Оказалось, гораздо тяжелее смотреть на тех, кого любишь с юности.
Себя, выясняется, не жалко, за себя не болит. За них – да.
Александр Цыпкин
Отрывки из спектакля о людях, только что умерших и очнувшихся на том свете. Их первые монологи
Вот что я ей тогда не позвонил… Ведь и телефон был. Представляешь, помнил его наизусть лет сорок получается. Ничего не мог запомнить, а его не мог забыть. Тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать. У них еще тогда по шесть цифр было. Жизнь кажется длинной, а потом вот рррраз – и сидишь тут с собакой разговариваешь. Я много раз хотел набрать. А что скажу? «Привет, ты как? Я нормально женат, двое детей, девочки, внук даже есть. Кого люблю? Девочек? Конечно! Жену? Ну… она мама хорошая».
А она вдруг мне скажет, «А у меня все плохо, жизнь не сложилась, жаль ты тогда не позвонил. Я так ждала».
Я и тогда-то испугался ответственность взять. У нее ребенок от кого-то, я нищий. Ну куда мне все это было? Но телефон-то помню.
А уж если ей сейчас плохо, то начал бы себя корить, что во всем виноват, еще полез бы спасать. Точно бы полез. Знаешь, иногда лучше про чужие беды не знать. Просто если знаешь, то не помогать как-то неприлично. А если не знаешь, то какие вопросы?
Надо было позвонить. Хотя бы раз голос услышать. Хотя бы лет через двадцать, еще бы узнал. Сейчас, наверное, уже нет. Да она, может быть, умерла. Ты, может, ее видела. Может, сидела вот так, тебе про меня рассказывала, говорила: «встретишь Колю Кирпичникова, откуси ему…» Н-да если она раньше меня на ваши суды попала и все обо мне поведала, рассчитывать особо не на что будет. Хотя… если так взять. Плохого я ничего не сделал. Разве что надежду дал на какое-то время. Хотя я особо ничего не обещал, просто исчез, перестал трубки брать. А зачем? Только мучить.
Мне кажется, я вот как тогда полюбил ее, так больше никого по-настоящему и не любил. По-настоящему – это только если взаимно. Иначе все не то. А она меня любила. Вот вы нас, собаки, любыми идиотами любите. И она меня так же.
Надо было набрать.
Я, когда начальника местного тут встречу, обязательно скажу, что предупреждать надо о том, что кран выключать собрались. У меня реально минуты две-три было. Так сердце прихватило, что понял – не успеть мне до больницы. Думаю, надо жене позвонить, предупредить, что к ужину не приду. А в голове только ее цифры «тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать». Забыл все остальные номера, а рядом только городской. Ну я и набрал. А там гудки странные. На ее голос похожие. Я бы, знаешь, просто прощения попросил. Здесь его не у кого попросить… У тебя только если. А что ты понимаешь? Молчишь. Дышишь. Хотя чего тут понимать?
Ладно, если ты ее после меня встретишь, передай, что я прощения просил.
Пойду я. Поищу, где выход. Запомнила? Тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать. Коля Кирпичников. Ах да, зовут ее… Господи, как же ее зовут-то? Тьфу, вот склероз. Нет, ну подожди. Я не мог забыть. Я когда умирал, помнил, а сейчас забыл? Так не бывает. Помню, мне имя не нравилось, я еще ее Соней называл. Да что же это такое! Вот придурок. Уфф. Смешно, ей-богу. Я же дочку в ее честь назвал. Это я на нервной почве. Не каждый день умираешь. Галина она.
Галина. Телефон в Рязани. Тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать. Коля из Москвы. Запомнишь? Прощения просил. Ну и передай, что до сих пор люблю.
Надо было набрать.
Ну все, конец мне. Подвел я Иван Сергеевича, он мне пост доверил, а я сбежал и даже не предупредил! Стыдно-то как… Позорно.
Взял вот так и безответственно умер, можно сказать, нарушил партийную дисциплину. Надо собраться и что-то придумать. Тут же должна быть связь. Ну не может быть, чтобы никакой возможности не было туда что-то передать. Тут не идиоты, тут должны это продумать. Ладно я, а если бы Иван Сергеевич умер, как область без него бы?.. Должна быть связь! Поищу.
Нет связи. Ничего нет. А еще говорят, у нас воруют. Здесь вообще ничего нет, а наверняка должно было быть, но все растащили, Ивана Сергеевича на них нет. Эх.
Мне даже страшно подумать, что там сейчас начнется, как жена утром меня добудиться не сможет. Это ведь ей придется звонить Иван Сергеевичу… это если она еще номер его найдет. Надеюсь, тянуть не будет, сначала позвонит Ивану Сергеевичу, а потом уже скорая и все остальное. Ну, она опытная, знает что делать. Не подведет.
И главное, во сне… ну вот нельзя было как-то днем, я бы точно успел нужные распоряжения оставить. Юбилей района, ну не каждый день же такой праздник! А меня главой вот только недавно назначили, я, можно сказать, всю жизнь шел к этому дню и умер прямо в день рождения. А кстати, кто его придумал делать первого октября? А, вспомнил, это Сухин, сторож наш, правильно сказал, хорошая дата, первое октября, еще до нас на обычной машине доехать можно, потом уже только на уазике, да и то…
Интересно, Иван Сергеевич-то уже выехал? Может, успеют его предупредить, так неудобно будет, ему два часа трястись, а тут такое. Он бы мог столько полезного сделать за эти два часа, он у нас работящий, вся область на нем, а я его подвел.
Люди придут, гости официальные с ним будут, праздник народный, остановку автобуса покрасили, ленточку приготовили, школьный хор выучил песню, наконец, кстати на стихи Иван Сергеевича, а глава района струсил, сбежал, считай. Остановку покрасили. Черт, главное, чтобы дождя не было, денег-то на краску нормальную не было, мы пока старой нашей все замазали, я на днях думал немецкую взять у одного из наших торгашей, у него от коттеджа осталась. Но солнце всю неделю, я и рискнул. А вдруг все-таки дождь? Ну, надеюсь, наша сдюжит. Довоенная вроде, тогда еще умели краску делать. Надеюсь…
А то я, как представлю лицо Ивана Сергеевича, так душа в пятки, хорошо, что отсюда меня не достать, а то бы еще раз умирать пришлось, нет, конечно, удобно, что вот прыгнул сюда и все. Раз – и нет никакого Иван Сергеевича. Ты просто не понимаешь, какой это зверь! Ваш местный суд – это санаторий по сравнению с селектором нашим.
Ну а как иначе областью рулить? Без жесткой руки наш брат мягким становится, податливым на всякие глупости, начинает думать много лишнего, прессу читать.
Черт, пресса! Эти тоже, как узнают, что я умер, поливать область начнут, что, мол, продолжительность жизни в районе низкая или, еще хуже, что Иван Сергеевич подчиненных довел. Ей-богу, лучше бы меня машина сбила… меньше забот Иван Сергеевичу, и меня нельзя обвинить в несознательности. Э-э-эх, Иван Сергеевич, не серчай.
Ну, надеюсь, праздник не отменят. Это уже совсем никуда. Можно, кстати, меня одеть и посадить в углу, дескать жив, просто устал и молчит. А потом уже тихонечко всем сказать, я бы на месте Ивана Сергеевича так бы и сделал. Как бы ему эту мысль передать. Нельзя вот так вот, с делами не разобравшись, уходить. Нельзя. Не по-товарищески. Вот Иван Сергеевич бы так никогда не поступил. Поэтому он и глава области. Надеюсь, он мне выговор посмертно не объявит. А то ведь может. Хотя будет прав. Другим урок. Пусть думают, когда на службу Отечеству заступают. Ну ладно, буду пока здесь все к приезду Ивана Сергеевича готовить. Вот придет его срок, прилетит он сюда, а я уже здесь – все в деталях продумал, программа по минутам. И скажет мне Иван Сергеевич:
«Молодец, Килькин, возьму тебя на повышение, как обещал».
Эх, Рыбкин. Кретин ты, конечно.
Нет, я не жалею, я даже не задумался. Как увидел глаза этого Рыбкина, так и прыгнул.
Он пацан совсем еще. Хилый, бестолковый. Правда, честный. Была у нас заварушка, он сам даже огреб, но никого не сдал. А вот руки из жопы, ничего в них удержать не может. Он еще такой, знаешь, весь в веснушках, мать говорит, это в деда.
К нам мать приезжала, она как чувствовала, говорит: «Сергей Иванович, я вам Кирюшу как отцу доверяю, он у меня один. Была у него сестра, да…» и заплакала. Я уж спрашивать не стал. Чего сердце бередить, у самого две девчонки. Я, когда они палец режут, с ума схожу, а тут…
Хорошая мамка у Рыбкина. Заботливая, но в меру. Не сидит на нем как курица на яйце, хотя на Рыбкине надо бы. Я вообще не знаю, как он жить собрался. Мать вот беречь его просит, может, думает, он на старости заботиться о ней будет?
Рыбкин будет! Это точно, только я бы многое отдал, чтобы к нему в руки в старости не попасть. Старость сразу закончится. Знаешь, вот есть такие люди: добрые, хорошие, но такие непутевые, что одно зло от них. Ну, хорошо, не зло, зло – это намеренно, просто один вред. Вот вроде бы помочь всем хотел, а все испортил. И непонятно, прощать таким или как? Ведь если с добрым сердцем, то вроде бы все прощать нужно. Я не знаю. Рыбкин кстати, думаю, если каким-то чудом армию пройдет, должен о моих дочках хотя бы как-то позаботиться. Ну они всем отделением должны, конечно, но Рыбкин больше всех стараться должен. А от его заботы, боюсь, одной беды жди. Ну, надеюсь, Маринка быстро замуж снова выйдет. Баба видная, еще и с работой, потом меня, наверное, как-то наградят, хотя от их наград толку никакого, посмертно особенно. У вас тут мои награды зачтутся? Не в курсе? Вот и я о том. У вас тут свои награды, я думаю. А эти лучше бы квартиру дали.
А то живем в однушке вчетвером. Ну, точнее жили… Нет все равно лучше, чем в общаге. Если по-честному, то в армии сейчас все как надо. Я еще помню, как в двухтысячные было. Сколько людей по глупости положили. Скажешь, я тоже по глупости? Может, и так. Но уж точно не от безденежья или предательства какого. Просто таких, как Рыбкин, нельзя в армию брать. Опасно для всей страны. Он и не хотел. Говорит: «Возьмите санитаром». А куда его, лба здоровенного, в санитары? Руки как ласты. Вот он, дурень, гранату в ластах и не удержал. И что мне делать было? Стоят двенадцать оболтусов и Рыба над гранатой. Глаза стеклянные. Ну как можно было ее выронить?! Я войну прошел – выжил, а тут…