— Скажи мне, что ты моя.
Мое сердце сжимается в кулак. Мы стоим нос к носу и смотрим друг на друга. Киллиан продолжает медленно входить и выходить из меня.
Просто ложь. Маленькая, ничего не значащая ложь. Никакого вреда ведь не будет, мы оба это знаем.
Я прерывисто вздыхаю.
— Я… Я твоя.
У него сносит крышу. Толкаясь сильнее, он облизывает губы. Киллиан хочет большего. И да поможет мне бог, я хочу дать это ему.
— Я принадлежу тебе. Только тебе.
Он мягко стонет, но его взгляд еще мягче. Мое сердце переполняется нежностью.
— Я всегда буду твоей, — шепчу я срывающимся голосом. — Несмотря ни на что. Тело и душа. Сердце и разум. Я буду принадлежать тебе вечно.
Киллиан резко целует меня, пожирая губами. Его толчки становятся быстрыми, отчаянными. Из его груди вырывается стон, чисто мужской звук, который может свидетельствовать либо о боли, либо об удовольствии.
Он трахает меня, кусая мои губы, пока не отрывается с выдохом.
Я опускаюсь на колени на посыпанный мукой пол, обхватываю руками его набухший член и открываю рот.
Киллиан зажимает мои волосы в кулаки и кончает, глядя на меня сверху вниз.
Я сглатываю, закрыв глаза, чтобы не встречаться с его взглядом.
Взглядом, в котором я прочту, что ложь, которую он попросил меня сказать, окажется чем угодно, только не маленькой и не ничего не значащей.
ГЛАВА 23
Джули
После той ночи мы стали неразлучны.
Киллиан ест со мной, бродит по городу и пристани со мной, спит рядом со мной в моей маленькой кровати мотеля. По крайней мере, я предполагаю, что он спит. Он должен. Однако каждый раз, когда я просыпаюсь, Киллиан уже ждет меня с кофе и выпечкой.
Я никогда не слышу, как он приходит и уходит. Часть меня думает, что Киллиан обладает способностью превращаться в дым, дабы подобно Дракуле бесшумно проникать в комнаты через щели в оконных стеклах или под дверями.
Говоря откровенно, меня бы это не удивило.
По вечерам за ужином Киллиан задает мне десятки вопросов. С каждым днем они становятся все более личными. Он спрашивает меня о Фин и Макс. О любимых фильмах и телешоу. О любимых блюдах и книгах. Интересуется, кем я хотела стать, когда вырасту, что я помню о своей матери и каково это — быть единственным ребенком.
И была ли я когда-нибудь влюблена.
На все вопросы я отвечаю честно. Но не спрашиваю в ответ.
Если ему и любопытно, почему так, то он не упоминает об этом. Возможно, догадывается, что это мой способ защитить себя. Мне страшно, ведь чем больше я узнаю о сердце этого поэта, что бьется под мощной, опасной внешностью Киллиана, тем сложнее мне будет уйти, когда придет время.
Он водит меня танцевать. Он водит меня в кино. Он арендует парусную лодку и сам встает за штурвал. Мы посещаем художественные галереи и музеи, слушаем джазовое трио в баре с видом на океан, лопая омары и крабы. Мы делаем все глупые туристические вещи, которые любая нормальная пара сделала бы на отдыхе.
И мы везде занимаемся любовью.
Ночами на пристани. На качелях в парке. В джакузи мотеля. В тускло освещенном, уединенном заднем коридоре ресторана. В школьной аудитории, куда мы пробрались после наступления темноты.
Наш секс всегда безрассуден и почти всегда без слов.
В один момент мы идем за руку по улице или стоим у перил на берегу, наблюдая за кружащими над головой морскими птицами, а в другой мы смотрим друг на друга и лишаемся самообладания.
Это можно описать только так и никак иначе: лишаемся самообладания. Изнемогаем от возбуждения и голода.
Охвачены нуждой.
Когда я спрашиваю себя, так ли чувствовала себя моя мать, встретив моего отца, меня парализует глубокий страх. И я еще больше уверяюсь, что мой мораторий мудр.
Но недостаточно мудр.
Тогда я этого еще не понимала, но мое сердце было уже потеряно.
***
Ко мне подходит парень лет тридцати: хорошо сложен, красиво одет и улыбка до ушей. Волосы забраны в пучок, на предплечье татуировка катаны. Он европеец, поэтому нанесение традиционного японского культурного символа на видимую часть тела означает, что он либо двинутый ученик боевых искусств, либо тупой придурок.
— Приветики, — говорит он и усаживается на соседний стул у барной стойки.
Киллиан в туалете. Харли смотрит из-за стойки на новоприбывшего с таким выражением, словно заменяет Киллиана.
Затем поворачивается ко мне, вскинув брови, на что я пожимаю плечами. Если этому парню неймется «разукрасить» свое лицо, так тому и быть.
Харли наливает мистеру Пучок шот текилы и ставит перед ним.
— Нет, спасибо, брат, — удивленно благодарит мистер Пучок. — Я буду клубничный дайкири.
— Разумеется, — невозмутимо отвечает Харли. – Тампон для твоего членогалища принести?
Оскорбленный мистер Пучок выпячивает грудь.
— Прошу прощения?
Харли оглядывает его с ног до головы и фыркает.
— О, только не надо нервничать, сладкий. Через пять минут ты умрешь. Наслаждайся жизнью, пока можешь. И попробуй умереть с достоинством. — Он смотрит на волосы мистера Пучка и кривится. — Ты уже достаточно опозорился.
Харли уходит, чтобы обслужить другого клиента. Мистер Пучок удивленно смотрит ему вслед, потом переводит внимание на меня.
Я улыбаюсь.
— Колоритненько, согласен?
— Думаю, это можно назвать и так, — недовольно ворчит он.
Я потягиваю вино и жду, когда мужчина представится. Когда он это делает, я чуть не выплевываю вино изо рта.
— Я Трипп. С двумя «п».
Я тяжело сглатываю, затем возвращаю свою улыбку с пола, куда она упала от шока.
— Привет, Трипп с двумя «п». Я Джульетта.
Его брови взлетают вверх.
— В самом деле? Джульетта? Как у Шекспира?
О, ну что за ирония! Парень, чье имя говорит о неуклюжести, удивляется моему.
— Да, как у Шекспира.
— Ха, — ухмыляется он. — Тогда, наверное, тебе нужен Ромео.
Или электрошокер.
Я вижу из-за спины Триппа, как приближается Киллиан. Его длинные ноги с пугающей скоростью преодолевают расстояние между мужским туалетом и баром. На мгновение меня посещает мысль, что, вероятно, я должна предупредить Триппа, прежде чем он пострадает.
Пока он не наклоняется ближе ко мне и не произносит:
— Я готов стать им, если хочешь. – И поигрывает бровями.
Твоя судьба решена, мистер Пучок.
Но Киллиан удивляет меня своим хладнокровием. Он подходит ко мне, целует в макушку и с дружелюбной улыбкой поворачивается к мистеру Пучку.
— Привет, приятель. Вижу, ты успел познакомились с моей женщиной. Сногсшибательная, правда?
Тот изучает Киллиана с ног до головы взглядом и сглатывает. Краска сходит с его лица.
— Э-э…
— Хорошая тату, — говорит Киллиан, рассматривая рисунок меча мистера Пучка. — Синоги-дзукури начали изготавливать после периода Хэйан. Лично я предпочитаю кисаки-мороха-дзукури. Все из-за обоюдоострого лезвия. Предпочитаю острые. Так гораздо проще резать.
Он ухмыляется, глядя на оленя в свете фар.
— А ты, случайно, не увлекаешься еще и огнестрельным оружием? Я с удовольствием познакомлю тебя со своей коллекцией.
Харли с ухмылкой ставит клубничный дайкири перед Пучком, бросает в бокал бумажный зонтик и, хихикая, вновь отходит.
Мистер Пучок встает, берет свой дайкири и натянуто улыбается нам.
— Было приятно познакомиться.
Наблюдая за этим бегством, Киллиан хихикает.
— Судя по всему, я плачу за его выпивку.
— Каково это, жить твоей жизнью?
— Как именно?
— Быть королем джунглей. Хозяином поместья. Магистром всего, за чтобы ни брался.
Киллиан скользит на барный стул, который секунду назад освободил Пучок, и улыбается мне.
— Очень приятно. Удобно. — Его улыбка угасает, а голос надламывается. — Одиноко.
Его уязвимость убивает меня, поэтому я смотрю на свой бокал с вином.
Вернувшись к нормальному тону, он говорит:
— Каково это, быть настолько привлекательной, что случайные незнакомцы пытаются подцепить тебя в барах?
Я фыркаю и перевожу взгляд на трех женщин за столиком рядом, которые таращат глаза в нашу сторону.
— Тебе ли не знать, жеребец.
Он посмотрел на них.
— Может быть, нам стоит устроить небольшое шоу, чтобы вдохновить их отправиться к мужьям?
— Например?
Вместо ответа он показывает — наклоняется, берет мое лицо в ладони, заглядывает мне в глаза и целует.
Поцелуй хоть и страстный, но в то же время обжигающе нежный. Откинув голову, я погружаюсь в происходящее, сжимая руками рубашку Киллиана и вдыхая его запах.
Когда он прерывает поцелуй, то начинает шептать мне на ухо очередную строчку из «Ромео и Джульетты».
— Но тише! Что за свет блеснул в окне? О, там восток! Джульетта — это солнце.
— Я воткну тебе в сердце коктейльную шпажку, — сдавленным голосом шепчу в ответ.
Он отстраняется, все еще держа мое лицо в своих ладонях. Его улыбка до боли прекрасна и печальна.
— Ты уже ударила меня ножом в сердце, воришка. Теперь только и остается, что смотреть, через сколько времени я истеку кровью.
Мы не отрываем взгляд друг на друга, все мысли о трех пристально наблюдающих женщинах испарились. Киллиан нежно проводит большим пальцем по моей скуле, потом по губам.
— Ты написал в своей записке, что я заставляю тебя мечтать о другой жизни. Неужели это правда?
— Да.
— И… — Мое сердце колотится так сильно, что мне приходится взять паузу и сделать глубокий вдох. — А если я попрошу тебя об этом? Попрошу отказаться от жизни, которую ты сейчас ведешь? Ты сделаешь это ради меня?