В холодную зимнюю ночь, когда спать было слишком холодно, Сигги расплетала свои длинные белые волосы, разбрасывала их по плечам и рассказывала мне историю из своего прошлого.
– В восемнадцать лет я вышла замуж за блондина по имени Рол. Он жил на другом конце деревни, где я родилась, и мы росли вместе. Мы поженились, а через три месяца он вместе с другими деревенскими жителями отправился в набег на Элшийский монастырь за Молчаливое море – тогда в каменных аббатствах еще хранилось золото.
У Сигги был чистый, выразительный голос, да и вообще она притягивала к себе взгляд. Я была бы очарована, даже если бы та история не была пронзительно личной.
– На прощание Рол положил руку мне на живот и поцеловал меня, и в его голубых глазах плясал огонек. Он поклялся, что принесет мне золотой крест, который переплавит в брошь для моего плаща. Домой он так и не вернулся. Я родила, и ребенок вскоре умер. Полная решимости вернуть смысл в мою жизнь, я отправилась на запад. Я надеялась, что смогу подкупить Морских Ведьм, и они примут меня к себе. Я мечтала пересечь Молчаливое море, побродить по Элшленду и найти затерянный город Зеленых Женщин. Мне тогда мечталось о многом, но однажды летом на ночном рынке в городе Лир я встретила Иону. Ее черные волосы были того же цвета, что и ее несравненный плащ ДарующейМилосердие. Она была нежной и бесстрашной, а я тогда от месяцев бесцельных скитаний в одиночку по Ворсленду почти одичала. Мы хотели вместе бродить, вместе есть, вместе убивать… В общем, хотели жить вместе – монета к монете, смерть к смерти.
– Однажды зимней ночью Иона не смогла заснуть и отправилась гулять, и на берегу озера Гид на нее напала стая голодных волков. Я пыталась спасти ее, но раны были столь глубокими, что она истекала кровью, и помочь ей уже ничто не могло. Она умоляла меня убить ее, и я дала ей голубое семя и держала ее в объятьях до самого конца.
Я уставилась на огонь, избегая взгляда Сигги. Ее голос охрип от волнения. Я дала ей время совладать со своей печалью, а затем спросила:
– Как ты это перенесла?
– Да никак. Просто делала то, что должно. – Она помолчала. – Когда я умру, исчезнет моя память, а с ней вместе исчезнет и Иона.
Я взглянула на нее и увидела, что она спокойна и невозмутима.
– Ты рада, что встретила Иону?
Сигги пожала плечами.
– Вместе мы шли по жизни. Вместе творили смерть. И нам долго казалось, что так будет всегда.
После смерти Сигги я частенько вспоминала тот разговор.
Прошлой осенью она поскользнулась на льду и сломала бедро. Ходить после этого не могла, и ее терзали ужасные боли.
Пока я резала ее запястья, Руна крепко ее держала. Ее уроки даром не прошли, и я сделала все именно так, как она нас и учила долгими темными ночами у костра – два быстрых, чистых разреза на нежной коже в том месте, где синие вены переходят в красные. Потом я поила ее свежей чистой водой, а Джунипер шептала ей на ухо предсмертное стихотворение.
Мы несли истинное Милосердие.
Сигги, чувствительностью при жизни не страдавшая, перед смертью вдруг стала сентиментальной.
Иногда такое случается.
– Хотела бы я, чтобы Рол вернулся, – пробормотала она мне, положив одну руку себе на сердце, а другую – на мою руку.
– Да, – прошептала я, – не плохо бы было.
– Жаль, что я никогда не увижу тролля, живущего на дальнем севере. Хотелось бы увидеть и только что убитого гигантского снежного медведя. И жаль, что мы с Ионой не провели наши последние годы в теплой каменной хижине у моря. А еще я так и не встретила Морских Ведьм и не увидела Опаленных Деревьев.
– Да, очень жаль.
Наша наставница Милосердия испустила последний вздох.
Мы подняли ее тело на наспех сложенный погребальный костер из сосновых веток. Вместе мы разожгли огонь. Вместе уселись рядом и молча смотрели, как душу ее уносит в Холхаллу пламя.
Я, дрожа, взбиралась на Опаленное Дерево, а голос Тригва призывал меня лезть все выше и выше. Я глянула через плечо всего лишь раз. Увидела черные деревья, белый песок и голубую воду.
Я ухватилась за последнюю перекладину и, подтянувшись, оказалась на мосту. Подождала, пока уймется дрожь в ногах, а затем глубоко вздохнула и огляделась. Мост соединялся со множеством других деревянных мостов, между которыми были разбросаны десятки хижин. Целая деревня в небе!
Тригв вскарабкался за мной, и легко прыгнул на доски. Остальные, пройдя по мосту до конца, уже входили в большое круглое деревянное здание с конической крышей, поднимающейся к самым облакам.
Вцепившись в веревочные перила и медленно переставляя ноги, я двинулась за всеми. Тригв следовал на шаг позади. На каждом шагу доски подо мной скрипели, и я вздрагивала. Меж тем усилился ветер, и черные листья Опаленных Деревьев вокруг, казалось, предостерегающе затрепетали.
Из большой хижины вышла Сейдж и, заметив, что двигаюсь я совсем уж неуверенно, ободряюще улыбнулась, а затем легко пробежала по мосту, взяла меня за руку и начала читать молитву.
Она воззвала к ветру, птицам и облакам, а затем провела пальцем мне по щеке.
Мой страх вдруг исчез – сломался, словно сухая ветка под ногой.
Я отпустила веревку, выпрямилась и улыбнулась. Теперь я смотрела вниз без ужаса, наслаждаясь красотой деревьев и моря внизу.
– И крыльями как смоль обзаведясь, – невольно обронила я.
– Пронзили Ведьмы небо синее. – Голос Тригва был глубоким и ясным.
Сейдж, рассмеявшись, подхватила:
– Людишкам сирым оставив грязь…
Хижина Матушки Хаш, несмотря на название, была большой, как жилище ярла. Я проследовала за Сейдж через несколько комнат, разделенных только длинными нитями с нанизанными на них крошечными ракушками, которые тихо позвякивали, когда мы проходили через них.
Морские Ведьмы были повсюду – молодые и старые, от только что вставших на ноги младенцев до седовласых женщин вроде Сигги. Одни ткали на огромных деревянных ткацких станках шерстяные нити, другие пекли в гигантском очаге хлеб, третьи окрашивали шерсть в цвет морской пены, четвертые молились у открытого окна. На всех были зеленые шерстяные юбки, и у всех волосы свободно спадали на спину.
Из отверстия посреди пола вверх поднималась мощная ветка Опаленного Дерева и, пройдя через другое отверстие в крыше, уходила наружу, отчего хижина казалась живой. Я почувствовала тепло, исходящее от ветки, и подняла руки ладонями вверх, и их мягкими волнами омыло тепло.
Ко мне присоединились Руна, Ови и Джунипер, и Джунипер источала радость. Из-за занавеса из ракушек появились Аарн и Саша, глаза Аарна были широко раскрыты, и даже Саша позабыла свою тихую грусть и с интересом оглядывала хижину.
Несколько ведьм узнали Джунипер и кивнули ей. Сейдж и другие наблюдатели ушли к матушке Хаш, а мы остались у дерева ждать. Одни ведьмы улыбались нам, другие смотрели на нас с любопытством, третьи спокойно занимались своим делом.
К нам подошла ведьма средних лет и указала на нашу разорванную одежду.
– Разденьтесь, я выстираю и починю вашу одежду.
Она сделала знак другой ведьме – девочке лет двенадцати. Та вышла из хижины и вскоре, застенчиво улыбаясь, вернулась с аккуратно сложенными одеждами в гладких веснушчатых руках.
Я сняла сапоги, сбросила плащ, положила на пол топор и начала раздеваться до штанов. Закончив, отбросила окровавленную одежду Сестры Последнего Милосердия и в сердцах пнула тунику, радуясь, что наконец-то избавилась от нее. Скользнула в чистую тунику морской ведьмы, шерстяная ткань которой пахла яблоками и свежим воздухом.
Я обернулась и прежде чем Ови натянула ведьмину тунику, успела заметить на ее теле шрам – тонкий и розовый, тянущийся от нижних ребер до пупка. Джунипер как-то предположила, что Ови получила его в той же битве, в которой потеряла глаз.
Тригву и Аарну тоже выдали новые туники. Льняные штаны Тригва были сшиты из плотной, искусно сотканной ткани и оттого от шипов Смертельной Ежевики почти не пострадали, но его туника была разорвана по меньшей мере в четырех местах. Он сбросил мех и разделся до пояса. Аарн сделал то же самое.
Я собрала нашу старую одежду в кучу.
– Чинить наши лохмотья нет нужды, – сказала я ведьме и, подойдя к большому очагу, бросила их в огонь, а затем с улыбкой смотрела, как простые, окровавленные туники Сестер Последнего Милосердия превращаются в золу.
Все смерти, которую мы несли в наших одеждах, все пятна крови… исчезли. Мне хотелось бы сжечь и наши плащи, но мы не могли позволить себе новые, и они нам были нужны, чтобы укрыться от приближающейся зимы.
Я почувствовала движение в воздухе. Ведьмы подняли головы и взглянули на дверь.
То была Матушка Хаш.
А была она высокой, даже выше Руны, ростом около шести футов. Несмотря на прожитые годы, кожа ее была гладкой, как фарфор. У нее был длинный прямой нос и распущенные светло-зеленые волосы, волнами обрамлявшие острый подбородок. В правой руке она держала толстую трость, сделанную из плавника, как и палочки наблюдателей.
Матушка Хаш была царственной и прекрасной. Примерно этого я и ожидала. Но еще от нее веяло вечностью, будто была она под стать морю, солнцу и звездам.
Она подошла к нам и остановилась передо мной. Склонила голову, и я склонила свою. Она выпрямилась, и я тоже выпрямилась.
– Ты веришь в морскую богиню, Джут? – спросила она. Выражение ее лица было безмятежным, но взгляд – острым и ясным.
– Да, верю.
– Ты веришь в то, что морская магия – единственная добрая и чистая магия, а все остальные магии – ложные и порочные?
Я сделала паузу.
Магия.
Сигги научила меня молиться Валькрии… но она также говорила, что молитвы неосязаемы, как воздух.
О колдовстве она ничего не говорила.
Я повторяла ее слова в молитве, но верила, что в мире есть нечто большее, чем мы, ворсы, есть еще что-то, чего мы не понимаем, как бы мы это ни называли.
– Я верю в морскую магию, – наконец сказала я. – И во все магии.