– Марин, это, правда, какая-то ошибка, – неуверенным голосом начал он новое объяснение. – Ты… Ну, пожалуйста… выслушай меня. А то вдруг они уже сюда едут со мной разбираться.
Более хладнокровная Марина понимала, что прямо сейчас хомячка вздергивают на дыбу, он пищит и дает показания, так что время еще есть. Тем более номер телефона – не адрес.
– Что ты хотел сказать?
– Ты же меня знаешь! Я не очень-то рисковый. Неужели ты думаешь, что я стал бы мутить с женой ТАКОГО человека? Да я бы и телефон ее записал в книжку, потому что с памятью беда. И главное, Марин, я клянусь, что два часа в спортзале был! Там же регистрируют всех, и это… тренера Володю спросить можно. Ну что я, Штирлиц, что ли?! Меня парковщик запомнил, и за молоком я заехал для коктейля, там меня продавщица опознает.
Марина понемногу начала ощущать себя Глебом Жегловым – не лучшая для жены роль. Более того, логика в сбивчивой речи ее супруга присутствовала. Взяв свой и мужнин телефон, она вышла в другую комнату:
– Сейчас приду.
Гриша схватил бутылку виски и глотнул из горлышка. Не помогло. По телевизору как раз шел повтор сериала «Бригада», и в нем опять всех убивали. Потенциальный труп ежа взял кухонный топорик и решил биться до последнего, в очередной раз пообещав себе, что, если выживет, пойдет на бокс.
Через пять минут жена вернулась.
– Жди. Может, нам… точнее, тебе повезет. Если нет, я сама придушу за вранье.
Вскоре раздался телефонный звонок.
– Да, Сергей Иванович. Спасибо большое! Не знаю, как и благодарить. Хоть всю жизнь теперь лечитесь. Ну да, спортсмен из него никудышный. До свидания!
Держа в одной руке бутылку, в другой топор, Гриша проблеял:
– Сергей Иванович – это кто?
– Главный по хомякам! Генерал ФСБ, мой пациент, говорит, ты на самом деле в спортзале был, правда есть свидетель, что ни хрена ты не занимался, а болтал с тренером, и фары, болван, не выключил, но алиби у тебя есть.
– А что с бандитом делать будем? – нервно поинтересовался частично спасенный ложный ёж.
– Сказал не волноваться, да и с чего ты взял, что он бандит. Может, ветеринар. Топор положи.
Гриша, говорят, еще несколько дней ходил озираясь и от звонка с незнакомого номера кривился всей физиономией. Наконец, успокоившись, в один из вечеров он намекнул на готовность к интимной жизни. Через пару минут прелюдий Марина начала смеяться.
– Гриня, ты прости, но давай попозже, я не могу сейчас, – и расхохоталась еще громче.
– Почему? – муж настороженно посмотрел в зеркало, пытаясь найти на себе костюм клоуна или хотя бы неснятые носки. Но нет. Гриша был гол как сокол.
– А ты представь, как ёж с хомяком…
В общем, секс в семью вернулся не скоро. Ведь пошлость может убить любые чувства. Господа, оставьте животных. Навсегда.
Снег
Витя с трудом поднялся с кровати. Голова привычно кружилась, хотелось лежать без движения, но он собрался с силами. Похороны его давнего студенческого друга проходили на каком-то захолустном кладбище. Вроде бы перед смертью все равны, но к малообеспеченным гражданам, неудобно размещающимся на вечный покой, приходит до неприличия мало людей как на сами похороны, так и потом на годовщины.
Так вот, Витиного друга юности Борю хоронили именно неудобно. Добираться до кладбища, если не на машине, то на метро – час и потом еще минут сорок на маршрутке.
Витин персональный водитель буркнул: «Кто же сюда ездить-то будет…»
На улице было уже морозно и пока бесснежно. Витя даже как-то вдруг почувствовал себя лучше. Он в последнее время редко выходил на улицу, а тут такая прогулка. Народу пришло немного, хотя Боре было-то всего сорок девять. Обычно если отчаливаешь в таком возрасте, на похоронах многолюдно. Но не в этот раз. Холодно, далеко, бедно.
Витя поймал себя на мысли, что хочет проснуться; он не мог поверить, что Боря умер. Вспомнил последний разговор с другом. Прошло всего четыре дня, а ему казалось – вообще пара часов. Они тогда встретились в хосписе. Болтали.
– Ну как ты? А кстати, ты почему уже здесь? Я так понимаю, можно было бы дома пока…
– Можно, но я тут договорился, приняли пораньше. Подготовлюсь, так сказать, прочувствую атмосферу, мне так лучше, если честно.
– Своих не хочешь мучить, да?..
– Да. Они как посмотрят, так мне… Я тут, знаешь, стал мастером успокоения близких и друзей уходящих. Иногда мне кажется, это у них рак, а не у меня. Надеюсь, тебя успокаивать не надо, ты всегда был непробиваемый.
– Я и не собирался тут страдать и тебе сочувствовать, особенно когда медсестру увидел.
– Ты еще мой обед не видел! Честно скажу, я не помню, когда настолько размеренно жил последний раз: сплю по часам, ем тоже по часам.
– Может, поменяемся местами?
– Ой не-е-е, меня твоя Маринка в гроб за три дня вгонит, а тут мне врачи целых два месяца дали.
– Всего два…
– Ну да. Не разбежишься. Но у меня план по сериалам есть, которые я так и не посмотрел, литературу тоже хочу подтянуть, а то мало ли, на том свете библиотека, как в отеле…
– С авторами зато лично пообщаешься, это интереснее.
Друзья засмеялись.
– Да мне организационно надо много что закрыть, если серьезно. Сдаю, блять, жизненный, так сказать, отчет. Вдруг выяснилось, что земля на даче оформлена криво, с акционерами кое-какие неясности есть, плюс у Сереги вопрос с поступлением. Короче, у меня тут расписано всё по минутам до самого конца, хотя могу, конечно, умереть раньше срока. На том свете скажут «недоношенный». Ну, надеюсь, выходят уж как-нибудь.
– Это смешно, это я запишу. Может, тебе помочь чем? Ты говори!
– Нет, вот это смешно, а не то что мертвец недоношенный. Поможет он. Ты мне, конечно, как брат, но мы оба знаем, что если ты начнешь моими делами заниматься, то я и без земли останусь, и без бизнеса. Просто в гости заходи. Хотя нет, будет минутка, этому мудаку Ширину дай в ебало, только не убей.
– Это запросто. Он и правда скот редкий, у самого руки чешутся. Убил бы. Но поберегу твое тамошнее спокойствие.
– Мое?
– Ну представь: я Ширина убью, и вы там сразу с ним увидитесь. То есть мы с тобой – хрен знает когда, а ты с ним – сразу. И мне обидно, и тебе неприятно.
– Лейкин, ты не ссы, я тебя сразу там увижу. Умру, зачекинюсь, как молодежь говорит, и сразу ты следом за мной.
– Почему? Думаешь, я тоже…
– Нет, конечно, я уверен, ты еще сто лет проживешь. Но пойми, там так всё устроено, что время течет по-другому. Здесь годы – там секунды, как в космосе. Сколько бы ты ни прожил, я тебя сразу увижу, даже соскучиться не успею. И меня там, ну, к примеру, баба Тома тоже не ждала все эти годы. По ее времени я почти сразу за ней приду.
– Ни хрена себе… Это кто тебе сказал?
– Прочитал в книжке одной. Как ты понимаешь, я тут в этой теме поднатаскался.
– Ну очень даже может быть… Подожди, тогда следующий вопрос: а как же ты меня узнаешь, я же старый буду?
– Лейкин, там не идиоты сидят, я тебя увижу таким, каким видел в последний раз. Это тоже такой фокус. Не понял, как устроено, но толково. Вот, допустим, бабу Тому я увижу там старой, а она меня – таким, каким я был десять лет назад, когда она умерла. А ее мама бабу Тому увидит девушкой молодой. Так что ты хоть пол поменяй, прибудешь ко мне мужиком, да еще относительно молодым. Бороду только сбрей.
– Бороду… э-э-э-эх… А мне нравится…
– Бриться тебе лень, придурок. Я же знаю.
– Ну да…
– У тебя-то как?
– Да… Хотел сказать: по сравнению с тобой, не так плохо.
– Всегда говорил: юмор – не твое. Так что плохого?
– Да в целом всё хорошо, но Ксюша… Знаешь, что-то с ней не так.
– Что случилось?! Здоровье?! Может, чем помочь?
– Нет, что ты! Со здоровьем всё хорошо, но у нее почти нет друзей, парня тоже нет. Ходит на лекции, возвращается – сидит дома либо бродит одна по городу, ну иногда на чей-нибудь день рождения свалит. Ну что это такое? Восемнадцать лет, гуляй – не хочу! И ведь не страшненькая.
– Я бы даже сказал – красивая. Странно, конечно. Ну а интересуется чем-то?
– Да не то чтобы я в курсе… Как ни спросишь – всё вроде в порядке, подрабатывает вечерами официанткой, но всё равно…
– Может, в религию ударилась?
– Вроде нет. Хотя она всё время про Восток читает, но там скорее философия. Ты бы с ней нашел общий язык. Думал ее даже с собой взять, но она бы изревелась здесь, мне кажется. Она вообще-то чересчур впечатлительная, если честно.
– Чересчур, Лейкин, не бывает. И не всем же быть такими бревнами, как ты.
– Это точно. И с Маринкой у них тоже не очень. Я с Ксюшей пытаюсь сам говорить, но она на меня так смотрит, как будто это я ребенок и это я ничего не понимаю. Вот я, конечно, выступил, приехал к другу в хоспис и нагрузил!
– А ты не помнишь, как ты ко мне на сборы приехал и сожрал всё, что мне мама привезла? Так что не переживай, в моей ситуации всех дел не переделаешь. С Ксюшей повидаюсь, надеюсь, реветь не будет.
– Спасибо, Витек… Эх, какой ты все-таки человек…
– Обычный. Ладно, мне сейчас кое-что делать будут, поезжай, созвонимся, увидимся!
– Спасибо, старик! Ну ты тут… даже не знаю, что сказать.
– Ну скажи «не скучай». Точно не ошибешься.
Боря вышел из хосписа, приехал домой, зашел к Ксюше, она слушала какую-то музыку. Решил прилечь и потом уже рассказать про дядю Витю. Он проспал до вечера, утром нужно было бежать на работу, в офисе Боре стало плохо, и через полчаса он умер. Внезапная остановка сердца.
Когда Вите сообщили, он долго не мог прийти в себя. Боря убежал на тот свет раньше. Молодой, здоровый Боря умер, а Витя в хосписе еще нет. Интересное у Бога понимание иронии.
«Встречу его с дурацкой бородой, значит… Эх, Борька, Борька…» – Витя смотрел на лежавшего в гробу друга.
После похорон Витя подошел к Ксюше.
– Дядя Витя, спасибо, что пришли… Он вас так любил. – Ксюша заплакала, но быстро остановилась, замялась и тихо сказала: – Я всё… всё про вас знаю, поэтому, как дела, не спрашиваю, папа мне сказал, что вы в хосписе.