Только пепел, может быть, и смывается, а противное ощущение под кожей никуда не исчезает. Они забрались так глубоко внутрь, что никакой водой их не смоешь, никакой губкой не сотрешь. По щекам вместе с водой текут горячие слезы, а из горла вырывается хриплый отчаянный крик. Что я такое? Я колочу кулаком по стеклянной стенке душа, прижимаюсь к ней лбом и давлюсь слезами. Чем я лучше Бакстера?
Отчаяние накатывает волнами, все тело содрогается от боли, но вовсе не физической. Когда-то Бакстер поджег дом моих родителей, а я провернула то же самое с его людьми. Я с остервенением тру кожу, пока чуть повыше локтя не выступает кровь. И пусть ее сразу же смывает водой, я смотрю на рану как завороженная. Ничем я не лучше.
Но другие в Майами и не выживают. Старый Гарольд несколько лет вбивал мне в голову, что для жизни в городе нужно уметь вертеться. Воровать, калечить и убивать, если придется. Однако я никогда… Давясь рыданиями, луплю по стеклу все сильнее. Пусть хоть треснет, плевать. Сейчас кажется, что ничего я не заслуживаю: ни приличной квартиры в Коконат-Гроув, ни защиты Змея, ни даже тех лет, что прожила в Овертауне. Кажется, будто я должна была погибнуть вместе с родителями три года назад.
Потому что такие чудовища не достойны ходить по Земле.
Когда я поднимаю затуманенный слезами взгляд, в отблесках на запотевшем стекле отражаются изуродованные пламенем глаза Шона.
– Твою мать! – Отскакиваю в сторону и врезаюсь в металлическую полку, на пол валятся баночки с шампунем и гелем для душа, а я сама морщусь от боли и стараюсь дотянуться до ушибленного места – аккурат между лопаток.
Боль отрезвляет, и уже в следующее мгновение в отражении виднеются лишь мои голубые глаза. Будь я одной из тех богатеньких девчонок, что обычно живут в Коконат-Гроув, сказала бы, что нужно срочно записаться к психотерапевту. Только у меня даже медицинской страховки нет, а единственный психотерапевт, к которому можно обратиться, никакой не врач. Так, босс здоровенной криминальной группировки с такой же уродской меткой, как у меня.
Как теперь избавиться-то от этого дерьма в голове? Я не выхожу, а выплываю из душа, замотавшись в пушистое махровое полотенце. Наверное, выгляжу как искупавшийся в луже воробей, да и хрен бы с ним. Сейчас бы еще о внешнем виде переживать.
Свалившись на диван в гостиной и несколько минут поглядев в потолок, я наконец хватаюсь за телефон. Никаких сообщений от босса или его людей в мессенджерах – только пропущенный вызов с неизвестного номера. Снова. Что ж, глупо было рассчитывать, что охранник вдруг расскажет Ксандеру или Грегору, в каком состоянии я светилась рядом с клубом. Может, он принял меня за очередного пьяного гостя. Мало ли уродов блюет в переулке в разгар вечеринки? Пальцы сами собой скользят по экрану, щелкают по номеру Грегора.
Как ни выпендривайся, обращаться больше не к кому. Никто не поймет.
– Мне казалось, я просил тебя не звонить просто так, – с усмешкой произносит он вместо приветствия, и голос у него спокойный и даже веселый. Развлекается там, значит. – Что-то случилось, muñequita?
– А когда я звонила просто так? – огрызаюсь я, чувствуя, как внутри копошится противная злость. Честно говоря, совсем недавно мне и подходить к Грегору просто так не хотелось, не то что звонить ему по поводу и без. – Ладно, проехали. У меня проблемы, босс.
Босс. Сколько раз он просил называть его по имени, но в моменты волнения или злости обезличенное «босс» срывается с языка против воли. Когда-то я называла так старого Гарольда, а теперь – Змея, хотя тот успел стать для меня просто Грегором. Мужчиной, а не начальником.
Однако сегодня он не злится на это и не подшучивает надо мной.
– Тебя взяли? Где ты сейчас и есть ли рядом кто-нибудь из Отбросов? – спрашивает он совсем другим тоном. На том конце провода слышится шорох и приглушенный грохот, наверняка Грегор вскочил с кресла и теперь расхаживает по кабинету.
– Я дома, в этом плане все норм. Просто… – Я запинаюсь, прикусываю губу и тяжело вздыхаю. Как же сложно говорить о произошедшем вслух. Просто я прикончила пару людей, босс. Это же ничего страшного? Боже, даже в голове звучит абсурдно. – Бумаги у меня, но в офисе меня засекли два амбала Бакстера.
– Ты цела? – И на мгновение мерещится, будто он беспокоится, хотя и звучит все так же серьезно и холодно.
– Пара синяков, ерунда.
Из динамика доносится тяжелое дыхание, но несколько долгих мгновений мы просто молчим. Пожалуйста, пусть он поймет все без слов. У него же такая же метка, неужели никогда ничего подобного не случалось? Или его величество Змей всегда был идеальным? И контролировал себя даже в юности, не размахивая меткой направо и налево? Впрочем, кто знает, метка могла проявиться и когда ему было лет двадцать пять.
Какая же я дура, за пять лет он не поднялся бы.
– А с ними что? – произносит он наконец. Вокруг слышатся голоса, музыка и отголоски смеха. Значит, он уже вышел из кабинета в клуб. Может, даже на первый этаж спустился.
– А их размазало, босс, – шепчу я сквозь слезы. Чтоб его, успокоилась ведь еще в ванной, нет, все равно хнычу, как малолетка. Тоже мне, серьезная воровка, великая мстительница. Бакстер бы со смеху помер, увидев, в каком я состоянии. Но думать о Бакстере сегодня уже не хочется. – Я думала…
Дыхание перехватывает, и я снова запинаюсь. Да что ж такое! Рассказать – и то толком не могу. Глотаю слезы и утираю их ладонью, косясь на темнеющую на коже метку. Гребаную метку, которой у меня и быть-то не должно.
– Я думала просто отбиться, сделать больно и свалить побыстрее, а они…
– А они сгорели, – заканчивает за меня Грегор, будто и нет в этом ничего особенного. Музыка и голоса на заднем плане сменяются гулом машин и шелестом ветра.
Отвечать нет сил. Я так и держу телефон у самого уха, но лишь хнычу в трубку и сдавливаю корпус с такой силой, что еще немного, и тот пойдет новыми трещинами. Или оплавится, как Отбросы недавно. В страхе я едва не откидываю телефон в сторону, но вовремя торможу.
Все в порядке. Ничего больше не горит. И никто.
А вот голубоватое сияние вокруг никуда не исчезает.
– Я зайду, Алекс, – говорит он, и это не вопрос. – Даже если ты против.
– Я не…
– Сколько их было?
– Двое, – всхлипываю я. – Я не хотела, честно, я не…
– Тише, muñequita. Расскажешь мне лично, это не телефонный разговор.
На том конце провода сигналит машина, слышится ругань и несколько грубых и холодных слов Грегора, адресованных явно не мне. Я вздрагиваю при одной только мысли, что тот сорвался и бросился ко мне после первого же звонка. Знаменитый Змей, попасть к которому нужно еще постараться, спешит к сопливой девчонке, неспособной контролировать собственную метку.
Кто бы только знал.
– Грегор?..
– Да?
– Возьми что-нибудь покрепче.
Глава 24Грегор
В квартиру Алекс на четырнадцатом этаже я захожу уже минут через десять. Открываю дверь собственными ключами и бросаю на тумбочку в холле початую бутылку джина, которую прихватил из бара по пути сюда. Осталось там всего ничего, но куколке хватит и этого. Кому, как не мне знать, что она сейчас чувствует? И алкоголем эти ощущения не зальешь, сколько ни пей.
Но мысли о сгоревших дотла Отбросах вылетают из головы, стоит пройти в гостиную. Алекс сидит на диване, закутавшись в одно только банное полотенце, и дрожащими руками подносит к губам стакан с водой – не пьет, только смотрит на водную гладь как на путь к спасению, не иначе. Взгляд у нее пустой, словно она давно уже потеряла связь с реальностью и держится лишь на ослином упорстве.
– Алекс? – окликаю я тихо, остановившись в паре шагов от дивана. Она поднимает на меня удивленный взгляд и несколько раз моргает. – Поставь стакан, пока вода в нем не закипела.
Еще несколько мгновений, и та пойдет мелкими пузырями, изойдется паром, и рано или поздно стакан лопнет прямо в руках Алекс. Сейчас куколка едва ли в состоянии контролировать собственные силы. Чего уж там, она и за собой-то не следит – волосы все еще мокрые после душа, измазанная чем-то черным одежда разбросана по полу прямо в гостиной.
Пеплом. Одежда наверняка перемазана пеплом – тем, что еще осталось от людей Моралеса.
– Да, прости, – отвечает Алекс рассеянно и пытается поставить стакан на кофейный столик у дивана. Ничего не выходит. Тот валится на пол и катится в сторону, оставляя за собой блестящий в свете потолочных ламп мокрый след.
Несколько раз куколка моргает, глядя на стакан, губы ее подрагивают и изгибаются, а на глазах выступают слезы. Секунда, еще одна – и она бросается вперед, обхватывает меня поперек торса, пальцами комкает рубашку на спине, царапает ногтями даже сквозь ткань и дрожит всем телом. Кажется, ее не волнует ни сползающее вниз полотенце, ни откровенно непрезентабельный вид – Алекс не боится быть собой.
Слабой, но все-таки способной продержаться несколько лет в самом дрянном районе города девушкой. Простушкой, для которой только пару месяцев назад главной проблемой было решить, какой магазин обчистить, чтобы купить еды и пару новых толстовок, куда влезут инструменты и несколько отмычек.
Иногда жизнь меняется слишком уж стремительно.
– Я не хотела, – бормочет она неразборчиво, захлебываясь слезами, и крепче стискивает руками ткань. Еще немного, и воротник рубашки натянется так сильно, что вопьется мне в шею. Однако я не говорю ни слова поперек, только привлекаю Алекс к себе поближе и запускаю пальцы во влажные волосы. Куколке нужно успокоиться. Хотя бы немного. – Мне так хотелось, чтобы они отвалили, что… что… Так не должно быть! Как контролировать эту гребаную херню?!
Вспыхивает она как спичка, отскакивает в сторону, неосторожным движением поправляет полотенце и смотрит на меня полными ужаса глазами. Куколка еще не поняла, что ее эмоции и есть ключ ко всему, и если она продолжит размахивать руками и устраивать истерики, то квартира превратится в такое же пепелище, как дом ее родителей три года назад.