Брат как ни в чем не бывало сидел перед монитором – спиной ко входу, абсолютно голый. С боков свешивались тяжелые складки, похожие на сдувшиеся спасательные круги. «Поднабрал», – машинально отметил Миха.
Вонь в Валеркиной комнате достигала оглушительного апогея. Казалось, вдохнув разок этот спертый застоявшийся воздух, сдобренный ароматами всех телесных жидкостей во всех возможных состояниях, он уже никогда не сможет почувствовать никакого иного запаха – обоняние просто отключится, как рвутся барабанные перепонки от громкого звука или выгорает сетчатка, если долго смотреть на солнце. Но даже вонь отошла на задний план, когда Миха разглядел творящееся на мониторе. Там, размазывая слезы по лицу, голый мужик натурально имел собаку. Облезлая дворняга огрызалась и пыталась укусить партнера, но тогда из-за кадра появлялась рука и хлестала собаку по морде чем-то длинным, отчего на шкуре оставались кровавые подтеки. Застыв, Миха со смесью дурноты и ужаса наблюдал за происходящим на мониторе и ритмично дергающимся локтем брата.
– Лерик, какого хуя?
Брат дернулся, как от пощечины, но на голос не обернулся. По всему его массивному телу пробежала болезненная дрожь, черные от грязи пятки оторвались от пола; пальцы ног поджались, и Миха с отстраненным спокойствием определил: Лерик кончил. Спустя секунду об пол с хлюпаньем шмякнулось что-то похожее на пластиковый тубус. Валера грузно встал из-за компьютера, потопал к брату, и Михе вдруг захотелось со всей дури садануть кулаком по этой прыщавой, заплывшей жиром и поросшей щетиной морде. А еще лучше – оттолкнуть, пнуть ногой в отвисшее брюхо. Словом, любой ценой удержать на расстоянии это чудовище, лишь отдаленно похожее на Валерика.
– Стой, блядь, где стоишь! – взвизгнул Миха, и брат послушно замер, развел руками, словно извиняясь. – Хули ты исполняешь? Почему в квартире срач? Ты без меня совсем опустился? Выглядишь как чухан и воняешь…
Теперь пазл сложился – источником оглушающего смрада был сам Валера. Детали его облика выплывали из полутьмы по очереди – красные глаза за линзами очков, крупный гнойник на подбородке и россыпь прыщей на лбу, пятна и потеки на груди; в спутанных волосах копошились вши. Источник клубничной примеси определить теперь тоже нетрудно – на краю стола стоял флакон с лубрикантом.
– Ты совсем краев не видишь? Пиздец, Валера! Как ты в этом живешь?
Миха обвел взглядом комнату – неведомые, незнакомые тени в углах оформились, приобрели вид коробок из-под пиццы, скомканных салфеток и прочего бытового мусора. Многострадальный диван потемнел от всех впитавшихся в него жидкостей, натекших с грузного Валериного тела.
– Хуль молчишь? А?
И тут Лерик резко подскочил к Михе. Тот было отшатнулся, но уперся лопатками в межкомнатную дверь – и когда та успела закрыться? Лицо Валеры было совсем рядом, так близко, что видны были бурые кровяные корки под угреватым носом. Вонь усилилась. К горлу опять подкатила бурда, никак не желающая перекочевать в кишечник, и Миха готов был задохнуться собственной блевотиной, лишь бы не вдыхать.
Валерины пальцы с грязными нестриженными ногтями уперлись в уголки рта, отороченного клочковатой щетиной; потянули в стороны, растягивая лицо в неестественной уродливой улыбке. Дохнуло давно не чищенными зубами. Лерик распахнул рот, насколько позволяла анатомия; достаточно, чтобы Миха разглядел и воспаленное горло, и кариозные моляры, и почерневшую от гнили кочерыжку на месте языка.
– Кто? Кто это сделал? Ты опять во что-то ввязался?
Валерка пожал плечами. Так, словно речь шла о сущей мелочи. Мол, не переживай, Миха, все путем.
– У-а-и!
– Чего, блядь?
– У-а-и!
Видя, что Миха его не понял, толстяк нагнулся, выудил в груде мусора коробку из-под пиццы, вытряхнул остатки, оторвал крышку. Каким-то непостижимым образом найдя в бардаке маркер, что-то размашисто начеркал на картоне, повернул к Михе. Примитивный рисунок изображал человечка, дверь и красноречиво направленную на нее стрелочку.
– Ты че, писать тоже разучился? Дверь… В смысле? Ты меня выгоняешь, что ли? Совсем охуел? – включил Миха «бычку», но тут же осекся. – Погоди. Тебя пасут?
«Все-таки наркотики. На что его подсадили?»
Поток мыслей прервало скрипение маркера о картон – Валера снова рисовал. Закончив, повернул картонку к брату. Человечек обзавелся многократно заштрихованной шеей, будто из той хлестала черная кровь, а рядом стояло нечто тощее, высокое с калякой-малякой вместо головы.
Миха еще раз оглядел брата – теперь по-новому. Отойдя от первоначального шока, он старался трезво оценить произошедшее: срач в квартире, стремная порнуха, откушенный – теперь Миха четко это понимал – язык. Видок у Валеры был такой, словно тот плескался в выгребной яме. Голый, покрытый пятнами, о происхождении которых думать не хотелось, в заляпанных очках, с картонкой в руке Валерик выглядел однозначно сумасшедшим. Местами на коже проглядывали глубокие следы от зубов.
«Свихнулся. Как мамка. Значит, наследственное», – с накатывающей тоской подумал Миха. М-да, сначала зона, теперь вот брат-инвалид на его, Михи, иждивении. Сейчас бы, конечно, вызвать санитаров, сунуть в зубы по тыщонке и главврачу коньяку хорошего, чтоб упекли Валерку далеко и надолго. А самому обосноваться в квартире, найти работу, познакомиться с девушкой, создать семью… Эта мысль оформилась так быстро, что Миха даже не успел ее как следует осознать. А когда осознал и оценил, его аж передернуло от омерзения – теперь по отношению к себе. Это была чужая мысль; мысль той, павшей, опустившейся матери, что не выкинула их на улицу лишь из-за пособия. «Ну уж нет, мама, мразью я не стану!»
– Ладно. Потом расскажешь. Пошли приведем тебя в порядок.
Миха кивнул в сторону ванной, но Валерик не тронулся с места. Наоборот, даже отступил на шаг, замотал головой в едва ли не суеверном ужасе.
– Не понял? Пошли, или тебе пинка для скорости не хватает?
Валерик отшатнулся еще сильнее, воздел руки в мольбе, заскулил – мыться он явно не хотел.
– Ну, не хочешь по-хорошему…
Миха напрыгнул на брата, попытался ухватить за короткую шею, но рука соскользнула: загривок Лерика покрывала какая-то слизь – не то жир, не то проклятая клубничная смазка. От прикосновения к брату по телу пробежала дрожь отвращения – точно сунулся рукой в нужник. А Валера, не теряя времени, схватил груду мусора и швырнул Михе в лицо. Жирные ошметки облепили одежду, которую Миха накануне собственноручно выстирал – хотелось вернуться домой «с иголочки». Не задалось: на воротник рубашки налип кусочек колбасы, в нагрудный карман набилось что-то похожее на растаявший сыр; джинсы пропитались какой-то жидкой дрянью.
– Ну, Лерик, ты напросился!
Теперь Миха не боялся запачкаться – все самое страшное уже произошло, и он пошел в полноценную атаку. Было непросто: он врезался в стены, получал по лицу грязной пяткой, был дважды укушен, но, наконец, брата удалось загнать в угол. Оба выдохлись, Валеркино брюхо ходило ходуном, очки потерялись в мусорных завалах.
– Попался, который кусался?
И Валерка… разрыдался. Тяжело, мощно, точно кто-то открыл кран; слезы оставляли дорожки на грязных щеках, под носом надулся пузырь. Брат жалобно шлепал губами и жался в стену.
– Хорош-хорош, – увещевал Миха, кое-как поднимая Лерика на руки – тяжелый, боров! Тот по-птичьи цеплялся за одежду, натужно всхлипывал и подслеповато моргал заплаканными глазками. – Помнишь, как в детстве? Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой…
Кое-как добрались до ванной; потревоженные мухи закружились над унитазом. В самой ванне стояли вздутые черные пакеты. Они протекли, и рыжая дрянь проложила дорожку к сливу.
– Ну как так-то, Лерик?
Усадив брата на край ванны, Миха вынул пакеты, ногой захлопнул крышку унитаза, не заглядывая внутрь – меньше всего хотелось знать, чем интересовались мухи. Включил воду. Заслышав шипение душевого шланга, Валерка заметался, замычал, попытался встать, но легкий толчок в грудь свалил его в ванну. Под струями брат корчился так, будто из душа лился кипяток – Миха даже проверил, не горячо ли?
– Хорош вертеться! – рявкнул он, направляя струю Валерке в лицо. – Чистота – залог здоровья! Спасибо мне еще скажешь… или нарисуешь.
«Интересно, а можно пересадить язык? И где искать донора?»
Миха на пробу прикусил язык, насколько хватило длины. Больно. Что же щелкнуло в голове у Валерика, что тот оттяпал себе этот маленький, но настолько важный для человека орган? Поливая братца, сам Миха грузился невеселыми мыслями: как жить с таким вот родственничком? Наверняка нужны какие-нибудь таблетки, а то и сиделка. Работать придется за двоих. Еще хорошо, если возьмут – с судимостью-то. Мелькнула шальная мысль про крышевание трассы или «массажных салонов», но тут же была безжалостно придавлена – как мерзкий таракан.
«Не в этой жизни!»
Мыла не нашлось, зато обнаружился порошок, как утверждала упаковка – с ароматом морозной свежести. Свежесть бы сейчас не помешала – вступив в реакцию с водой, жирная корка на Валерином теле завоняла еще сильнее, а тот вдобавок уворачивался от струй, прикрывая то пах, то лицо.
– А ну не вертись! Мылься давай!
Миха щедро высыпал содержимое упаковки Валере на голову, и тот заморгал вдвойне усиленно – защипало глаза.
– Что ж с тобой произошло-то, Лерик? Как ты так зачуханился, а?
Брат не отвечал, лишь тоскливо подвывал и вертелся ужом под струями. Поняв, что так ничего не добьется, Миха заткнул слив пробкой и бросил душ на дно. Валера отшатнулся от шланга, как от змеи, прижался к стенке.
– Э-э-э, нет, брат, так не пойдет.
Миха с силой надавил на плечи Лерику, и тот обреченно уселся в серую от грязи воду. Ванна набралась быстро, и теперь Валера сидел по самые свои обвисшие сиськи в серой пене, похожий на огромную жабу.
– Сиди отмокай.
Дверь в ванную Миха на всякий случай подпер снаружи стулом – мало ли что. Переодевшись по-быстрому в чистое – благо в сумке имелся запасной комплект одежды, он взял столько пакетов с мусором, сколько мог унести, и покинул смрадное жилище. Теперь даже подъездная вонь казалась цветочным благоуханием. Возле самой двери вслед ему раздались какие-то щелчки, точно за спиной под беззвучное фламенко кружилась танцовщица с кастаньетами.