анер к ящикам или компьютеру.
Где бы ни была эта проклятая биометрическая штука, она спрятана.
— Ну и черт с ним, — бормочу я.
Щелкаю компьютерную мышь, но ничего не происходит. Я пытаюсь открыть ящик, но он не открывается. Заглядываю под стол и кресло, но ничего там не нахожу.
Затем переключаюсь на клавиатуру.
Не представляю, с какого пальца снят этот отпечаток, поэтому начинаю слева направо. Сначала бумагой для заметок нажимаю на клавишу A. Ничего не происходит. Я перехожу к клавише S, но и тут провал. Действую дальше по горизонтали, пробуя каждую клавишу, где мы ставим пальцы, чтобы начать печатать, но не получаю никаких результатов.
Пока не добираюсь до пробела.
Клавиатура загорается. Как и экран компьютера.
Как и мое лицо.
— Дамы и господа, мы взлетаем! — ухмыляясь, восклицаю я.
Затем в середине экрана компьютера появляется окно с сообщением, что доступ запрещен и все системы отключаются из-за попытки неавторизованного проникновения. Экран и клавиатура гаснут.
Через пять секунд звонит мой сотовый.
Я достаю его из кармана пальто. Неизвестный номер.
Любопытно, учитывая, что единственные два человека в мире, которые знают номер этого одноразового телефона, — это Фин и Макс. А они есть у меня в контактах.
У меня плохое предчувствие, что я знаю, кто это.
— Алло?
— Привет, милая. Развлекаешься?
Я смотрю на потолок, гадая, где же камера.
— Можно сказать и так. Планирую развести небольшой костер на кухне.
— Остерегайся разбрызгивателей. Система пожаротушения расходует около четырехсот литров в минуту, так что, надеюсь, ты умеешь плавать.
Его богатый акцент насыщен весельем. Киллиан ни капельки не волнуется, придурок.
— Откуда у тебя этот номер?
— Такой вот я.
Он говорит это с такой непринужденностью и высочайшей степенью самоуверенности, что мне хочется швырнуть телефон через всю комнату.
Вместо этого я требую:
— Я серьезно, как ты его узнал? Я купила этот телефон в киоске аэропорта неделю назад. И заплатила за него наличными. Звонила по нему лишь дважды.
— Я знаю, — снисходительным тоном говорит он. — И ты купишь новый телефон для следующего дела, и новый — для следующего после этого. Я бы позвонил тебе домой, но сейчас тебя там нет.
Отлично. Он знает и домашний номер, которого нет ни в одном справочнике. Дурацкий стационарный телефон. Говорила же Фин, что нам не стоило подписываться на это.
— Раз уж мы заговорили об этом, как ты нас вычислил на складе? Была установлена камера наблюдения, о которой мы не знали?
— Вы забыли отключить камеры на складе напротив.
Я закрываю глаза, тихо ругаясь. Какая глупая, очевидная ошибка.
— А оттуда? Как нас выследил? Камеры в поле, где мы разгружали грузовик и где его бросили, были отключены.
— Хакнул военный спутник.
Я открываю рот, но не могу произнести ни слова. Он умеет взламывать правительственные спутники? С каким гангстером я связалась?
Он знает, что я в шоке. В его смешке можно разобрать все виды удовольствия.
— Ты еще здесь, милая?
— Боже, меня действительно бесит твое самодовольство.
— О, не сердись. Признайся, что ты впечатлена.
Да, но я никогда, никогда, даже через миллиард лет не признаюсь в этом.
— Взлому техники, вращающейся вокруг Земли, тебя учили в школе мафиози?
— Ах, нет. Я постиг это задолго до того, как попал в мафию.
— Да неужели, — скучающе протягиваю я.
— Не так уж было и трудно. Спутники не защищены системами кибербезопасности, поэтому любой, кто имеет базовое представление о компьютерных системах и языках программирования, может обойти жалкие брандмауэры, установленные правительственными оборонными ведомствами. Я могу показать тебе, если хочешь.
— Великолепная идея. — Мой тон сочится сарказмом.
— Может пригодиться для одной из твоих будущих «подработок».
Нутром чую, что сейчас он старается не заржать, сукин сын.
— Я бы с удовольствием поболтала еще, но лучше заболею диабетом второго типа.
— Признай это, девочка. Ты считаешь меня очаровательным?
— Ты очарователен, как горящий сиротский приют.
— Никак не можешь перестать думать, что почувствуешь, когда я наконец поцелую тебя?
— Неужели рядом нет пули, под которую тебя нужно прыгнуть?
— Если бы я тебе действительно не нравился, ты зарезала бы меня в такси, когда у тебя была такая возможность. Или застрелила бы меня из пистолета, который стащила из тумбочки в моей гостевой комнате и спрятала в кармане.
Меня очень нервирует то, как он примечает каждую деталь.
— Мне следовало сделать и то, и другое. Смысл твоей жизни — стать донором органов.
Когда он разражается взрывом смеха, я не могу не улыбнуться. Но сохраняю спокойсвие в голосе, когда говорю:
— Смотри не подавись от смеха. Пока.
И, чертовски расстроенная, вешаю трубку. Затем, поскольку я предполагаю, что он наблюдает через скрытую камеру, кручусь в его мачо-кресле, как будто мне все равно.
Затем пишу Макс, что я все еще жива и что им с Фин нельзя возвращаться домой, пока не получат от меня сигнал. Если дьявол прав, и эти парни охотились за мной, а не за ним, то квартира небезопасна.
Через несколько минут я получаю смайлик с большим пальцем от Макс, но это не очень успокаивает мои нервы. Судя по тому, как мне везет, она, вероятно, думает, что «не ходи домой» — это код, означающий «у нас закончилась туалетная бумага».
Затем, с нарастающим чувством ужаса, я понимаю, что, если Киллиан знает этот номер телефона, возможно, он отслеживает мои сообщения. И что еще хуже, он мог следить за телефонами Макс и Фин... и использовать их, чтобы отслеживать геолокацию!
Если он может взломать спутник, чтобы найти нас, то манипулировать мобильным телефоном для него вообще проще простого.
Я посылаю Макс еще одно сообщение:
Новости: телефоны скомпрометированы. Уничтожьте как можно скорее. Переберитесь в свое тайное место. Уходите в затишье до тех пор, пока я не отправлю «все-чисто» код.
Макс требуется всего несколько секунд на ответ.
Пожалуйста, скажи мне, что ты больше не оскорбляла его!
Я повторяю:
ЗАТИШЬЕ ОЗНАЧАЕТ НИКАКИХ РАЗГОВОРОВ!
Затем вынимаю сим-карту из телефона и растаптываю ее каблуком. Убираю обломки в карман, не желая рисковать, оставляя в мусоре что-то, что он мог бы как-то использовать. Зная его, он, вероятно, создаст устройство наблюдения из крошек моего сэндвича с тунцом.
Около часа я брожу по пентхаусу и капаюсь в его ящиках, но не нахожу ничего личного, ничего интересного. Если у него и есть семья, то нет ни одной их фотографии. В библиотеке огромная коллекция книг, но ни одной безделушки на полках. Здесь нет ни комнатного растения, ни журнала, ни смятого чека из магазина. Пыли и той нет. Как будто он живет в музее.
В конце концов меня одолевает усталость. Я заваливаюсь на диван в гостиной, надеясь, что он один из супер-педантичных чистюль увидит меня в одной из своих камер и разозлится, что я не сняла обувь.
Я не хочу, но почти сразу засыпаю.
А просыпаюсь в объятиях Киллиана. Он несет меня к лифту.
— Расслабься, милая, — бормочет он, когда я начинаю панически блеять. — Я отвезу тебя домой.
Я замираю, мои глаза расширяются.
— Домой? Правда?
— Правда.
Мы входим в лифт, и двери закрываются. Кабина начинает спускать нас вниз.
— Эм, — смотря на его профиль, бормочу я, — ты можешь опустить меня прямо сейчас.
— Могу. Но не хочу.
Я задумываюсь на мгновение, но решаю, что у меня есть другие, более важные вопросы.
— Мне безопасно возвращаться домой?
Он поворачивает голову и смотрит на меня томным взглядом.
— Не можешь смириться с мыслью, что будешь от меня вдали?
Я подавляю в себе желанием треснуть его по плечу.
— Пожалуйста, скажи мне, что происходит. Те люди, которые напали на нас…
— Все мертвы, — перебивает он, и его взгляд темнеет. — И теперь я знаю, кто их послал и почему. Этот человек тоже скоро умрет.
Она всматривается в мое лицо, заставляя меня дрожать. Миллион вопросов проносится у меня в голове, но больше всего меня интересует один.
— Кто их послал? — спрашиваю я.
— Враг твоего отца, — с леденящей мягкостью отвечает он.
Он знает, кто я. Мое сердце замирает в груди.
Я не могу перевести дыхание или отвести глаза от глубокого, темного взгляда Киллиана. Мы молча смотрим друг на друга, пока лифт плавно опускается, унося нас неизвестно куда.
— Отпусти меня, — прошу, стараясь сделать все, чтобы мой голос звучат ровно.
— Еще нет.
Он продолжает мною любоваться с той странной интенсивностью, отчего паника начинает подниматься вверх по моему горлу.
— Ты обещал, что никогда не причинишь мне вреда.
Он наклоняет голову. Мое дыхание немного выравнивается, потому что по какой-то безумной причине, я верю ему. В значительной степени. Но это все равно не имеет никакого смысла.
— Но... Даже теперь, когда ты знаешь, кто мой отец?
— Да. — Его тон спокоен. — Хотя нас с ним вряд ли можно назвать друзьями.
Здравствуй, преуменьшение века. Единственное, что мой отец ненавидит больше, чем переваренные макароны — это ирландскую мафию. Они враждовали, сколько я себя помню, и еще задолго до моего рождения.
— И ты же не собираешься использовать меня в своих интересах? Получить деньги, уступки, выставить свои условия?
— Ты говоришь так, будто это невозможно.
Я усмехаюсь.