы, покачала головой, украшенной рожками, встала и начала медленно раскручивать ритуальное сари.
Все прошло чудесно. Больше всего Мэтью волновался, когда госпожа посол обнажилась и он не увидел между ее стройных ножек… ну… в общем… Последний раз он был в такой растерянности в девятом классе, прежде чем потерять девственность на заднем сиденье отцовского «Кадиллака». Тоже не знал — куда. Но тут Т’хонг что-то сделала, по ее телу прошла волна, и чешуйки раздвинулись, обнажая нежно-розовую мякоть.
«Ха! Инопланетянка пыталась убедить его, что не каждый самец может доставить достаточное удовольствие женщине и разгневанная любовница — это, дескать, небезопасно! Он — не какой-то там самец, он — Мэтью Фиш! И томная, довольная, зеленокожая любовница — лучшее тому доказательство. Вот она лежит, отдыхает».
Мысли текли неспешно, дремотно.
«Аматэрасу о-миками, Гуань-инь-исцеляющая и Йингарна-радужная — вы бы тоже были удовлетворены вполне! И теперь в Галактическом Совете у Земли заслуженно будет два места, ведь Т’хонг тоже член Совета! А женщина, что переспала с мужчиной, всегда — вольно или невольно — в его власти, под его влиянием».
Человек перевернулся и хозяйским взглядом окинул инопланетянку. А что? Хвостик (пусть ученые мужи говорят, что это — яйцеклад) — вполне пикантно, чешуйки на теле очаровательны; а шесть небольших грудей… м-м… Мэтью Фиш протянул руку, погладил нежно-зеленую плоть и по-хозяйски крутанул сосок. Он любил, когда партнерша вздрагивала в этот момент. И не успел понять, что произошло потом. Только глаза моргнули несколько раз, да рот глупо приоткрылся, когда голова Мэьтью-так-и-не-ставшего-членом-совета покатилась по полу.
Т’хонг В’эл’тер, матриарх c’яу, третий капитан корабля, посол на планете XP-184-R12, действительный член Галактического Совета, сидела над телом идиота-любовника и грустила.
— Прокльятые инстинкты! — прошипела матриарх; благо она могла не сдерживаться и ругаться, сколько обоим сердцам угодно. Теперь сожалей не сожалей, все одно — клинки, раскрывшиеся из предплечий, окрасились человеческой кровью». Т’хонг вытерла их о простыню и скривилась.
«Я-то думала, что владею собой… Грязный самец!»
Отсеченная голова удивленно смотрела на госпожу посла.
— До изобрьетения бяо смьертность самцов дохьодила до сорока процьентов, — сообщила голове Т’хонг.
«Ладно, все равно ты был поганым любовником. Хотя жаль. Мужчина, переспавший с женщиной, всегда будет в ее власти… хорошая складывалась политическая комбинация, да».
Мышцы, наконец, расслабились, и Т’хонг смогла убрать костяные кинжалы на отведенное им место. Чешуйки на руках задвигались, и через несколько секунд госпожа посол снова выглядела нежной и беззащитной.
«Природа поставила нас выше мужланов-самцов — и мы должны сохранять свою естественность!»
По животу матриарха прошла дрожь, она выдавила из себя человеческое семя и вышла, не оглянувшись на коченеющее тело.
Дмитрий АхметшинДезертир
Индеец племени лакота, начинающий шаман по прозвищу Кусающий Волчонок, сидел на корточках, трогая руками свежий снег. Пальцы щипало, и Волчонок блаженно жмурился. Это был стройный, высокого роста молодой человек в одежде из бизоньей кожи, подпоясанный ремнем, на котором висели мешочки с травами и нож в ножнах. В его волосах покачивались на тоненьких ремешках какие-то зубы, когти, клыки всяких животных, а левое ухо оттягивала костяная серьга из фаланги человеческого пальца.
— По Черным Холмам тебе его не догнать, — сказал Кость и качнулся в ухе Волчонка.
— Ты слишком болтливый для Кости, — заметил тот. То ли вслух, а то ли про себя. Дух, живший в талисмане, не нуждался в движении губ, чтобы услышать Волчонка.
След лежал перед ними. Не совсем четкие отпечатки уходили вверх по холму, теряясь в жухло-зеленых проплешинах под деревьями.
— Он был здесь на рассвете. Он тебя по-прежнему опережает. Ты не смог даже сократить разрыв во времени.
Кусающий Волчонок промолчал. Второе утро Месяца Падающих Листьев выдалось на редкость холодным. Похоже, зима будет снежной и тяжелой — бизоны опять уйдут на юг, и племенам придется последовать за ними…