я прессой. Газетная вырезка гласила:
"Стокгольм (АП) — Выпущенный вчера под залог недавно арестованный доктор Ларссон был сегодня вечером обнаружен мертвым на пороге собственного дома. Труп обнаружила молочница, позвонившая в полицию. Комиссар полиции не исключает возможности насильственной смерти, но подчеркнул, что никаких следов насилия на трупе Ларссона не обнаружено. Результаты вскрытия будут известны не ранее завтрашнего дня. Как мы уже сообщали, доктор Ларссон обвинялся в незаконной медицинской практике, связанной с трансплантацией человеческих органов. Его неожиданная смерть уже породила массу слухов как уголовного, так и мистического содержания. Следствие продолжается".
Я не стал бегать по консульству, показывая всем фотографию Койота, решил ничего не рассказывать Беркесову или кому-нибудь еще об атом.
Меня вторично приглашали в гости, надеясь, что я не буду столь болтливым, как в прошлый раз. И я решил подчиниться. Как мне прийти в гости, чтобы за мной не ворвалась целая толпа беркесовских молодцов, это должен был, видимо, я придумать сам, И я решил постараться. Возможно, приезд мистера Торрелли даст мне подходящую возможность. Посмотрим.
Я продолжал бриться и смотреть на экран телевизора. "Китти Хок", развернувшись под ветер, начал выпускать самолеты.
Саддам Хуссейн должен хорошо усвоить, что ему разрешено буйствовать только в строгих рамках отведенной ему палаты для умалишенных.
И никакие ракеты и сверхдальнобойные орудия ему уже не помогут, даже если он их и получит. Это должны были понять давно те, кто на него ставил. Но, тем не менее, упорно продолжают просаживать своя деньги на этой больной лошадке.
Я нашел у Крампа банку растворимого кофе, заварив себе чашку и устроившись за журнальным столиком, жмурясь от удовольствия, как техасский кот, стал его пить, чувствуя, как энергия разливается вместе с душистой влагой по всему телу. На экране телевизора Саддам Хуссейн в форме фельдмаршала и при пистолете вещал с трибуны о своей непобедимости.
Как-то мы заложили в компьютер все данные о Саддаме, а также данные о проводимости им одинаково лихой как внешней, так и внутренней политики. И задали вопрос: кто он такой? Компьютер, ни секунды не колеблясь, выдал нам ответ, что Саддам — израильский шпион.
В самом деле, начиная от подставки своего ядерного реактора под израильские бомбы в 1981-м году и до кувейтской авантюры в 1991-м году все действия Саддама были направлены таким образом, что от них в конечном счете выигрывал только Израиль. Своими громкими военными победами израильская армия только и делала, что все теснее и теснее объединяла против себя арабский мир. А Саддам Хуссейн, как бы демонстрируя своим шефам в Тель-Авиве, какие они олухи, одним движением руки отколол от арабского мира Египет, а затем вообще расколол этот мир, осмелившись бросить вызов самому королю Саудовской Аравии. Если вдуматься, то это был полковник Лоуренс, но гораздо большего масштаба. Впрочем, что взять от компьютера? Во все компьютеры заложена аристотелева логика, по которой живут компьютеры, а не люди. Люди же в большинстве своем — шизофреники, и во имя маршальских погон способны посрамить логику любого компьютера.
Мои размышления были прерваны появлением Крампа. Хорошо его зная, я по выражению его лица понял, что он сейчас выложит мне что-то важное, и не ошибся.
Оказывается, Франк через свою агентуру в городе договорился о моей встрече с Ицхаком-Дмитриевым. На мой вопрос, как это произойдет, Крамп написал несколько слов на бумажке и протянул мне.
— Остроумно, — сказал я. — Но, наверное, очень дорого?
Фрэнк возвел глаза к небу, как бы говоря: "А что поделаешь?"
И жестом предложил мне посмотреть в окно.
На улице у входа в консульство милиционеры срочно устанавливали металлические барьеры. Подъехал автобус, из которого высыпало не менее взвода ОМОНа в касках, со щитами и дубинками.
На бульваре, идущем посредине Фурштатской улицы, стояло примерно полтора десятка старушек со щитами и плакатами, на которых было написано: "Янки! Руки прочь от Ирака!", "Нет — сионизму!", "Мы с тобой, братский народ Ирака!", "Сионизм не пройдет!" и тому подобное по старой методике: "Куба — да, янки — нет!"
Старушек расставлял по местам известный в городе тележурналист Глеб Вензоров. Очень талантливый парень! Мне редко приводилось видеть его передачи, но то, что я видел, приводило меня в восторг. Нынешняя российская демократия еще так мало отличается от тоталитаризма, что ее нужно ежечасно очень больно покусывать, дабы она не забывала о новых временах. И он это делал замечательно, вызывая на себя целое море огня. Но огонь угасал, дым относило в сторону, а Вензоров ежедневно появлялся на телеэкране то в обличьи красного, то коричневого, то в православном смирении, то в вихре воинствующего шовинизма. За каждую старушку с плакатами он получал 10 долларов и честно отдавал каждой 3000 рублей за три часа стояния там, где он укажет и с нужным плакатом, содержание которого бабкам даже знать не полагалось. Он их прекрасно расставлял и великолепно снимал. Он был хроникер, но в нем наверняка погибал хороший режиссер игрового кино.
Я глядел на старушек с плакатами и на ОМОНовцев в полном снаряжении за металлическими барьерами и ждал дальнейшего развития, поставленного Крампом спектакля.
Из подъехавшей армейской машины выскочили чернорубашечники Дмитриева во главе со своим вождем. Их было немного — человек 20, но откуда-то материализовалась разношерстная толпа, окружившая чернорубашечников, и через мгновение мне стало казаться, что я присутствую на съемках кинобоевика, посвященного штурму Рима полчищами Аттилы.
Желто-черные, андреевские и красные знамена. Усиленные громкоговорителями рев, из которого можно было разобрать только постоянно повторяемое слово: "Жиды!", разъяренные лица, динамика толпы, еле сдерживаемая ОМОНовским оцеплением.
Какой-то милицейский майор с громкоговорителем в руках пытался их перекричать: "Граждане! Ведите себя спокойно! Не мешайте уличному движению! Прошу вас очистить проезжую часть! Успокойтесь, граждане!"
Обе стороны проезжей части представляли вместе с бульваром одно многоголовое ревущее существо.
Неожиданно на каком-то возвышении появился сам Дмитриев, встреченный воем восторга.
— Братья, — закричал он в электромегафон. — Мы должны сбросить с себя сионистское иго, проклятое иго жидов, проливших океаны русской крови! Мы никогда не позволим сионистам Израиля тянуть свои кровавые лапы к горлу нашего брата — товарища Саддама Хуссейна! Мы составили требование к президенту США, которое желаем передать официальному представителю продажного американского правительства. Требования эти простые: никакой поддержки Израилю и ликвидация постановления ООН, по которому это государство было образовано, поскольку сионисты не признают никаких решений ООН, пытающихся спасти от геноцида наших арабских братьев! От того самого геноцида, который уже почти погубил русский народ! Братья…
Я смотрел в окно в совершенно искреннем восхищении. Каких только сюрпризов не преподносит нам Природа-мать или Божий промысел!
Возвышающийся над толпой Ицхак Бен-Цви был как две капли воды похож на великого русского князя Александра Невского. Конечно, не на того Александра Невского, каким тот был в действительности, а на того, каким его сейчас изображают патриотически настроенные живописцы. Русская борода, синие глаза, суровый и решительный вид. Не подменили ли все- таки Ицхака в роддоме? Интересно, обрезан он или нет? Наверное, нет. Ведь ходит он в сауну со своими телохранителями и девочками. Давно бы разоблачили. Если у Израиля есть хотя бы рота таких, как Ицхак, то эта страна действительно способна взорвать весь мир!
— Братья! — продолжал заводить толпу Дмитриев, — Мы сейчас пойдем в это американское, в это сионистское гнездо и передадим им наши требования! Пусть знают требование русского народа и трепещут, ибо час их гибели приближается!
Дмитриев с какой-то папкой в руках двинулся к ограждению, увлекая за собой толпу. ОМОН, прикрывшись щитами, ощетинился дубинками. Из будки у входа консульства дежурный милицейский офицер что-то возбужденно докладывал по телефону, видимо, вызывая подмогу.
Дмитриев остановился перед ограждением. Он действительно напоминал легендарного русского князя, вставшего перед строем тевтонских псов-рыцарей.
— Русские знамена — вперед! — скомандовал он.
Три знамени: желто-черное, андреевское и большевистское — заколыхались за спиной израильского резидента.
— Дорогу русским знаменам! — проревел Дмитриев.
Забравшись на крышу милицейского фургона, Вензоров снимал всю эту сцену, которая, будь она поставлена в Голливуде, обошлась бы не меньше двух миллионов долларов.
"Ты великий режиссер, Глеб, — подумал я. — если я когда-нибудь разбогатею, то куплю тебе студию в Голливуде, и мы будем снимать там русские боевики времен перестройки и гласности".
"Граждане, — заорал в мегафон милицейский майор. — Работники консульства США не желают принимать никаких требований от вас. Они не уполномочены принимать какие-либо требования от общественных организаций и частных лиц. Все требования они принимают только по дипломатическим каналам через местное отделение Министерства иностранных…"
Рев толпы заглушил слова майора. Дмитриев взмахнул рукой. Из толпы полетели камни и куски зажженной пакли. В руках многих возникли железные прутья. Казалось, еще мгновение и начнется новое Ледовое побоище. Настолько, насколько Дмитриев походил на Александра Невского и ОМОН напоминал рыцарей тевтонского ордера. Особенно если смотреть сверху из той ложи, которую я занимал. Я давно не был в театре и, конечно, много потерял. Никакое кино не заменит живого представления.
"Граждане, — завопил майор, прячась за цепью ОМОНа. — Работники консульства США согласны принять с вашими требованиями одного, которого вы сами выберете. Выберите одного человека и прекратите буйствовать, граждане! Не мешайте спокойному отдыху трудящихся в соседних домах!"