За Эмилию я готов свернуть кому-нибудь шею. Или спалить дотла, раз уж у меня неплохо получается.
Когда у меня проснулись эти чертовы силы и почему на правом запястье, где недавно красовалась лишь пара старых синяков, теперь четко проступает угольно-черный узор – плевать. Главное, что теперь я могу их уничтожить. Семнадцать мне или нет, они не смогут ничего мне противопоставить. Им конец.
И раз они забрали у меня Эмилию, я заберу у них хотя бы жизнь.
– Твою мать, валим! – кричит Хорхе, но его дружок уже корчится на земле, схватившись за горло – одежда вплавилась в кожу и полыхает на несколько дюймов в высоту. – Блядь, какого хрена?!
Его я тоже достану. Понятия не имею, как мне это удается, но стоит только протянуть руку, и Хорхе вспыхивает как спичка, а улица утопает в его жутких криках. В воздухе стоит отвратительный запах паленой плоти, а позади испуганно бормочет мать. Я едва не поднимаю руку, чтобы такое послушное серебристое пламя поглотило и ее, но вовремя останавливаюсь.
Вонь забивается в нос, неожиданно приводит меня в чувство. Бросив взгляд на собственные руки, я замираю на несколько долгих мгновений: вокруг витает серебристое свечение, а правая рука от середины предплечья до основания ладони испещрена черными линиями. Переплетаясь, они складываются в витиеватый узор, чем-то напоминающий кельтские руны. Черт, да я настоящее чудовище.
Меченый.
Мать склоняется над бездыханным телом Эмилии, и меня как обухом по голове бьет: ее больше нет. Отбросы, будь они прокляты, оборвали ее жизнь ради денег. Ради, черт побери, денег. Она могла бы прожить десять, двадцать, да хоть девяносто прекрасных лет, а вместо этого…
Я делаю шаг вперед, но мать заслоняет тело Эми собой.
– Не подходи! – кричит она, дрожа от страха.
– Мам, не глупи, – хриплю я в ответ, нахмурив брови. Чувствую, как на меня наваливаются боль и усталость, как к глазам подступают горячие слезы. Нет, реветь перед ней я уж точно не стану. Приходится проглотить это желание и сделать шаг вперед. Мать испуганно дергается, взгляд у нее прямо как у загнанной в угол бродячей собаки.
– Ты мог спасти ее! Раз ты… ты…
Договорить она не может, без сил падает на Эми и вновь заходится рыданиями. Черт. Да, я мог спасти ее. Мог бы просто остаться дома и послушать, что она хотела мне рассказать. А теперь никогда не услышу веселые рассказы сестрицы про школу; не узнаю, что рассказывала им на уроках миссис Мендоса; не увижу ее на улице с маленькой Алексис или в компании девочек постарше. Больше Эми никогда не разбудит меня утром и не скажет, будто от моей кислой мины в ужасе даже лимоны.
Эми вообще больше ничего не скажет.
Чертовы слезы все-таки бегут по щекам, но мне уже все равно. Так я и стою над содрогающейся от рыданий матерью и до боли стискиваю руки в кулаки. Пистолет вновь оттягивает карман, а метка жжет кожу. Я мог выстрелить раньше. Мог отвлечь их внимание.
Мог, но ничего не сделал. Черт.
– Давай я унесу ее домой, – надломившимся голосом произношу я и подхватываю сестру на руки, не обращая внимания на мать. Та сопротивляется лишь в первые мгновения, а потом в страхе отскакивает в сторону. Боится, что я спалю и ее? – Нужно свалить отсюда, пока не явились другие Отбросы. Сколько ты им должна?
Отвратительный вопрос.
– Около ста тысяч.
На этот раз я не говорю ни слова. Вот, значит, сколько стоила для нее жизнь Эми.
Бакстер Моралес заплатит гораздо, гораздо больше.
Глава 21Грегор
Десять лет назад
Либерти-Сити превратился в настоящую дыру, и виной тому не только Моралес. Главарь Отбросов держит район железной рукой, но этого недостаточно – половина его ребят таскаются сами по себе, позволяют лишнего и выбивают из местных деньги просто удовольствия ради. Только не все в районе готовы подчиняться несправедливым правилам Моралеса, некоторым давно осточертела эта дрянь.
Пора что-то менять, и заняться этим стоило еще три года назад. Зря тянул так долго.
Я прикрываю глаза и отдаюсь на волю клокочущей внутри ярости. Под сомкнутыми веками вспыхивают и гаснут языки серебристого пламени, и я не без удовольствия представляю, как в нем утонет весь Либерти-Сити: от убогой средней школы на окраине до стоящих буквально в футе друг от друга домов по главной улице. И местное убежище Отбросов полыхать должно ярче остальных – до небес, чтобы от старых ангаров и горстки пепла не осталось.
Как жаль, что нельзя просто щелкнуть пальцами и воплотить желаемое в жизнь. В голове вновь всплывает тот самый день: спокойное, даже веселое лицо Эмилии, в один момент исказившееся от страха и боли; ствол в руках Отброса и оглушительный звук выстрела.
На кончиках пальцев вспыхивает пламя, а с губ срывается приглушенный рык. Я с силой луплю кулаком по стене и стискиваю зубы в попытках успокоиться, вот только ничего не выходит. Прошло уже три года, а я никак не могу выбросить из головы смерть младшей сестры. Что гораздо хуже, я до сих пор не научился как следует управляться со способностями – какой силы пожар можно устроить в Либерти-Сити? Сумею ли я заставить Отбросов делать ровно то, что нужно мне, или придется прибегать к старому доброму насилию?
Пояс оттягивает купленный в Овертауне ствол, и выхватить его хочется уже сейчас. Развернуться и пальнуть по стене раз, другой, третий. Изрешетить покосившийся дом матери, где я уже полгода как живу один. Изрешетить и свалить как можно дальше. Но позволить себе такую роскошь я не могу. Только не тогда, когда подобрался так близко к Моралесу.
– Будешь размахивать кулаками – кончишь как твоя мамуля, – флегматично замечает Ксандер позади. Он развалился на протертой софе как у себя дома и лениво щелкает кнопками мобильного телефона. По нему и не скажешь, что мы собрались задать Отбросам первую настоящую трепку. Впрочем, представления о трепке у нас явно разнятся.
– Ой, схлопнись, а? – отзываюсь я мрачно, но все-таки немного расслабляюсь: напряженные плечи опускаются ниже, руки больше не сжаты в кулаки. Шумно выдохнув несколько раз, я наконец оборачиваюсь к дверям. – Ничего страшного не случится, если кто-нибудь из них сгорит.
– Ты же себя сдашь, брат, – в голосе Ксандера отчетливо слышится усталость.
Такое впечатление, будто в какой-то момент друг возомнил себя мамочкой нашей маленькой компании. Проблема только в том, что мне мамочка не нужна – хватало и родной, к счастью, почившей.
Сто тысяч. Всего лишь в сто тысяч она оценила жизнь собственной дочери. Внутри поднимается волна ослепляющей злости – найти и уничтожить, размазать по стенке или развеять по ветру. Плевать, лишь бы уже выпустить наружу ту огромную тварь, что поселилась внутри три года назад. Жестокую, беспощадную, вечно голодную.
Несколько раз я заглядывал в зеркало и натыкался на собственное отражение, охваченное серебристым сиянием. Вокруг Ксандера же витал бледно-зеленый ореол. У каждого человека, куда ни глянь, был свой цвет, и это раздражало. Но если за способность спалить Либерти-Сити дотла и заставить людей подчиняться моей воле нужно заплатить такой мелочью, то я вовсе не против. Привыкну как-нибудь.
– И тогда провалится твой гениальный план, – продолжает Ксандер как ни в чем не бывало. Поднимается с дивана и расхаживает взад-вперед по небольшой пропахшей сыростью комнатушке. – Ты просто еще раз проиграешь.
Черт.
Тяжело выдохнув, я с силой пинаю ближайшую стену – на ней остается уродливая вмятина, но хуже дом уже не станет.
Черт.
Почему нельзя просто разнести эту дыру на куски и свалить? Потому что тогда меня загребут в тюрьму, и ни о какой мести можно и не мечтать. Да, от Отбросов останется горстка пепла, только вовсе не факт, что Моралес сегодня на районе. Не факт, что он вообще здесь появляется – в последние полгода вокруг ошиваются лишь его псы, а его величество король Либерти-Сити отсиживается где-нибудь в Коконат-Гроув, в уютной и дорогущей квартире.
Вот уж куда мне не добраться при всем желании, особенно после пожара.
Черт!
Я снова бью кулаком по стене, и рядом с одной вмятиной появляется другая, а ободранные обои медленно тлеют серебряным пламенем. Крепко выругавшись под нос на испанском, я похлопываю по едва зашедшемуся пламени ладонью – короткие всполохи гаснут, не успев обратиться настоящим пожаром.
Как бы ни хотелось признавать, Ксандер прав – если я хочу унизить Моралеса, превратить его в мелкого таракана на фоне остальных криминальных боссов Майами, действовать нужно иначе. Но это же не значит, что нельзя задать трепку другим Отбросам. Хотя бы тем псинам, что таскаются по Либерти-Сити, как натуральные сборщики податей.
Ко мне они тоже заглянут, а потом зайдут и к Ксандеру. Им плевать, с кого трясти деньги, хоть со вчерашних школьников, пусть и закаленных жизнью в неблагополучном районе. Пока наши ровесники думали, как перейти в старшую школу или в какой колледж поступить, я вовсю учился обращаться с пушкой, следил за младшей сестрой и вытаскивал мать из притонов.
Да и от поганых Отбросов умел отбиваться еще тогда, когда из оружия у меня были лишь кулаки. Теперь же я сам – настоящее оружие, куда более смертоносное, чем любой пистолет.
На губах проступает кривая улыбка, а бушующее внутри пламя немного успокаиваетсяи становится похожим на бескрайнее море огня, а не неукротимый лесной пожар. Может быть, не все еще потеряно. Может быть, я смогу держать себя в руках.
В глубине души надо мной заливисто смеется Эмилия. Маленькая смышленая Эмилия – а я ведь обещал вытащить тебя из этой дыры, которую мы по ошибке называли домом.
Черт!
Пламя вспыхивает до самого потолка, мгновенно сжирает старые обои на стене, превращая их в уродливые черные хлопья, но я не обращаю на это недоразумение никакого внимания. На месте этих обоев я хотел бы видеть кое-что другое.
Как опухшее лицо Бакстера Моралеса утопает в языках серебристого пламени, искажается от жара и плавится, словно свечной воск. Но никакого Моралеса здесь нет.