Он вздрогнул, представив, как Харроу закатила бы сейчас глаза. Лучше ничего не мог придумать, дамский угодник?
– Тебе нравится? – тихо произнесла Руна. – Я слежу, чтобы им должным образом занимались, но мне не хватает в этом деле… преданности, которая была у бабушки. Она любила цветы так, будто они ее дети.
При упоминании Кестрел выражение лица Руны смягчилось. Она перевела взгляд на кусты живой изгороди и продолжила:
– Иногда, если долго вглядываться, я, кажется, и теперь вижу, как она подстригает розы. Или пьет чай в оранжерее, перебирая семена, лежащие рядом в специальной коробочке, и решая, как и что посадить в предстоящем сезоне…
Она покосилась на Гидеона и побледнела, будто осознав, что сказала лишнее.
– Я…
– У нас никогда не было сада, – произнес он, чтобы ее успокоить, – но мама выращивала пряные травы в ящике на подоконнике.
Гидеон принялся думать, что бы еще сказать. Отсутствие земли у его семьи было напоминанием о том, что они происходят из разных миров, между которыми целая пропасть. Как и в положении в обществе, воспитании, уровне жизни. После революции эта пропасть стала меньше, но она никогда не исчезнет.
Руна будто услышала его мысли.
– Теперь ты можешь иметь сад, если бы захотел. В награду за все сделанное для республики ты мог бы иметь дом богаче Уинтерси, с идеальным садом. Я уверена, Добрый командир дал бы тебе все, что пожелаешь.
– Я доволен жизнью в Старом городе.
– Правда?
Гидеон вздрогнул, вспомнив тот день, когда снимал с нее мерки в ателье родителей. Интересно, о чем она думала, когда шла к нему по улицам простого района вдоль покрытых копотью домов, вдыхая воздух, смешанный с дымом, и слушая оглушающие звуки работающих рядом фабрик и заводов?
– Насколько я понимаю, Старый город не произвел на тебя впечатления?
Гидеон ощутил, как Руна внутренне напряглась.
– Я лишь хотела сказать…
– Ты была там впервые?
Ответ не требовался, он и так все понял.
За все годы дружбы с Алексом Руна ни разу не была в их квартире – он всегда сам приходил в Уинтерси.
– Квартира стала моей после смерти родителей.
– Но почему ты стал жить здесь? Мог бы продать и попросить у командира поместье. Торнвуд-холл мог бы стать твоим.
Торнвуд-холл.
Гидеон вздрогнул.
Над этим домом висела черная туча. Находясь там, он ощущал присутствие Крессиды и ее магии в воздухе. Несколько раз, когда он приезжал туда, его преследовали настоящие кошмары.
– Лучше я буду спать под мостом, чем в Торнвуд-холле, – сказал Гидеон скорее себе, нежели Руне. – Если ты считаешь Старый город местом ниже своего достоинства, лучше тебе не знать о районе, где мы жили с родителями до него.
– Я никогда не говорила ничего плохого о Старом городе.
Он услышал ее голос за спиной. Вероятно, в какой-то момент Руна остановилась. Повернувшись, Гидеон потерял дар речи, увидев, как заходящее солнце золотисто-красным светом упало на ее тело, белый сарафан развевался на ветру, и подол бил по коленям. Здесь, на окраине сада, живая изгородь была ниже и менее ухоженной, а растительность – такой же неукротимой, как и сама Руна.
– Район, в котором ты живешь, весьма… колоритный.
– Именно это слово – колоритный – используют воспитанные люди, когда не хотят обидеть.
Руна покраснела и поправила прядь волос.
– Ты будто специально истолковываешь мои слова неверно.
Гидеон посмотрел на нее внимательнее.
Если бы он по-настоящему ухаживал за Руной Уинтерс, чего не было и быть не могло, то именно так и повел бы разговор.
– Что колоритного в том, что жители Старого города отдают последние гроши, чтобы в домах горел свет? Что родители полгода живут впроголодь, чтобы прокормить детей? Разве колоритно выглядят дети, просящие милостыню на улицах? Или старые и больные, замерзающие в своих кроватях, потому что им нечем заплатить за отопление?
Это были весьма обычные явления в Старом городе.
Руна смотрела на Гидеона с ужасом. Конечно, ни о чем подобном она не знала, ведь она из другого мира. До него всего час верхом, но разделяет их целое расстояние, как до Луны.
Гидеон развернулся и зашагал вперед, злясь, что не сдержался и коснулся этой болезненной темы. Раздраженный тем, что Руна была… такой, какой была.
– Не понимаю, почему ты злишься на меня, – произнесла она ему вслед. – Если Кающиеся дети просят милостыню, то следует винить республику, а не меня. Добрый командир сделал их семьи изгоями за помощь ведьмам.
Гидеон остановился.
– Или ты забыл, что командир обещал нам лучшую жизнь? – продолжила она, прежде чем он успел что-то сказать. – Обещал, что нищеты не будет.
Гидеон злился, но был вынужден признать ее правоту. Он вспомнил митинги, речи, брошюры, спрятанные в карманах, в обуви или между страницами книг, чтобы они вдруг не попались на глаза аристократам. В них Николас Крид обещал построить лучший мир, но пока он еще не создан полностью.
– Если люди все еще живут в нищете, почему бы тебе не направить гнев на него?
Гидеон повернулся к Руне:
– Думаешь, раньше нищеты не было? Руна, ты понятия не имеешь, что такое настоящая жизнь. Ты живешь как все избалованные и привилегированные, так было всегда. Пойми, я тебя не обвиняю, просто констатирую факт. Совсем необязательно смотреть на уродство мира, если не хочешь, можешь сделать вид, что его просто не существует.
Краснота со щек капитана сползла на шею.
– Такие люди, как ты и твоя бабушка, вели роскошную жизнь в королевстве ведьм, но тогда многое было хуже, чем сейчас. И не пытайся сделать вид, что тебя это беспокоит. Тебе было безразлично и тогда, и сейчас. Тебе все равно, кто правит, сестры-королевы или Добрый командир.
Руна вздрогнула, как от удара.
Это несколько охладило его пыл.
Вот черт, он зашел слишком далеко.
– Руна… – Гидеон взъерошил рукой волосы. – Прости, я…
Стоило ли говорить так откровенно? Внезапно она показалась ему маленькой и беззащитной. Он едва не поддался порыву подойти ближе. Сдержался лишь из страха, что может напугать еще больше.
– Я согласен с тобой, революция должна была изменить жизнь к лучшему, но предстоит еще многое сделать.
Руна стояла и разглядывала его, а ветер трепал ее волосы.
«Я все испортил, – подумал Гидеон. – Сейчас она развернется, уйдет и больше не пожелает со мной разговаривать».
Зачем он все это сказал? Вместо того чтобы упрочить их связь, он вот-вот разорвет последнюю нить, ту, которая могла привести к Багровому Мотыльку.
Гидеону стало не по себе от того, как он, сам того не желая, оскорбил Руну. Пожалуй, сейчас разумнее всего предложить ей вернуться домой.
Гидеон не успел произнести и слова, как вдруг Руна подошла очень близко к нему и остановилась на расстоянии нескольких дюймов.
– Скажи, зачем мне гулять с тобой, если я, как ты думаешь, считаю твое общество недостойным? – Она нашла его глаза – ее взгляд был тверд, как сталь.
Гидеон ответил тем же, и их взгляды скрестились, будто шпаги.
Действительно, зачем?
Он решился и убрал упавшую ей на лицо прядь волос, удивившись на мгновение, что она не отшатнулась, а позволила ему это сделать. Даже немного расслабилась и дала возможность разглядеть себя вблизи.
Ему не должно настолько нравиться, как ее шелковистые волосы приятно ласкают его кожу, струясь меж пальцев.
– Случается, красавицы-аристократки увлекаются простыми солдатами, – произнес он. – Но никогда не выходят за них замуж.
Руна криво улыбнулась:
– Ты сейчас назвал меня красивой, Гидеон?
– Я лишь констатировал факт. И не пытайся сменить тему.
Она отвернулась и стала смотреть в сторону.
– Ты знаешь, что это правда, Руна. Люди твоего положения в обществе избегают мезальянсов.
Гидеон по опыту знал: те, кто от рождения принадлежал к привилегированным и богатым слоям общества, всегда стремились подняться еще выше, но никак не опускаться. Вкус власти подобен наркотику – с каждым разом человеку требуется все больше, чтобы удовлетворить свою потребность.
– Я не умею танцевать под ту музыку, что звучит в ваших залах, – продолжал он. – Не пользуюсь уважением в кругу твоих друзей и не знаю, как использовать семнадцать столовых приборов за ужином. – Гидеон выпустил из рук волосы Руны, и они взлетели в воздух, подхваченные ветром. – Я не могу дать тебе то, что увеличит твое благосостояние.
Он знал, что идет по лезвию, что грань тонка. Опасно и бессмысленно указывать на то, кто она есть. Его ход мог и не принести удачи, но для достижения цели – пошатнуть ее уверенность – он должен говорить правду, и только правду.
– Такие, как ты, бывают совершенно невыносимы, – сказала Руна. – Поверь, мне нет никакого дела до таких вещей.
Он с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза.
– Конечно, я верю.
– Ладно, тогда почему мы здесь? Почему ты пришел, раз я такая поверхностная и пустая, лишь внешность и никакого содержания? Почему ты рядом со мной? Зачем такому, как ты, общество такой, как я?
Гидеон не знал, что ответить.
Он стоял и молча разглядывал Руну. Лучи заходящего солнца сделали ее волосы еще ярче, серые глаза напоминали расплавленную сталь. Из его молчания Руна сделала собственные выводы.
– Возможно, ты прав. – Она обошла его, открыла решетчатую калитку в заборе, за которым был красивый луг. – Очевидно, что один из нас считает себя слишком хорошим для другого. И это не я.
Калитка захлопнулась за ее спиной.
Что она говорит?
Он так и остался стоять по ту сторону и смотрел, как Руна уходит по узкой тропинке в высокой траве в сторону леса. По непонятной ему причине он вспомнил Крессиду.
Гидеон довольно быстро научился не провоцировать ее. Споры с королевой имели серьезные последствия. За его своеволием и неподчинением следовало наказание, и не только его, но и других. И Гидеон перестал возражать и противиться ее воле.