Предполагаю, что создали их только в целях отмывания денег и уклонения от уплаты налогов.
Я снова и снова прокручивала ролик, на котором агенты ФБР вели Лиама Блэка в федеральное здание. Я запоминала его лицо, отмечала татуировки на костяшках его левой руки. Он произвел на меня неизгладимое впечатление. Я никогда не видела такого красивого преступника… или хотя бы наполовину столь самодовольного.
Это сочетание привело меня в бешенство.
На тот момент я прожила в Бостоне больше десяти лет. Этого было достаточно, чтобы наслушаться историями об ирландской мафии и ее безжалостном лидере. Вспомнив, как мой отец кричал, что я глупа, я решила, что есть еще один высокомерный гангстер, которому нужно показать, что он на самом деле не король вселенной. Что есть кто-то, кто не боится его.
То, что я была девушкой — моложе, меньше, беспомощнее — не означало, что я не могла обыграть его.
Но Макс была права. Я действительно мучилась из-за него месяцами. Месяцы, месяцы и еще больше месяцев, пока не прошел почти год, прежде чем я, наконец, разработала план.
За все это время я ни разу не спросила себя, почему тяну время.
Теперь, сидя здесь за кухонным столом и борясь с прошлым, я должна признать, что Макс оказалась права и в другом. С первого взгляда я поняла, что грозный мистер Блэк — это молния, а я — громоотвод.
Я создана, чтобы привлечь удар.
— Ладно, гангстер, — мрачно сообщаю пустой кухне. — Хочешь поиграть в игру? Давай поиграем.
Но я участвую в ней, чтобы победить.
* * *
Пар от кофе поднимается в прохладном утреннем воздухе идеальными белыми завитками, как в рекламе. Приближаясь к внедорожнику с кружками в каждой руке, я стараюсь не пролить ни капли на свое красивое белое платье.
Когда я нахожусь в двадцати шагах от него, Киллиан вырывается с пассажирского сиденья, как будто машина выплюнула его.
Он стоит неподвижно. Смотрит на меня. Пожирает меня глазами.
Я останавливаюсь перед ним и встречаюсь с его пылающим взглядом. Протягивая одну из кружек, я вежливо говорю:
— Доброе утро.
Он берет кружку, не отводя взгляда от моего лица.
— Доброе утро.
— Дерьмово выглядишь.
— Я не спал.
— Переднее сиденье твоего крутого внедорожника не подходит для таких вещей?
Он облизывает губы. Делает глоток кофе. Снова облизывает губы.
— Кстати, — продолжаю я, — ты не задумывался, что твое с головорезами пребывание на этой улице привлечет определенное внимание? Учитывая, что ты пытаешься защитить меня, стратегия выбрана явно не лучшая. — Я оглядываю его с ног до головы. — Ты не совсем инкогнито.
— Я не пытаюсь быть инкогнито. Вот в чем фишка.
Мы смотрит друг на друга. Пьем кофе. От легкого ветерка шелестят листья на деревьях.
— По-ирландски, «головорезы» будет comhlach.
— Звучит, как будто ты откашливаешься.
Его губы растягиваются в кривой улыбке.
— Ага. Многое в ирландском языке так звучит.
Я склоняю голову и рассматриваю его.
— Разве язык не называется «гэльским»?
— Да, но дома мы называем его «ирландским». Он отличается от шотландского гэльского.
Я прекрасно понимаю, что от прохладного утреннего ветерка мои соски затвердели. И понимаю, что это не осталось незамеченным Киллианом. Но мы оба делаем вид, что это не так.
— Скажи одно и то же слова на ирландском и на шотландском гэльском.
Он задумывается на мгновение.
— Áilleacht. Brèagha.
— Это одно и то же?
— Ага.
— Итальянская мафия не допускает в семью нечистокровного итальянца.
— Полагаю, ничего страшного, учитывая, что я не стремлюсь примкнуть к итальянской мафии.
— Я полукровка. Моя мама из Британии.
— Из Лидса, с севера, — соглашается он. Когда я в шоке на него таращусь, он добавляет: — Прекрасная часть страны.
Я использую момент, чтобы собраться с мыслями, а затем спрашиваю:
— А ты провел обширную поверку данных, хах?
Его взгляд смягчается, как и его голос.
— Всю информацию я не получил.
— Нет? Ладно, спрашивай. Что ты хочешь знать? Размер моей обуви? Любимый цвет? В каком виде я предпочитаю яйца?
— Восемь с половиной. Фиолетово-синий. Омлет с беконом.
Оу, и я считала себя умной? Думала, что у меня все под контролем?
Да он через минуту после начала разговора заводит меня в тупик.
Киллиан улыбается из-за выражения на моем лице, затем мягко говорит:
— Кое-что я о тебе не знаю.
— Серьезно? — ерничаю я. — Неужели какой посудой мне хочется запустить в твою голову?
— Как ты выглядишь, когда кончаешь.
Жар растекается по моей шее и подступает к щекам.
— Или как ты смеешься, когда по-настоящему счастлива, а не огорчена. Без сарказма. Или злобы.
Я открываю рот, но тут же закрываю его, не зная, что ответить.
Его голос падает на октаву.
— Или как долго ты будешь наказывать меня за то, что я напоминаю тебе о твоем отце.
Мои щеки начинают пылать еще сильнее. Сердце подскакивает к горлу. Я ненавижу, что он отлично мной манипулирует. Что знает обо мне всякие болезненные, личные факты, которые знать не должен.
Я ненавижу это, и я ненавижу его.
— Всегда, — страстно отвечаю я. — И ты не только напоминаешь мне его. Ты — это он. Просто в другом теле.
— Вовсе нет, милая. Совсем нет.
Легкий след меланхолии окрашивает его тон. Меланхолии, тоски и сожаления. Мы смотрим друг на друга в кричащей тишине так долго, что становится невыносимо. Я отвожу взгляд, пытаясь отдышаться.
— Это платье ты надела, чтобы тоже наказать меня, не так ли? Специально без бра, чтобы я видел то, что никогда не получу? То, что ты знаешь, насколько я жажду, но ты не хочешь мне дать?
Я закрываю глаза. У меня начинают дрожать руки.
— Прекрати.
Он продолжает, и в его голосе все та же нежная ласка.
— Я знаю, что так и есть. И приму это. Какое бы наказание ты ни назначила, я приму все, милая. Потому что уверен, что как только мы преодолеем твой гнев и ты отдашь мне всю себя, это будет стоить каждой пинты крови, которую тебе нужно было из меня выпить.
Я открываю глаза и смотрю на него с яростью, которая нагревает каждое мое нервное окончание и разливается по моим венам.
— Ты тщеславный, невыносимый, заносчивый осел!
— Виновен. Признаю.
Я зла настолько, что мне хочется плюнуть. Ударить. Я чувствую, как ярость исходит от меня раскаленными волнами. Я подхожу ближе к нему. Моя рука так сильно сжимает кофейную кружку, что удивительно, как она не трескается.
— Ты никогда не получишь меня, — дрожащим голосом шиплю я. — Никогда. Я скорее умру, чем отдамся тебе. Я лучше брошусь голой со скалы к голодным пираньям. Предпочту, чтобы с меня содрали кожу и обваляли в соли, а потом покрыли смолой и обсыпали перьями. Да лучше…
Он роняет свою кружку, выбивает мою из моих рук, хватает мое лицо и целует.
ГЛАВА 16
Киллиан
На хуй Райана Рейнольдса.
Я не забавный. Я не очаровательный. Я не способен к самоиронии.
Я гребаный Киллиан Блэк.
ГЛАВА 17
Джули
Давным-давно я была одинокой маленькой девочкой, которая играла в куклы с выдуманной подружкой и мечтала, что однажды появиться мой Прекрасный принц, который перевернет мой мир верх тормашками и заберет меня от этой замкнутой, клаустрофобной жизни в свой великолепный замок.
Мой принц был добр. Благороден. Был сильным и храбрым, но самое главное — хорошим.
Он был так чертовски хорош, что дракон бросился бы к его ногам и охотно вытянул бы шею за честь быть убитым человеком такой доброты.
Мой принц не убивал других людей.
Мой принц также не лгал, не обманывал, не воровал, не вымогал деньги, не управлял проституцией, наркокартелями или незаконными игорными операциями.
Он не был высокомерным. Не был ни раздражающим, ни властным, ни тщеславным.
Он не был объектом правительственных уголовных расследований.
И у него была одежда, отличная от черных костюмов от Armani.
Короче говоря, он был самым совершенным образцом мужественности, какой только мог вообразить невинный ребенок.
Но я никогда, даже в самых смелых мечтах, не представляла себе, что мой добрый принц умел так целоваться.
Горячий и требовательный рот Киллиана сливается с моими губами с неистовой потребностью. Он целует меня так, словно хочет съесть. Как будто умирает. Как будто он ждал этого момента всю свою жизнь, и наконец оказавшись здесь, собирается выжать из происходящего каждую каплю удовольствия или покончить с собой в попытке.
Киллиан разворачивает меня и впечатывает в автомобиль, прижимаясь ко мне всем телом и все глубже просовывая язык в мой рот. Когда я выгибаюсь навстречу, впиваясь пальцами в мышцы его спины, он гортанно стонет от удовольствия — совершенно мужской и сексуальный звук.
Рычание. Вибрация. Утробный звук льва, который совокупляется со своей львицей.
Когда он понимает, что я не сопротивляюсь и не пытаюсь оттолкнуть его, он одной рукой обхватывает мое горло, а другой зарывается в волосы.
Киллиан запрокидывает мою голову и углубляет поцелуй.
Поцелуй продолжается, пока я не начинаю бредить. Грудь тяжелеет и ноет. Между ног пульсирует. Мое сердце — пойманная птица, бешено бьющаяся в клетке моей груди. Мой разум пуст, если не считать опьяненного, повторяющегося мурлыкания «да, да, пресвятая богородица, ДА!»
Мужчина прижимает свои бедра к моим так, что я чувствую всю твердую длину его пульсирующего члена, такого же требовательного, как и его рот.