Его кулак врезается в мою челюсть, почти ломая ее, и горячая кровь затекает мне в рот. Я отшатываюсь назад, когда он подходит ко мне сзади и обхватывает своей массивной рукой мое горло. Я чувствую его нерешительность, прежде чем моя голова откидывается назад, и череп встречается с его носом с болезненным хрустом. Теперь он пошатывается, кровь течет из его носа и попадает в рот.
Я использую эту долю секунды, чтобы осыпать его быстрыми ударами, которые он едва успевает блокировать. Он быстро приходит в себя и наносит мощный удар кулаком по моим ребрам. Я уворачиваюсь от его следующего удара и наношу удар в челюсть.
Это порочный круг. Я бью его. Он бьет меня в ответ. К его чести, я впечатлен. Я никогда не видел его таким сосредоточенным, таким решительным. Это лучший бой, который я провел с ним на сегодняшний день. Жаль, что мне придется положить этому конец.
Темная рука летит прямо мне в лицо. Я легко делаю шаг назад, мои каблуки ударяются обо что-то, а жар согревает все — от задней поверхности ног до затылка.
Огонь.
Он прижал меня к огню.
Умно.
Я уклоняюсь от кулака, предназначенного для моего носа, и впечатываю свой собственный кулак глубоко ему в живот. Он хрипит, переворачивается, но одним быстрым движением хватает меня за руку. Затем он поворачивается, отводя мою руку за спину, а грудь — к огню. Боль пронизывает меня до плеча, когда передо мной вспыхивает пламя.
Возможно, мне следовало стараться лучше.
Он сильно ударяет меня сзади по коленям, и еще более твердая земля, столкнувшись с ней, посылает толчок по моим ногам. Пламя уже совсем близко от меня, почти лижет мою голую грудь.
— Просто позволь мне забрать ремешок, Кай, — говорит Брэкстон сверху, и это звучит как мольба. Приятно сознавать, что ему не очень нравится идея сжечь меня заживо. — Все это может закончиться. — Его голос глубок, но я улавливаю в нем легкую дрожь. Он застигнут врасплох, шокирован тем, что я вишу над пламенем, как сгоревший кролик рядом со мной.
Я был небрежен и устал, я был дураком, недооценившим его, но теперь будущий Энфорсер в его власти. — Это лучший бой, который мы когда-либо проводили, Брэкс. Я впечатлен, правда, — пыхчу я, от жара костра по моему лицу струятся бисеринки пота. — Но тебе придется сжечь меня, прежде чем я позволю тебе забрать мой ремешок.
Он вздыхает. — Я предчувствовал, что ты это скажешь. — Пауза. — И хотел бы, чтобы этого не случилось.
Плоть встречается с огнем.
Кожа встречает обжигающее, горячее пламя.
Я ожидаю, что из моего горла вырвется крик, но ничего, кроме придушенного вопля, не вырывается из моих губ. Колено Брэкстона упирается мне в спину, наклоняет мое тело и заставляет левую сторону моей груди охватить пламя.
Я горю, киплю, покрываюсь волдырями, пока он держит меня в этом положении, а затем, наконец, оттягивает назад, позволяя прохладному воздуху омыть меня. Я задыхаюсь, когда он тянется другой рукой к мечу, лежащему у меня на боку, готовый выхватить его из ножен и перерубить ремешок на моей руке теперь, когда я оцепенел от боли.
О, но я знал боль гораздо сильнее.
Его рука тянется рядом со мной, и я хватаю ее и тем же движением встаю на ноги, адреналин заглушает боль в обожженной плоти. Я закидываю его руку себе на плечо и наклоняю свое тело вперед, используя свой импульс и силу Брауни, чтобы поднять его с земли и перевернуть через спину прямо в пламя.
Он испускает крик, но не задерживается надолго, а затем выкатывается из пламени и, извиваясь в грязи, пытается затушить огонь, пожирающий его одежду и кожу. Когда я наклоняюсь над ним, от его обгоревшей одежды вьется дымок.
— Я бы тоже хотел, чтобы все было не так, — мягко говорю я, когда он тяжело дышит подо мной. — Но у тебя есть то, что мне нужно.
Я срезаю ремешок с его предплечья, не в силах удержаться от того, чтобы не уколоть его и не пустить кровь. Он хрипло дышит, а я обыскиваю его карманы в поисках других ремешков, которые он мог украсть по дороге, но не нахожу. Я встаю, смотрю на него сверху вниз и произношу одно слово. — Уходи.
Он смотрит на меня с минуту, а затем, хрюкнув от боли, поднимается на ноги и, прихрамывая, уходит в лес так быстро, как только может его обугленное тело. Я смотрю, как он уходит, слышу, как он с трудом ориентируется в темном лесу, и понимаю, что он не осмелится вернуться. Затем я поворачиваюсь и смотрю прямо на Зрение, которое, как я знал, документировало весь бой.
— Надеюсь, тебе понравилось шоу, — говорю я, насмешливо склонив голову. Как только слова покинули мои уста, женщины в белом моргнули и исчезли в лесу.
Я убираю ремешок Брэкстона в карман, когда боль пронзает мое тело. Ослепляющая, волнующая боль. Я смотрю вниз на красный, воспаленный участок кожи прямо над моей татуировкой.
Адреналин улетучился, и в моем теле осталась только боль. Пошатываясь, я подхожу к своим флягам, откручиваю одну и выливаю холодное содержимое на ожог. Я шиплю сквозь зубы, когда вода встречается с обожженной плотью, но это облегчение, каким бы маленьким оно ни было.
Я достаю из кармана скомканную рубашку, зубами отрываю от нее большую полосу ткани и осторожно наматываю ее на ожог под мышкой. Получилась импровизированная повязка, чтобы уменьшить вероятность заражения. Но надолго ее не хватит. Мне нужно найти какие-то травы, что-то, что угодно, чтобы промыть рану.
Потому что умирать — не вариант.
И провалить эти Испытания — тоже.
Глава 24
Пэйдин
— Я сверну тебе шею, если ты не заткнешься.
Птица совершенно не обращает внимания на мою вполне реальную угрозу смерти и продолжает переругиваться на ветке над моей головой. Она кричит уже почти полчаса, в результате чего я бросила в ее сторону по меньшей мере дюжину камней.
Я раздражена, зла, встревожена, а главное — абсолютно голодна. Конечно, все это побочные эффекты пробуждения посреди дикой природы без ничего, кроме одежды, в которой спала. Я смотрю вниз на свои обтягивающие брюки и еще более откровенную майку. Обтягивающая шелковистая вещь, о которой я жалею, что вообще надела, учитывая, что теперь она будет моей единственной рубашкой на ближайшую неделю.
Неделю.
Именно столько я должна продержаться в этом лесу. В Шепоте. В этом месте, кишащем врагами всех мастей и размеров, хотя сейчас уже полдень, а единственный противник, с которым я пока столкнулась, — змея, едва не откусившая мне ногу. Я пробиралась сквозь густую листву с того самого момента, как очнулась, уткнувшись лицом в грязь, и увидела перед собой женщину, одетую в ослепительно белое.
Зрение. Здесь, чтобы шпионить за противниками. Здесь, чтобы записать это кровавое Испытание. Зафиксировать то, что зрители не могут увидеть сами.
Я уверена, что остальные жители Ильи так же, как и я, озадачены проведением Испытаний в этом году. Хотя, не могу сказать, что нас не предупреждали.
Другие. Это все, о чем нас предупреждали.
Только вот «другие» даже не описывает того, насколько радикально изменились эти Испытания. За последние три десятилетия ни одно Испытание не проходило вне стен Чаши, вне посторонних глаз зрителей. Но, наверное, только лучшие, самые жестокие и кровавые Испытания годятся для того, чтобы проверить будущего Энфорсера. Я просто хотела бы не быть частью этого.
Всех нас невольно забрасывают в смертоносный Шепот, оставляют умирать от стихии или от руки врагов. Это гениально. Это ублюдочно. И я не знаю, хлопать мне или плакать.
Меньшего я и не ожидала от короля.
Мой взгляд устремляется на правое предплечье, где туго обмотан кожаный ремешок.
«Собирайте с тех, кого обвязали, и будьте предупреждены, если вернетесь с пустыми руками».
Я горько усмехаюсь, глядя на окружающую меня пустоту. Они хотят, чтобы мы дрались, по-настоящему дрались друг с другом за эти полоски кожи. Поэтому, пытаясь продержаться достаточно долго, чтобы найти другого противника, я отправляюсь на поиски воды. Деревья здесь огромные и страшные, они возвышаются высоко в воздухе и скребут низкие облака. Мне потребовалась целая вечность, чтобы вскарабкаться на одно из них и найти ближайший источник воды, и последние несколько очень скучных часов я пробиралась к тому, что, как я надеюсь, является ручьем.
Вот только сейчас я сижу под деревом и спорю с птицей. Я бросаю в нее еще один камень, а затем возвращаю свое внимание к связке палок. Я подбираю еще один наконечник стрелы, который собрала по пути, один из щедрых даров, оставленных нам в помощь, и прикрепляю его к одной из палок. Я уже слишком давно делаю стрелы, чтобы дополнить ими лук и колчан, удобно примостившиеся у ствола дерева.
Как будто Элитным нужно оружие.
Стрелу дополняют перья, надоедливой, но полезной птицы выше. Я с улыбкой смотрю на свою поделку, изучая все семь шатающихся стрел, наполняющих колчан. Благодаря отцу мне не впервой было создавать стрелы с нуля, и моя улыбка растет при этом воспоминании.
Перекинув колчан через плечо и скрестив тетиву на груди, я прощаюсь с птицей, все еще сидящей на дереве. Я вздыхаю и вновь направляюсь к воде, в которой так нуждаюсь. Ноги легки и бесшумны, я ступаю по местности, ища какого-нибудь животного, которое могу сожрать.
Вот.
В нескольких десятках футов от меня из кустов выпрыгивает толстый кролик, совершенно не подозревая о моих недобрых намерениях по отношению к нему. Я натягиваю лук на голову и выхватываю из колчана стрелу. Стучу по ней, прицеливаюсь и глубоко дышу, как учил меня отец. А затем посылаю стрелу в цель.
Прямо в глаз кролику.
Он мертв еще до того, как рухнул на землю. Я подхватываю животное, вытираю наконечник стрелы о близлежащее растение, надеюсь, не ядовитое, и возвращаю стрелу в колчан.
Найти воду. Развести костер. Поесть.
А потом я снова иду, спотыкаясь о корни деревьев и камни.
Захватывающе.
Я даю волю своим мыслям, пробираясь сквозь листву, думаю о соперниках, о бале, о мозолистых руках на моей спине и серых глазах, изучающих мое лицо.