Жить с Борисом оказалось непросто. Он был человеком феноменальных амбиций, обожавший Африку, эрудированный и работящий. Но с глубоко запрятанным тяжелым нервом, который я не почувствовала, потому что первое время он ко мне поворачивался своей солнечной стороной.
Борис был патологически ревнив и следил за любым, на кого я бросала случайный взгляд. Делал выговоры за то, что я слишком долго и слишком заинтересованно разговаривала с американским послом — то, что посол был геем, Бориса совершенно не успокаивало. Жизнь становилась сложной и душной. У меня появилось ощущение, что я под колпаком неведомых спецслужб. Это был его личный надзор.
И вот получается, что днем у меня — интересная жизнь с волшебными открытиями, а по ночам бесконечные выяснения и давление, которое перекрывает возможность дышать. Посыпалось всё — от отношений с окружающими до секса.
Я предложила Борису отдохнуть друг от друга и улетела в Москву. На расстоянии поняла главное: похоже, я просто не составляю счастья этого человека. А я вообще люблю составлять счастье всех вокруг. В один из наших телефонных разговоров я сказала, что мы зашли в тупик, мучить друг друга нелепо и, быть может, надо подумать о расставании.
Спустя две недели раздался звонок из посольства: Борис покончил с собой. Выпил разом горсть каких-то таблеток.
Я разбилась вдребезги. Упреки, сомнения, подозрения — неужели мои слова могли толкнуть его на такой чудовищный поступок?! Неужели я виновата?!
Что было на похоронах в Москве, помню плохо. Слез не было. В крематории, увидев, как тело уходит в бездну, потеряла сознание и меня увезли на скорой. Утром проснулась с седой головой.
Много позже я узнаю, что попытки самоубийства у Бориса были и раньше. Что депрессия глубоко сидела в нем, а я ее не замечала. К своим тридцати с лишним я понятия не имела, какое это тяжелое заболевание. И думала, что его агрессивные приливы гнева имели отношение лично ко мне, а они, на самом деле, были про всю его жизнь. Может, от этого и пришёл в церковь?
Потом меня долго таскали в КГБ на омерзительные и унизительные допросы. «А не вы ли его подтолкнули? А общался ли он с компанией «Де Бирс»? А не занимался ли бизнесом на дипработе, нарушая запрет?» А я знаю?! По мне — пахал и ничего он не нарушал. В конечном итоге меня оставили в покое и отдали его дневниковые записи.
Я чуть лучше поняла его решение уйти из жизни. Тяжелый невроз был отчасти связан с тем, что ему было душно в чиновничьих мидовских рамках. Что в России, по его мнению, все пошло наперекосяк. А я на его глазах занималась всем тем, о чем он мечтал сам. И светская жизнь, и эта выставка, и поступившее мне после нее предложение работать в Москве на корпорацию «Де Бирс» — всего этого ему хотелось не столько для меня, сколько для себя. А он сидел в дипломатическом гетто, с ощущением того, что жизнь проходит.
Всё это не было финалом. Понять причину — не значит прожить до конца.
Борис был православным. Придя в себя после похорон, я поняла, что хочу отпеть его. Церковь самоубийц не отпевает. Пошла к своему исповеднику, отцу Геннадию, который понимал православие тонко и широко. По его совету я передала тогдашнему Патриарху Алексию письмо, в котором описала все случившееся, сказала, что беру послушание (в храме служить, мыть полы, чистить подсвечники, помогать по силам) и прошу дать позволение отпеть ушедшего.
После немалых хлопот моих и друзей прошение доставили по адресу, и Патриарх дал разрешение — Бориса, как положено, отпели в храме. Какой-то долг я вернула, но мне по-прежнему пронзительно жаль Бориса.
Спустя восемнадцать лет снова грохнуло. На сей раз ушёл из жизни не родственник, не дед, не муж, а добрый приятель и объект моего искреннего восхищения.
С выдающимся дизайнером моды Александром Маккуином меня познакомила Изабелла Блоу — стилист, визионер, ярчайший человек в мире моды — и ближайшая подруга Маккуина.
Замкнутый британец, любящий моду до дрожи, Маккуин был пронзительно талантлив и ни на кого не похож.
Попасть на его показы было сложно: строгий проход по именным приглашениям, фейс-контроль лучшего агентства — только профессиональная пресса и близкие друзья.
Его показы моды всегда были больше, чем артистичная демонстрация очередной коллекции. Это были своего рода театрализованные сообщения, которые он разыгрывал с помощью нарядов, людей и запрятанных, весьма глубоких, идей.
То он объявлял приход средневековой готики в нашу сегодняшнюю жизнь, и никуда нам от нее не спрятаться. То напоминал, как важен в нашей жизни танец, и тогда его модели (вместо того, чтобы с мрачными лицами ходить туда-сюда по подиуму) танцевали так, что в конце показа все снобы из мира моды аплодировали стоя. То, желая поддержать близкого друга, Кейт Мосс, попавшую в грязный скандал, выпускает в конце показа сенсационную по тому времени голографическую 3D-проекцию. В абсолютной темноте, под музыку Джона Уильямса из фильма «Список Шиндлера», мы увидим в воздухе крошечную белую точку, которая будет медленно становиться струйкой белого дыма. Струйка превратится в необычайной красоты девушку в развевающемся белом платье, и мы поймем, что девушка как две капли воды похожа на Кейт Мосс, а потом она начнет медленно исчезать в черном воздухе, снова станет белой точкой и исчезнет вовсе. Опасная эфемерность моды: была ты — и нет тебя. Элита глянцевой модной журналистики поднялась с кресел, аплодировала стоя, у многих лица были залиты слезами.
За последние двадцать лет такого воздействия показы можно сосчитать на пальцах одной руки. Довести людей, развращенных снобизмом модной индустрии, до искреннего восхищения и сострадания — пожалуй, только Маккуин один и смог.
Маккуин был импульсивным, эмоционально раздерганным и ужасно ранимым. Ну и, разумеется, приверженным разным нездоровым химическим экспериментам над своим организмом. В мае 2007 года не стало его ближайшего друга и музы Изабеллы Блоу. Летом он приезжает в Москву по случаю открытия своего магазина, дает мне интервью для Vogue с одним условием — ни слова про Изабеллу. Я ответила крепким теплым объятием. Он понял. А в феврале 2010 года скончалась его мама и друг Джойс Маккуин.
Через девять дней после ее смерти и прямо перед парижскими показами мы узнаем, что Маккуин умер. Повесился. Все понимали, что смерть матери для него трагедия, но никто не мог предположить, насколько она поставила под угрозу его собственную жизнь.
Уход Маккуина поставил жирную точку в том, что я бы назвала высоким дизайном моды. Многое из того, что он делал, было своего рода вершиной профессии.
Две-три недели всех лихорадило от горя, а также от мысли «что же будет?». Отменят показ в Париже?! Ателье принимает решение довести начатую им работу до конца и все же выступить в Париже.
Ассистенты Маккуина не только завершили коллекцию, но и превратили показ в своеобразное прощание с героем.
В роскошном парижском особняке действо происходило в несколько сеансов. Один за другим. На каждый приглашали 10–12 человек, не больше. Едва поднимали глаза на вновь пришедших. Когда под тихую классическую музыку вышла первая модель, казалось, что за кулисами стоит живой Маккуин. Всего шестнадцать выходов эдаких красавиц эпохи Возрождения с византийскими мотивами.
Они проходили мимо нас, разворачивались в конце залы, и уходили. Больше ничего. Ясный и сильный способ заставить всех ощутить утрату.
Кто-то пытался записать, кто-то просто смотрел. Многие сквозь слезы. И в то же время в показе не было ничего похоронного, никакой пафосной скорби. Аскетичная дань гению, без сценических и световых эффектов, без пафоса и цветов.
Эти трое мужчин — мой дед, мой муж и мой друг — совсем разные люди, из разных поколений и с разной степенью близости ко мне. Но вопрос остался. Он мучает всех, кто соприкоснулся с такой бедой. Почему? С чем не справился? Кого предал? Чего испугался? Сошел с ума?
Во многих языках мира для описания самоубийства есть формулировка — «добровольно ушел из жизни». Так вот. Никакой доброй воли в самоубийстве нет. Оно всегда происходит под давлением. Будь то перспектива пыток и измывательств, или страх перед утратой таланта, потерей успеха, страх одиночества и беспомощности или просто страх жить.
Эти три человека наполнили меня своей жизнью, а не своей смертью. Они и сейчас числятся мною среди живых. Просто стоят чуть особняком.
Адиль Юлдашев
Мужчины. Срок годности
А вы не замечали, что некоторые мужчины, выбирая продукты, никогда не догадываются, что есть срок годности?
Хотя давайте обо всём по порядку.
Женщины в России обожают метросексуалов, потому что у нас метросексуалы — это не мужчины, которые придают большое значение своей внешности, а те, которые ходят с женой в Metro. Нет ничего сексуальнее для нашей женщины, чем внешность мужчины с тележкой, полной продуктов. Одним словом, охотник. Самец. С другой стороны, есть субтильные мальчики с бородой канадского дровосека, ежеминутно её поглаживающие, как бы проверяющие, на месте ли ещё их мужественность и сексуальность или они уже убежали за смузи. Вам смешно, а им мачково. Мачково — это когда очково, что ты уже не мачо. Этих инфантильных хлопчиков опытные женщины берут только со скидкой, а неопытные, к сожалению, умудряются переплачивать самым дорогим, что у них есть, своей молодостью.
А вот на вершине женской пищевой цепочки… стоял Семён. Таких, как он, как правило, съедают сразу после секса. На упаковке с Семёном всегда красовались три крупные цифры: 18+, 50+, 80+. Которые обозначали возраст, вес и уровень интеллекта. То есть, как вы правильно заметили, он был желанным для женщин с любыми цифровыми диапазонами.
Этакий гусар, при виде которого прекрасный пол готов был бросать в воздух не только чепчики, но и другие лишние для гусар предметы женского гардероба. Весёлый, красивый. С фигурой банино спьяджа, итальянского пляжного спасателя. Это типа такой красавчик, стул-вышка которого всегда направлена не в сторону плавающих потенциальных утопленников, а на пляж, чтобы прекрасная половина лежаков могла воочию неторопливо млеть от созерцания Спасателя… их внезапно одиноких душ. Особо опытным банини достаточно вместо спасательного круга бросить чуть прищуренный взгляд, и вечером чья-то жизнь спасена. Ну, честь потеряна, а жизнь спасена. Да и кто её будет искать-то — честь. Да еще на итальянском побережье! Кто не хочет её потерять, надо оставлять честь дома. Вышла за дверь, сразу раз её под коврик. А вернулась из Италии — нашла её целой и невредимой. Отлично. Можно нажимать на звонок.