Я раздраженно хмыкаю и бью по камню сильнее, чем следовало бы. Из моего рта вылетает череда ругательств, направленных на камень, на себя и на наглого ублюдка, которого я ненавижу за то, что не совсем ненавижу.
Солнце заходит за горизонт, а я продолжаю топтать зелень, ругаясь на многочисленные паутины, через которые прохожу, и на гигантских пауков, которые их сопровождают.
Меня догоняет Зрение, и я изо всех сил стараюсь не замечать его присутствия. Удовлетворившись тем, что собрал видеозапись, как я топаю по лесу, он поворачивается и исчезает.
Теплый свет позднего солнца проникает сквозь деревья, отбрасывая на лес золотистые тени. На мгновение я позволила себе насладиться зловещей красотой этого жуткого места.
И тут что-то ударяет меня по лицу.
Точнее, я ударяюсь обо что-то. Я чуть не спотыкаюсь, отплевываясь, и обнаруживаю, что угодила прямо в большую хлопчатобумажную рубашку, свисающую с низкой ветки. Я хватаю ее, ворча о том, что мне не нужны королевские милости, даже когда натягиваю на себя вещь.
Я иду и иду.
Мне скучно. Мне скучно во время кровавого Испытания.
И тут что-то мелькнуло, сверкнув в уголке глаза. Я поворачиваюсь к нему, под ногами хрустят листья. У меня чуть не открывается рот от того, что находится не более чем в тридцати ярдах от меня.
Глубокий бассейн с хрустальной водой искрится в лучах солнца, слегка подрагивая на теплом ветерке. Приветливо и чудесно. Я моргаю. Я не видела этого бассейна, когда сидела на дереве и вела разведку. Но опять же, сверкающая вода окружена деревьями, почти поглощена листвой вокруг.
Я практически спотыкаюсь, когда спешу к ней.
Вода. Вода. Вода.
Я так хочу пить, так жадно глотаю как можно больше. Потом развести костер, приготовить кролика и…
В воде что-то плещется.
Теперь я гораздо ближе, солнце не так слепит, отражаясь от прозрачной поверхности, и я могу разглядеть очертания сверху. Очертания человека. Я крадусь вперед, вытаскивая лук из-за груди и сжимая его в кулаке.
Фигура не двигается.
Фигура с грязными светлыми волосами, прилипшими к загорелому лбу.
Фигура с такими же стеклянными зелеными глазами, как и у короля, не отрываясь смотрит в голубое небо.
Из моего горла вырывается придушенный крик, от которого птицы разлетаются по деревьям вокруг меня.
Китт.
Он мертв.
Я задыхаюсь, спотыкаясь о край бассейна. Я могу ненавидеть его отца и королевство, которым он однажды станет править, но это не значит, что я хочу видеть его мертвым. Эта мысль поражает меня, учитывая, как сильно я жажду такой участи для короля, который так похож на него. Но что, если на этом сходство между ними и заканчивается? Что если есть надежда на то, что принц выйдет из тени своего отца, пойдет по его стопам и произведет перемены в своем королевстве?
Я заставляю себя встретить его блестящий взгляд, в котором я теперь вижу только потенциал принца, а не присутствие его отца. Эти некогда веселые зеленые глаза больше никогда не зажмурятся от смеха. Вместо этого они смотрят в пустоту, широкие, тусклые, лишенные жизни. Кривая ухмылка больше никогда не украсит его губы. Вместо этого его рот сжался в тонкую линию — синюю, зацелованную холодом смерти.
Я прыгаю в бассейн, желая вытащить его из этой водной смерти.
Вместо этого мои ноги упираются в твердую землю.
Мои кости запели от удара, казалось, что они вот-вот треснут от силы.
Я моргаю от боли, но это нисколько не помогает прояснить мое замешательство. Под моими ногами вдруг не оказалось ни лужи, ни Китта, замершего на ее поверхности. Я с недоверием смотрю на грязь под собой, пытаясь понять, что происходит.
— Помоги мне.
Я выбиваю стрелу и натягиваю лук, даже не успев повернуться лицом к обладателю этого срывающегося голоса.
Я ахаю.
Это я.
Глубокие голубые глаза смотрят на меня — печальные, голодные глаза. Длинные серебристые волосы, спутанные и матовые, свисают с головы маленькой девочки. Она — я — маленькая, такая маленькая. Слабая, изможденная и широко раскрытыми глазами смотрит на меня.
Она протягивает костлявый пальчик ко мне. — Пожалуйста, — шепчет она, хныча. Я отшатываюсь назад при звуке этого разбитого голоса и едва не теряю равновесие, когда она делает шаткий шаг ближе.
Это все не по-настоящему.
Я поворачиваюсь, готовая бежать от этого кошмара, но едва не натыкаюсь на еще одну маленькую Пэйдин с впалыми щеками и впалыми глазами.
Я в бреду. Я обезвожена.
Я прикусываю язык, чтобы не закричать, поворачиваюсь направо и вижу, что на меня смотрит еще одна голодная версия меня самой.
Я окружена. Полностью окружена умоляющими Пэйдин. Они делают шаг вперед, умоляя меня помочь им, протягивают руки, пытаясь ухватиться за меня.
На этот раз я не пытаюсь сдержать крик.
Они приближаются, теснят меня. Я плачу, растерянная и…
Нет, не в бреду.
Они, пошатываясь, направляются ко мне, ища помощи, которую я не могу им оказать.
Это Эйс.
Даже зная это, я все равно не могу смотреть на них, смотреть на себя. Невыносимо слышать, как они умоляют о помощи, а я ничего не делаю. Это была я. Когда-то я была голодной и грустной девочкой. Потому что когда умер мой отец, умерла и часть меня.
Это не настоящее. Это не настоящее. Это не настоящее.
Я кричу, падая на колени и сжимая голову в отчаянии.
— Я знаю, что это ты, Эйс, — кричу я сквозь стиснутые зубы. Я слышу надменный смех, который становится все громче, когда он направляется ко мне. Сделав глубокий вдох, я встаю на ноги, дрожа от отвращения и ярости, готовясь к тому, что меня окружат болезненные Пэйдин.
Но мольбы прекращаются, Пэйдины исчезают, и передо мной остается только Эйс. Его взгляд падает на стрелу, направленную ему в грудь, а затем возвращается к моему. У него хватает наглости ухмыляться.
— Привет, Пэйдин. — В его голосе звучит самодовольство, и он приподнимает бровь. — Понравилось ли тебе встретиться со своим молодым я?
— Ты больной, — выплевываю я, натягивая тетиву.
Он вздыхает, ему уже наскучил наш разговор. Задрав нос, он говорит: — Просто позволь мне взять твой ремешок, и я пойду. — Пауза. — На самом деле, я даже позволю тебе снять его самой, чтобы я тебя не порезал.
— Как щедро. — Я практически рычу на него. — Но я откажусь от этого предложения. — Я оскалила зубы и вздрогнула от того, чтобы послать стрелу в его черное сердце.
Он моргает и раздраженно откидывает с лица свои каштановые волосы. — Ладно. — Его глаза темнеют. — Пусть будет по-твоему. Я не возражаю против того, что мне придется поиздеваться.
А затем он направляется ко мне и тянется к моей руке. Я без колебаний пускаю стрелу ему в бедро, целясь ранить, но не убить. Я отказываюсь дать королю и народу то, чего они желают: смерть.
Вот только стрела не встречает кожу, не погружается в плоть. Она пролетает сквозь него. Иллюзия развеивается, как дым на ветру, искушая меня закричать от досады.
Другой Эйс выходит из-за дерева в нескольких футах от нас, листья хрустят под его ногами, когда он медленно хлопает. — Ух ты. Хорошая попытка. — Он сжимает в руке острое копье и улыбается, как кот.
— Хватит прятаться за своими иллюзиями, трус! — Я в ярости, адреналин бурлит в моих венах.
Это настоящий Эйс, я в этом уверена. Листья выдали его: они хрустели, когда он на них наступал, в отличие от того, как он подошел ко мне в первый раз. Похоже, он чувствует, что я догадалась, и в тот момент, когда я собираюсь вонзить в него стрелу, он окружает себя дюжиной дубликатов, прячась в них.
Все они говорят в унисон, окружая меня, заглушая звук хрустящей листвы. — Если ты сейчас отдашь мне ремешок, я не причиню тебе вреда. Сильного. — Они смеются, и этот тошнотворный звук, кажется, отдается в моем черепе.
Я кручусь по кругу, не зная, в кого целиться. У меня всего шесть стрел, и я не могу позволить себе потратить впустую ни одной. Они приближаются ко мне, приближаются, чтобы убить.
Найти настоящего Эйса.
Легче сказать, чем сделать. Все они выглядят и двигаются одинаково, все держат копья и готовы пронзить меня, но только настоящий может нанести хоть какой-то урон.
— Мне это понравится, Пэйдин, — говорят они, улыбаясь.
Мой взгляд скользит по каждому из них. Я вижу их одинаковые позы, одинаковые выражения лиц, одинаковое все.
Я не умру. Я не умру. Я не умру.
И тут мой взгляд натыкается на одного Эйса, идентичного остальным.
Попался.
Крошечная бисеринка пота, стекающая по виску, — единственное, что выдает его, единственный признак того, что он борется с иллюзиями.
Я поднимаю лук в его сторону в тот самый момент, когда он делает выпад в мою сторону. Я отпрыгиваю в сторону, но не раньше, чем боль пронзает мой живот. Жгучая, жгучая боль, которую я игнорирую, выпуская стрелу и позволяя ей влететь прямо в плоть его ноги.
Он вскрикивает, падает на колени в грязь, руки дрожат, обхватывая стрелу, торчащую из его бедра. Но я не обращаю внимания ни на него, ни на Зрение, которое сейчас наблюдает за ним, прежде чем повернуться и броситься бежать.
Я не знаю, как далеко я успела убежать. Не знаю, сколько расстояния между нами осталось до того, как адреналин вытечет из моего тела, напоминая мне, что я истекаю кровью. Жгучая боль вернулась, ударив меня в живот с такой силой, что я задыхаюсь.
Я поднимаю свободную рубашку и вижу под ней шелковистую майку, теперь уже залитую кровью. Я делаю глубокий вдох и оттягиваю слой ткани, отделяющий меня от раны, и вздрагиваю от увиденного. Длинная кровавая рана рассекает кожу прямо под ребром.
Рана от копья.
Дыхание сбивчивое, неглубокое.
По крайней мере, я жива.
Но я точно не чувствую себя живой. Это мучительно. Боль жгучая и яростная, она поджигает мои нервы. Я осторожно стягиваю с себя большую рубашку, морщась и подавляя крики боли при каждом движении правой руки. Движение натягивает кожу, из раны еще больше хлещет кровь.