И это медленно сводит меня с ума.
– Боже. – Она демонстративно закатывает глаза и все-таки высвобождает руки, чтобы небрежным движением вытереть слезы и поправить полотенце.
Однако так и не отодвигается ни на дюйм, только тянется к уродливым шрамам на правой стороне моего лица. Проводит по ним пальцами от виска до линии челюсти. Раньше я никому не позволял к ним прикасаться – даже тем женщинам, что задерживались в моей жизни дольше пары недель.
– А я была уверена, что ты не можешь обжечься. Думала, это старые следы, – говорит она совсем другим тоном, почти шепотом, глядя мне в глаза. – Может, с тех времен, когда у тебя и метки-то никакой не было.
– Меня не может обжечь собственное пламя, muñequita. Но Моралес очень старался меня прикончить. Жаль, никто не рассказал ему, что одного старания недостаточно.
Алекс этих слов будто и не слышит. Смотрит и смотрит, как завороженная, поглаживая один шрам за другим. На щеке, на скуле, на шее, у самого глаза. Я сам не замечаю, как подаюсь навстречу ее коротким ласковым прикосновениям.
– И вот это вот все, – шепчет она еще тише, касаясь шрамов губами, – из-за меня.
На этот раз Алекс целует меня сама – аккуратно, медленно, словно я весь состою из сплошных шрамов. Словно они до сих пор причиняют мне боль. Но я, не выдержав и секунды, утягиваю ее в поцелуй куда менее целомудренный. Сминаю мягкие губы своими, усаживаю Алекс к себе на колени и скольжу ладонями по обнаженным ногам, забираясь пальцами под еще сырое полотенце.
Да, это все из-за нее. Из-за нее, хотя три года назад я и подумать не мог, что все так обернется.
– А ведь без этих шрамов ты наверняка выглядел бы обалденно, – с нервным смешком выдыхает она между поцелуями. Черт, кто бы научил ее иногда держать язык за зубами.
– Только не говори, muñequita, что тебе не нравится, – выдыхаю я, прижимая ее к себе, и на мгновение прихватываю ее нижнюю губу зубами, – потому что я не поверю.
Глава 25Алекс
Кажется, будто его руки повсюду – в одно мгновение срывают с меня полотенце, в другое уже скользят по обнаженной коже, поглаживают то засосы на шее, то красноватые следы от ладоней на бедрах. Да и не только руки. Слишком часто и нетерпеливо Грегор целует меня, будто не может остановиться, даже если очень захочет.
Покусывает уже припухшие губы, нетерпеливо покусывает язык и шумно выдыхает. Минут двадцать назад я была уверена, что в гостиной холодновато, а сейчас здесь так жарко, что впору открывать нараспашку окна. Еще бы я была в состоянии о них думать. Из головы в один момент улетучились всякие мысли – отошли на второй план даже жуткие шрамы Грегора, которые он получил из-за меня.
Ради меня.
Я со стоном выдыхаю и обвиваю его шею руками, когда он подминает меня под себя и прижимает к дивану всем телом. Расстегиваю пуговицы на его рубашке и едва слышно ругаюсь себе под нос, будучи не в силах справиться с бесконечными пряжками на портупее. Черт побери, для чего он ее вообще носит? Спасибо, что сегодня хотя бы без перчаток.
Впрочем, в последнее время он носит их все реже, когда мы остаемся наедине. Быть может, это что-то значит, но поразмыслить над этим я не успеваю. С губ вновь срывается стон, стоит Грегору скользнуть в меня пальцами – у него чертовски горячие руки и непозволительно умелые прикосновения. Боже. Если туман в голове – не последствие гипноза, то не удивительно, что вокруг него постоянно вились женщины. Анжелика, какие-то девчонки в клубе, да ему даже на улицах периодически улыбались, несмотря на шрамы.
Бросив возиться с пуговицами и пряжками, я выгибаюсь в спине и лишь сжимаю в кулаке шелковую ткань рубашки Грегора. Дышу шумно и тяжело и сама подаюсь бедрами навстречу коротким движениям его руки. Еще. Еще совсем немного, и у меня окончательно снесет крышу.
Даже раньше, чем он меня все-таки трахнет. Твою мать, если бы мне кто-нибудь сказал, что лучшее лекарство от стресса – секс с боссом, я никогда бы не поверила. Но вот мы здесь, едва соображающие от возбуждения и разгоряченные до изредка вспыхивающих вокруг меток на запястьях искр.
И на этот раз нам никто не помешает.
Не ворвется в квартиру ни Ксандер, ни Анжелика, ни кто-нибудь еще. Сегодня мир принадлежит только нам, и я не прочь раствориться в Грегоре без остатка. Отдаться тому, кто понимает меня по-настоящему, чувствует и знает, что творится в моей больной голове.
Правда же?
– Не отвлекайся, muñequita, – шепчет Грегор, проникая внутрь вторым пальцем, а затем и третьим. Двигает ими медленно, буквально издевается надо мной – то заставляет качаться на волнах удовольствия, то вновь опускает с небес на землю, замирая. – Или я и впрямь решу, что тебе не нравится.
– С ума сошел? – хриплю я в ответ и сама направляю его руку, прижимаюсь к нему всем телом. Боже, до чего же горячий, словно гребаное пламя у него по венам вместо крови течет. – Да ты… – Я вновь захожусь стоном и на секунду прикрываю глаза. Какие точки там задевает Грегор, что у меня перед глазами звезды вспыхивают от удовольствия? Твою мать. – Не знаю, что как ты это делаешь, но просто не останавливайся.
До утра. Или вообще никогда. Я готова провести всю жизнь вот так вот, на грани самого яркого и быстрого оргазма, когда в голове остается лишь приятная пустота, а все тело подрагивает от наслаждения. Когда надо мной нависает Грегор, ухмыляясь и сверкая удивительными серыми глазами. Когда он вот так вот приоткрывает губы и почти целует меня.
Почти.
– Только если ты будешь хорошо себя вести, – выдыхает он мне в губы и все-таки утягивает в очередной поцелуй. Горячий, нетерпеливый, болезненный.
И в один момент кажется, что это просто глупая шутка. Кто знает, может, босс в восторге от грязных шуточек в постели, но он и правда останавливается. Отрывается от меня и приподнимается, демонстративно облизывая пальцы – так, будто и не касался меня пару мгновений назад.
– Хочешь найти повод называть меня хорошей девочкой? – хрипло посмеиваюсь я, когда тянусь к молнии на его брюках. Какого черта он вообще до сих пор в одежде?
– Не льсти себе, хорошая девочка из тебя уже не выйдет. – Грегор прихватывает зубами мочку моего уха, проводит языком по коже на шее, и я вздрагиваю всем телом. – Но я назову тебя как только захочешь, если прекратишь возиться с застежкой. У тебя руки дрожат, muñequita.
И не только руки, но Грегор не слепой идиот и наверняка давно уже заметил сам. С молнией я расправляюсь кое-как, с трудом соображая, что делаю и как далеко готова зайти. Да нет, вранье. Сегодня я готова пойти за Грегором хоть на край света, лишь бы он подарил мне еще несколько сладостных мгновений удовольствия.
Знакомое покалывание в нижней части живота становится просто невыносимым, и я покусываю нижнюю губу в попытках немного расслабиться. Метка на правой руке раскалилась до предела и, кажется, готова сорваться с кожи неудержимыми потоками пламени, но я не могу и пальцем к ней прикоснуться.
– Я же просил не отвлекаться, Алекс, – усмехается Грегор. На удивление мягким, но уверенным движением переворачивает меня на живот и приподнимает за бедра. Скользит пальцами по коже, склоняется чуть ниже и запускает ладонь мне в волосы. Сжимает их так сильно, что я невольно запрокидываю голову и пропускаю хрипловатый стон на выдохе.
Узел возбуждения в животе завязывается все крепче. Черт, да пусть трахнет меня уже, это же невозможно. Но Грегор не торопится. Вновь дразнит меня пальцами, покусывает шею – там наверняка места живого не осталось. И руки у него такие горячие, словно горит не только метка, а все тело. Да он может меня даже сжечь, но только после того, как сделает хоть что-нибудь.
– Пожалуйста, – выдыхаю я жалобно и сама подаюсь бедрами ему навстречу.
Он продолжит надо мной издеваться, я уверена. Помучает еще несколько мгновений, а то и вовсе проявит чудеса выдержки и не подарит мне ничего, кроме дразнящих прикосновений этих сумасшедших пальцев, но Грегор, очевидно, и сам не железный. Он толкается в меня одним размашистым движением и сильнее тянет за волосы на себя.
Твою. Мать.
Стон, сорвавшийся с моих губ, должно быть, слышен во всем доме, а то и во всем Коконат-Гроув. Пусть слушают, плевать. Я прогибаюсь в спине и стараюсь подстроиться под частые и беспорядочные движения Грегора, но нихрена не выходит. Боже. Царапая ногтями обивку дивана, я пропускаю новый стон, а за ним еще один – держать себя в руках никак не выходит. Чувствовать в себе Грегора, нетерпеливого и горячего, как сама преисподняя, – совсем не то же самое, что видеть его во сне. Или представлять долгими бессонными ночами.
Нет, в реальности все иначе. И чем крепче он стискивает мои волосы одной рукой, чем сильнее сжимает бедро другой, чем чаще вколачивается в мое тело и чем громче дышит мне на ухо, тем сильнее хочется отдаться ему целиком и полностью. Пусть спалит меня дотла или разорвет на части, лишь бы не останавливался.
Такими темпами я попросту сойду с ума.
– Хорошая девочка, – выдыхает он между толчками, и голос его звучит непривычно хрипло и довольно.
Господи.
Грегор наваливается на меня всем телом, и толчки его теряют всякое подобие ритма. Покрывает шею короткими, но болезненными укусами и до синяков сжимает бедра обеими руками, оставив в покое волосы. Боже, еще. Еще немного, пожалуйста, хотя бы чуть-чуть. Но я и сама на пределе: обессиленно стону в диванную подушку, выгибаюсь в спине и с трудом соображаю, где нахожусь.
«Хорошая девочка», – и голос Грегора будто звучит у меня в голове. «Хорошая девочка», – и перед глазами вспыхивают и гаснут звезды. «Хорошая девочка», – и с новым толчком я теряю всякую связь с реальностью. Мир на несколько долгих мгновений утопает в яркой вспышке чистого удовольствия, все тело дрожит, и кажется, будто у меня совсем не осталось сил.
Но жар вокруг не спадает, не исчезает никуда ни горячее дыхание Грегора, ни его развязные прикосновения, только теперь они ощуща