Снейд растерянно заморгал ресницами.
– Какая-то чертовщина! По какому праву Патрик Мадиган вмешивается в наши семейные дела?
Эфраим грустно посмотрел на Генри, потом промолвил:
– Зачем ты спрашиваешь? Тебе и так известен ответ.
– Это все прошлые дела…
– Они и сегодняшние. Ребекка вышла замуж за Рори.
Лицо Снейда налилось кровью и стало похоже на спелый помидор.
– Труп Амоса еще не остыл! Что подумают люди? И о чем думает эта безмозглая дура? – Его возмущению не было предела.
– Ты стал рассуждать в точности как Леа, – заметил Эфраим.
Генри сделал вид, что не заметил колкости тестя.
– Это он, Рори, вынудил ее к браку! Как ты, Эфраим, мог разрешить это кощунство?
Эфраим развел руками, словно пытаясь объять и землю под ногами, и небо, нависшее над ним.
– Господь распорядился, чтобы Рори охранил Ребекку и ее дитя. Теперь она и мальчик в безопасности на ранчо Амоса.
– Слава Богу! У меня на душе стало легче. Но все-таки мне надо повидать Ребекку. Я пользуюсь кое-каким влиянием в столице штата и могу ей помочь. И оградить ее от давления этих чертовых ирландцев – если она, конечно, этого пожелает.
– Ты верный друг, Генри. И всегда был таким. Но не горячись…
Генри успокаивающе похлопал старого священника по плечу.
– Там, где я делаю дела, все бывает в порядке.
Зять ускакал, и Эфраим остался в одиночестве. Перед ним, полускрытая листвой деревьев, белела его церковь. Достаточно ли он праведен, чтобы вернуться в нее и вновь проповедовать слово Господне?
19
Ранчо Амоса Уэллса
Утреннее низкое солнце слепило глаза, и Ребекка различала лишь силуэты сына и Патрика, которые далеко опередили ее экипаж. Она радовалась тому, как ловко управляется Майкл со своим белым пони, но все же подстегнула своих лошадей, чтобы догнать всадников.
– Он прирожденный наездник, – похвалил мальчугана Патрик, когда они поравнялись, зная, что такое высказывание согреет сердце матери. – Он весь в отца. Рори чувствует лошадей, как никто другой. У нас в роду он единственный, кто унаследовал этот талант от нашего папаши.
– Рори рассказывал, что ваш отец был конюшим у знатного лорда. Зачем же он покинул Ирландию? У него была хорошая работа.
Патрик на мгновение задумался в поисках подходящего ответа. Он был так похож и в то же время так не похож на младшего брата. Как будто художник, делающий копию, сознательно совершал некоторые ошибки, а в последний момент еще и решил поменять цвет волос.
– Если вы не родились и всю молодость не провели в этой стране, вам трудно понять нас. Да, мы на своей родине имели крышу над головой и пищу на каждый день. В Ирландии не многим выпадало такое счастье. Но наши родители хотели большего, чем ложиться спать на сытый желудок.
– Улицы в Америке не вымощены золотом, – напомнила Ребекка.
– Да, я согласен. Но здесь человек дышит воздухом свободы и имеет надежду найти вдруг кувшин с монетами, как в арабских сказках.
– Вы его нашли. Но чем-то вы поступились ради такой находки?
– Я бы отдал все, что здесь имею, ради воскрешения из мертвых моего отца, матери и убитого вашим бывшим супругом брата.
Ребекка сразу же воспротивилась.
– Зачем копить в душе злость, Патрик? Я ни в чем перед вами не виновата.
– Я узнал про всю долгую череду недоразумений и ошибок, вставших на вашем жизненном пути, и понял, что злая воля властвовала над вами… над тобой, – тут голос Патрика смягчился. – И над Рори. Но ты не держишь зла против него? – Голубые, проникающие в глубь души глаза старшего брата впились в Ребекку.
– Он был груб со мной, – пыталась защищаться Ребекка. – Он сначала предложил мне стать его содержанкой…
– Но он спас тебя от тюрьмы. Если ты прихлопнула Амоса, то честь тебе и хвала, а если ты…
– Замолчи. Ты сам шипишь, как змея, спрятавшаяся в кустах. Зачем ты хочешь меня ужалить? Почему ты не веришь мне?
– Покуда я зарабатывал деньги, я не верил никому и никто не верил мне. Я знаю, что за каждым поступком любого человека прячется корыстный расчет.
– Так уезжай и зарабатывай дальше свои деньги! – в сердцах воскликнула Ребекка.
Прогнать Патрика было легче всего, труднее было избавиться от яда, который он влил в ее душу.
Неужели все считают, что за ее замужеством с Рори есть корысть и унизительное желание обезопасить себя?
Уэлсвилл
Эфраим Синклер окончательно решил облегчить свою совесть и исповедаться перед дочерьми. Он подвел итог своей жизни – кому он что должен. Долг Ребекке был труднооплачиваемым. А старшей дочери Леа? Счастлива ли она? Он подумал, что надо бы навестить ее и очистить свою совесть, все рассказав ей.
Занятый этими навязчивыми мыслями, он бродил по опустевшему дому, когда-то уютному, но после смерти Доркас постепенно приходящему в ветхость.
– О, Доркас! Я грешен и перед тобой за свою слепоту!
Тишина в комнатах действовала на него угнетающе. Сумерки сгустились за окнами, но он не зажигал ламп. Он жаждал общения хоть с кем-нибудь. Дети Леа, наверное, будут рады увидеть своего дедушку.
Он знал, что между Генри и Леа не все в порядке. Их характеры не сошлись, и им не хватало того всепрощения, которое удерживало его и Доркас от краха в семейной жизни.
Если Ребекка уже не нуждается в его советах, то, может быть, Леа послушает отца и откажется от беспричинной злобы и ревности по отношению к своему мужу.
Путь к дому Снейдов был им не замечен за тяжкими думами. Его обрадовало, что все окна жилища ярко светились. Маленький китайчонок-слуга распахнул перед ним входную дверь.
– Миссис Леа будет рада видеть вас, уважаемый. Она только что уложила молодых хозяев в постель. Могу ли я предложить вам ужин, сэр?
– Нет, Джу-Джу. Я не голоден. Разве, если кто-то составит мне компанию.
– Хорошо, сэр. Я поднимусь наверх и доложу госпоже.
Эфраима провели в роскошно обставленную гостиную. Казалось, что в доме все дышало довольством и покоем, но Эфраим чувствовал, что это далеко не так.
Полчаса спустя он увидел свою странно возбужденную старшую дочь, располневшую чуть ли не вдвое. Он отвел глаза и накнулся взглядом на старинное серебро, подаренное им и Доркас к свадьбе Леа. Оно, казалось, было единственным звеном, связывающим его и эту почти незнакомую ему женщину хоть какими-то теплыми воспоминаниями.
– Она отправила на тот свет мужа, когда поняла, что он на мели, и выскочила замуж за ирландца, чьи акции поднялись вверх, – рассуждала Леа.
– И тебе не стыдно так говорить? – прервал дочь Эфраим.
– Ты всегда защищал ее! И Генри тоже. Вы все ее любили, а меня никто. Если она уж такая невинная овечка, почему тогда шериф хочет ее арестовать?
Слезы катились по ее обвисшим щекам, потерявшим прежнюю упругость и румянец.
– Кто-то хочет возложить на Ребекку вину за убийство мужа и подбросил улики против нее.
Леа не слушала отца. Она яростно размешивала в чашке чая брошенный туда щедро сахар. Ей казалось, что ее чай не такой сладкий, к какому она привыкла.
– Леа, дитя мое! – Эфраим обнял ее.
Она уронила голову на плечо отца и расплакалась.
Карсон-Сити
Шеффилд по прозвищу Шанхай сделал себе состояние на незаконной торговле опиумом с Китаем. Когда он стал политиком, а в дальнейшем сенатором от Невады, он постарался хорошо спрятать эту грязную страницу своей биографии и стал заниматься благопристойным бизнесом. Но его расходы, как он давно убедился, превышали доходы от вложенных им денег в прииски Комстока. Очередная молоденькая пассия поставила условие, что будет тратить на свои наряды сколько захочет, да еще обеспечит своим родителям безбедное существование.
Шахты только пожирали деньги, серебро и золото в них истощились. Его партнеры по инвестициям – Баскомб и Хаммер, так же как и он, были в тревоге. Теперь все они встретились в кабинете Шеффилда, и разговор никому из собеседников удовольствия не доставлял. Для всей троицы непривычным было ощущение, что земля уходит из-под ног.
– Хобарт все-таки что-то передал Мадигану?
– Да, тут мы оплошали…
– А Цыплячий Воришка позволил себя убить.
– Тогда как избавиться от этих чертовых братьев Мадиган?
Гневные реплики, которые вылетали из их уст, взлетали, как стая галок, в стенах солидного кабинета, но все голоса разом стихли, когда дверь, казалось бы, такая надежная, вдруг распахнулась от удара ноги.
Вооруженный ковбой свирепого вида стал на пороге.
– Какого дьявола тебе здесь надо? – вскричал Шеффилд.
Бледные глаза вошедшего встретились с взглядом сенатора. Эти глаза ничего не выражали. За них говорил ствол «кольта» 45-го калибра, поднятый как раз на уровень лба сенатора.
«Вот и пришел мой конец», – как-то отрешенно подумал сенатор.
Непрошеный гость широко улыбнулся, оскалив желтые от табака зубы.
– Ваш деловой партнер нанял меня, чтобы я избавил вас от некоторых сложностей. Представьтесь, пожалуйста, чтобы я знал, с кем имею дело, – издевался бандит.
Баскомб вытянул из кармана платок и вытер пот, застилавший глаза. Он заговорил первым.
– Я Хирам Баскомб. Президент сберегательного банка Сакраменто, штат Калифорния…
– Пошел ты… – от души выругался гость. «Кольт» в его руке оставался неподвижным и направленным точно в переносицу Шеффилда.
Баскомб, пытаясь что-то произнести в ответ, поперхнулся. Велико было унижение, но позорный страх лишил его дара речи.
Прожженный политикан Шеффилд Шанхай, в своем бурном прошлом неоднократно попадавший в подобные переделки, очнулся от шока и, несмотря на устремленный на него черный зрачок ствола, произнес:
– Не трепыхайся, Баскомб. Этот маленький спектакль предназначен для проверки нашего боевого духа.
– Но…
– Не лезь на стенку, Хирам. Навести лучше своего дружка в Первом национальном банке с утра. Кажется, его зовут Сэм Пфеффер. Попробуй вытащить из хранилища документы Мадиганов.